Жанна Тевлина - Жизнь бабочки
– Чаю будешь?
Он смотрел на нее затравленно, и вид его ей был неприятен. Она сказала:
– Мы переезжаем к моим.
Петя так явно обрадовался, что даже не смог этого скрыть. Маня поняла, что он ожидал совсем других слов. Как бы она хотела произнести «Я переезжаю», но она не смогла.
* * *Градов подошел к окну и распахнул до конца фрамугу. Певица ойкнула:
– Вы чего это, Антон Леонидович, заморозить нас решили? На улице минус пятнадцать!
– Я на секунду… Душно что-то…
Певица прищурилась:
– Что это вам душно, доктор? Уж не влюбились ли вы?
Градов вздохнул:
– Если бы…
Не мог же он ей сказать, что иногда надо менять духи, хотя следующие могли оказаться еще ядренее. Надо сказать Филину, чтобы доплачивал за вредность. Даже на химическом производстве доплачивают. Или пусть разрешат работать в противогазе. Певица так точно не обидится, скажет, что очень даже прикольненько. Он закрыл окно и сел на место. После перерыва было трудно возвращаться к работе, и иногда он даже не понимал, что он тут делает. Певица уже успела рассказать, что поругалась с продюсером и теперь не имеет права петь свои песни. Градов помнил только одну ее песню, вернее припев из нее: «Прыг-скок, ты моя мечта, прыг-скок, ты моя судьба».
Градов спросил:
– А кто ж эти песни петь будет?
Он тут же испугался сказанного, но певица с удовольствием подхватила тему. Сказала задумчиво:
– Я точно не знаю, но есть у меня кое-какие подозрения… Скорей всего, Милка Васнецова. Вы думаете, она такая белая пушистая?
Градов неопределенно пожал плечами.
– А она стервь, каких поискать…
– Что вы говорите?
– Я вам отвечаю. Может, конечно, еще Дианка нарисуется, но Степик ее не очень любит.
– Прямо даже не знаю, что вам сказать… Может, адвоката хорошего найти. Есть же какая-то возможность защитить свои права.
– Ой, ну вы наивный такой! Вы что, Степика не знаете? Он любому адвокату глотку перегрызет и не подавится. А потом еще меня в бетон закатает…
– Ну, может, не надо тогда с ним дело иметь?
Певица глянула на него подозрительно:
– А с кем иметь?
– Ну я не знаю, с кем-нибудь погуманнее…
– Погуманнее, это как?
– Ну, чтобы не закатывал в бетон…
– А где ж таких взять?
– Слушайте, какая у вас опасная профессия…
– И не говорите.
Певица закурила, и Градов радостно бросился открывать окно. На этот раз она даже не заметила.
– А может, вам его очаровать?
– Кого, Степика?
– Ну да…
– Это как же?
Градов смущенно хмыкнул:
– Ну, не мне вас учить…
– Переспать, что ли?
– Вроде того…
– Надо ему очень по второму кругу! Ему теперь свеженьких подавай… А сам-то, смотреть противно… Пузо отрастил, ниже колен… Рожа лоснится… Он ведь раньше совсем другой был. Такой, знаете, обаяшка… Я сама тогда на него повелась. Клянусь!
– Так вы хотите его вернуть как мужчину?
– Я ж вам объясняю, на кой мне этот боров нужен? Мне нужно, чтобы он контракт продлил.
Градов посмотрел на часы. До прихода следующей пациентки оставалось двадцать минут, а тут еще конь не валялся: ни проблема не выявлена, ни пути ее преодоления. Как было бы здорово, если бы ей сейчас кто-нибудь позвонил и позвал на какую-нибудь тусовку. Но телефон у певицы был выключен, как он сам требовал на первом сеансе.
– А может, с другой стороны зайти? Поразить его какой-нибудь новой песней.
Она на секунду задумалась.
– А где я ее возьму?
– Как где? Ну, где-то у вас эти песни берут… А может, самой написать.
– Вот еще, мне делать больше нечего. Это ж такое бабло надо пробашлять, чтобы мне песню написали. На кой мне тогда Степик? Надо спонсора искать…
Градов обрадовался.
– Вот! Мы определили фронт работ. Надо начать искать спонсора. У вас есть представление, где его можно искать?
– Представление-то есть, а спонсора нет…
Она тяжело вздохнула.
Совсем недавно они с Аленкой тоже обсуждали проблему спонсора. Аленка училась на втором курсе факультета биологии Принстона. Себя она называла студенткой второго года. Градов пошутил:
– Типа второгодница?
– Что значит второгодница? У меня второй год обучения.
– Ты что, забыла, что такое второгодница?
– Я не знаю, что ты имеешь в виду?
– Ален, ну дурочку из себя не строй! Что у вас в школе второгодников не было?
Градов изо всех сил пытался скрыть раздражение.
– Я точно не помню. Те, которые, не продолжали?..
– Во-во! Не про-дол-жа-ли! Как это будет по-русски?
– Папа, я не понимаю, чем ты недоволен? Здесь Америка, здесь все по-другому.
– Что, и люди другие? Из другой материи сделаны?
– Ну, я не знаю про материю, но живут здесь по-другому.
– Я так понимаю, гораздо лучше.
– Правильнее.
– И ты в Москве жила неправильно?
– Неправильно. Без цели.
– И какая у тебя сейчас цель?
– У меня цель закончить бэчелор с хорошим джи пи эс, ну средней оценкой, и потом взять мастер.
– И где его взять?
– Лучше у нас в Принстоне, но есть и другие хорошие школы.
– А потом?
Она засмеялась, как взрослые смеются над детскими вопросами.
– Сейчас у меня только эта цель. Надо решать проблемы по мере их поступления.
– Обалдеть! У нас в России говорят «Я в шоке!». Ты, оказывается, все знаешь! У тебя и проблем-то, наверное, нет.
– Это плохо?
– Это замечательно.
– А тебе нравится, когда много проблем. Да?! Ну, скажи, да?!
– Ну, Аленка, ты что? Я не хотел тебя расстраивать!
Она уже захлебывалась слезами, мелко вздрагивая всем телом, и он узнавал ее, маленькую. Она всегда начинала рыдать внезапно, без всякого перехода.
Он осторожно обнял ее, и она не отстранилась.
– Ну, скажи, почему это плохо, когда человек знает, чего он хочет?
Она все еще всхлипывала, и он гладил ее по голове.
– Да это очень хорошо, правда! Я совсем другое хотел сказать… Я даже не знаю, что я хотел сказать…
Она посмотрела на него и улыбнулась. Внезапно всхлипнула, и они оба засмеялись.
Потом пили какой-то мудреный фруктово-ягодный коктейль, Градов так и не запомнил его название. Аленка рассказывала об университете, о том, что нежданно-негаданно получила стипендию. Они уже не надеялись, собирались брать кредит. От Принстона не отказываются. А тут пришло письмо, мол, мы рады сообщить и так далее. Она пока училась в последнем классе, участвовала в опытах в дедушкиной лаборатории. Вот та бумажка, наверное, и сыграла роль.
– Надо же, и тут блат.
Она уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но, посмотрев на Градова, передумала. Улыбнулась.
– Я знаю, ты меня специально провоцируешь.
– Точно. Догадливая ты у меня.
– Ну, правда, пап! Ну ты можешь представить, что не блат это. Если бы я в лабораторию не ходила, а просто так числилась, мне бы никто справку не дал. И дедушка бы даже просить не стал.
– Да, он всегда был принципиальным.
Вот этого говорить не надо было, но он не смог сдержаться. Тесть так и остался в его сознании главным врагом. Хотя сейчас это уже не имело значения.
Оказалось, что проблема у Аленки все-таки есть, и сейчас она занимается ее решением. Она решила принять участие в студенческом проекте по микробиологии, но на этот проект нужны деньги. Сейчас они пытаются найти спонсора, пишут письма в разные фонды.
– А много денег надо?
– А что, у тебя деньги есть? Мама говорит, что ты теперь богатенький Буратино.
– Ну, раз мама говорит…
– Сто двадцать тысяч.
– Долларов?! Нет, таких денег у меня нет…
– Конечно, ты же не новый русский. Ну ничего, мы найдем. Тут науку поддерживают.
Потом они поехали на Бродвей, вначале на автобусе до Центральной станции, а потом на сабвее. Сабвей произвел мрачное впечатление. Он не шел ни в какое сравнение с московским метро, ни по удобству, ни по эстетическому восприятию. Градов даже удивился, что в Нью-Йорке что-то может быть хуже, чем в Москве. Аленка снимала студию в Нью-Джерси, недалеко от университета. Переселилась она туда несколько месяцев назад, а до этого снимала квартиру с еще тремя соседями, тоже студентами. По выходным ездила домой. Дом, который они купили три года назад, тоже находился в Нью-Джерси, но далеко от университета. Правда, Аленка сказала, что в любом случае жила бы одна. Здесь, как только становились студентами, отделялись от родителей. Градов подумал, что до сих пор не отделился, хоть уже давно не студент, но эта тема была сложная и неподходящая для обдумывания на отдыхе.
При каждом удобном случае ездили в Нью-Йорк, сидели в кафешках, ходили по магазинам.
– Сейчас новогодние сейлы. Мама хочет тебя одеть.
– А я что, раздет?
Она повисла у него на руке, как в детстве, заглянула в глаза.
– Ну, пап, ну не спорь с ней! Ну, пусть оденет…
Он засмеялся.
– Да пусть одевает. Кто б возражал, а я не стану.
Еще она обожала Бродвей, выискивала в Интернете дешевые билеты и пересмотрела почти все шоу.
