Маша Трауб - Шушана, Жужуна и другие родственники
Таня работала на износ, зарабатывая на мужа и сына. Уж что она для них только не делала – лучшая еда, лучшая одежда. Сын учился в лучшей школе, ходил на секции. Но мальчик получился никчемный – тянул из матери деньги, учился кое-как, ничего не хотел делать. На мать ему было наплевать. Отца он боялся – тот мог и избить, если под горячую руку попасться. Таня правдами и неправдами запихнула его в местный институт – за деньги, естественно, но сын прогуливал, шлялся не пойми где, пил, гулял и только денег требовал. Таня несколько раз предупреждала, что не будет платить за его учебу, но тот и в ус не дул. И она сдержала слово – лишила сына денег. Сказала жестко: живи как хочешь, работай где хочешь, у меня больше нет сил. Сын умер через месяц. По официальной версии – сердце. Но Тане врач сказал, что была передозировка наркотиков.
Таня похоронила сына, устроила поминки и погрузилась в работу. После этого все и посыпалось, будто ее прокляли или сын с того света мстил. Муж завел себе молоденькую любовницу и даже не скрывал этого. Будто напоказ выставлял. Без зазрения совести брал у жены деньги и шел к любовнице. Разве что к Тане в кафе не приводил. Таня объявила мужу, что больше не даст ему ни копейки – пусть живет как хочет. Муж ее избил до полусмерти. Пока она лежала в больнице, он собрал вещи и ушел. Подал в суд, чтобы разделить квартиру, и потребовал себе половину заведения. Она кричала, что пусть забирает квартиру и катится со своей любовницей в ад, но кафе она ему не отдаст – там каждый кирпич ее, каждый стол ее руками отмыт. Но муж продолжал требовать поделить все поровну. И Таня не выдержала. Не могла так больше. Не могла ходить по одним улицам с бывшим мужем и его любовницей, не могла приходить в кафе, общаться с посетителями, смеяться, обсуждать погоду и детей. Не могла больше воевать. Она уже потеряла все, ради чего жила и строила это кафе, – и сына и мужа. Тогда зачем ей все это одной? И Таня продала заведение. Но покупатели ее обманули и дали даже не половину обещанной суммы, а четверть. Таня закрыла кафе, заперла дверь квартиры и уехала. Никто не знал, куда. Ходили слухи, что домой, на родину, в Харьков. Хотя кто знает? На прощание она прокляла свое кафе и землю, на которой оно стояло. Прокляла и квартиру.
Ее бывший муж взломал замок и привел в дом любовницу. Сначала сгорела квартира – старая проводка, несчастный случай. Никто не пострадал, но жить там стало невозможно. Ремонт обошелся бы дороже покупки новой квартиры. А потом сгорело и кафе. Владельцы, обманувшие Таню, быстро убрали следы пожара и продали землю почти за бесценок новым хозяевам. Муж тоже продал квартиру, отдал почти даром, новую купить не смог, любовница его бросила. Еще и года не прошло с отъезда Тани, а ее муж уже умер. Утонул. Несчастный случай.
Новые хозяева сравняли бульдозером все, что еще оставалось от прежнего заведения, насыпали новую землю и построили роскошный ресторан. Два этажа, панорамные окна. Повесили рыболовные сети, притащили настоящий якорь, возвели муляж маяка. Для росписи стен пригласили Отари, знаменитого городского художника.
Отари тогда находился в творческом ступоре и очень страдал. Для него было оскорблением расписывать стены в ресторане, но деньги нужны были позарез. Отари писал в стиле Айвазовского, чем и привлек владельцев, – море, волны, корабли. Но в тот период Отари решил, что ему нужно попробовать писать в новом стиле – примитивизме. И ресторанная стена подвернулась как нельзя кстати. На одной стене художник изобразил русалку с огромным хвостом и гигантской грудью. У русалки нависал над чешуей внушительный живот, бедра шли складками, и имелась вполне видимая со всех ракурсов попа. К тому же она была блондинкой с голубыми глазами. Когда новый владелец ресторана пришел принимать работу, его жене пришлось закрыть своим детям глаза ладонью, чтобы те не видели этот срам. Даже сам владелец отводил взгляд от русалки, чтобы жена не выцарапала ему глаза.
– А можно что-нибудь для детей? – вежливо спросил владелец ресторана, поскольку ему рассказали, что Отари – непризнанный гений и его настенные рисунки скоро будут стоить миллионы.
Через неделю Отари продемонстрировал ему морскую звезду на другой стене. Звезда была фиолетового цвета.
– А почему звезда фиолетовая? – все еще вежливо поинтересовался заказчик.
Отари внимательно посмотрел на свою работу и пожал плечами. Мол, он так видит. Дышать старался в сторону – с пьяных глаз художник перепутал цвета и теперь пытался выкрутиться.
Теперь он стоял на пепелище и оплакивал свою русалку как лучшее творение в своей жизни. Владелец сказал, что будет продавать ресторан, только проклятий на его голову не хватало.
– А давайте я вас нарисую! – предложил Отари.
– Не надо, что вы, – зарделась Манана.
– Надо! Для меня нарисуй! – воскликнул Роберт, и все сразу замолчали.
Они хорошо посидели. Манана отведала мидий и лихо отрывала головы барабулькам. Роберт говорил, что головы – самое вкусное. Они смеялись и перешептывались. Мераби ухаживал за тетей Асей и Валей, стараясь не смотреть на мать. Нина же позировала Отари, который рисовал на салфетках и расхваливал ее профиль.
Домой они ехали отдельно – вызвали такси, оставив Роберта с Мананой в ресторанчике, – оба заявили, что еще совсем не поздно. Роберт пообещал показать Манане закат, и та немедленно объявила, что всегда мечтала увидеть закат. Никогда не видела.
И Нина совсем не ожидала, что свекровь разбудит ее уже под утро.
– Нино, дочка, ты спишь?
– Что случилось, Манана Александровна?
– Случилось. Я должна с тобой поговорить. Нино, свари мне кофе. Я все равно не усну.
– Выпейте таблетку.
– Нет, не хочу. Я хочу тебя спросить. Как ты думаешь, иметь любовь в моем возрасте – это плохо, да?
– Почему, Манана Александровна? Очень даже хорошо! А вы что, влюбились? В Роберта?
– Не знаю, я ничего не знаю. Я боюсь.
– Чего вы боитесь? Да вы такая женщина, что имеете право на все!
– Я боюсь сглазить, понимаешь? Боюсь, что с Робертом случится плохое.
– Почему?
– Я тебе расскажу. Странно, что тебе еще Жужуна не насплетничала.
В молодости, еще до встречи с Кахой, у Мананы была любовь. Большая и настоящая. Его звали Костя, Котечка.
– Он был такой красивый, что я не могла на него насмотреться. Как Ален Делон, только лучше. У него были зеленые глаза. Его все любили. Как только видели, сразу влюблялись. Котечка в школе работал, математику преподавал. Ты не представляешь, как на него девочки смотрели. Он по улице не мог спокойно ходить – все женщины им любовались. А он меня выбрал, понимаешь? Не знаю, за что. Но мы любили друг друга. Конечно, ничего лишнего себе не позволяли. Я умереть за него могла. И думала, что не смогу без него жить. Оказалось, что смогла.
– Почему же вы не поженились?
– Он был бедный. Очень бедный. Из обычной семьи. Даже непонятно, почему он такой красивый получился, – мать с отцом у него были простые совсем, деревенские. Я их один раз только видела. Не понравилась им, конечно. Да и мои родители были против. Категорически. Наверное, были правы. Котечка совсем не умел зарабатывать, хотя был умный. Очень умный. Жил от зарплаты до зарплаты, да и той не хватало. К нему все хотели ходить, частным образом заниматься, но он отказывался. Бесплатно всех учил, чуть ли не до ночи в своей школе сидел на дополнительных уроках. Мне было все равно – бедный он или богатый. А ему было не все равно. Да еще и родители не дали бы согласие на наш брак. Ни его, ни мои. Я не могла пойти против, и Котечка не мог. А что делать было? Мне надо было замуж выходить. Вот я за Каху и вышла. Потом и Котечка женился. На девушке из своей родной деревни – его родители подобрали подходящую. Она была простая, совсем не умная, даже дура, но любила его безумно. В рот ему смотрела.
Жили они в какой-то халупе у дальних родственников. Сарай, а не дом, все на керосине готовили. Дом тоже керосином топили. Мои родители были правы, что запретили мне за Котечку выходить – очень тяжело они жили. А я в квартире большой, в центре города.
Полгода со свадьбы Котечки прошло, и случилась трагедия. Жена его спустилась в подвал, чтобы достать трехлитровую банку с керосином. Уже поднялась, к плите подошла и споткнулась. Упала, банка разбилась. И она упала на осколок. В горло ей этот осколок воткнулся. Умерла почти сразу. Как ножом ей этим осколком горло перерезало. Керосин, когда она упала, выплеснулся на плиту, на огонь, и сарайчик, в котором они жили, сразу загорелся. Как спичка вспыхнул. Когда Котечка домой прибежал, одно пепелище осталось. Все в один миг пропало, будто и не было. Он сильно пить начал с горя. Работать не мог – не пойдешь же в школу пьяным. Родители его уже пожилые были и в следующие полгода умерли. Сначала мать, потом отец – на две недели жену пережил. Котечка их похоронил. На похороны деньги собирали всей школой, по всем знакомым. У него же ничего не было. Такая судьба. Ну и в тот же год Котечка умер. Говорили, что сердце не выдержало. А какое сердце выдержит, если столько пить. Я пришла к нему один раз – он жил где придется. Кто-то приютил. Так он меня не узнал. Такой был пьяный, что вообще ничего не соображал. Чем я могла ему помочь? Я ведь уже замужем была. Про меня потом много чего говорили – что я Котечку прокляла и такие беды на него наслала. Но я его любила, счастья ему желала, не я виновата в том, что его жизнь под откос пошла. А кто виноват, не знаю. Знаешь, все говорили, что у меня глаз плохой, что из-за меня Котечка умер, и я поневоле стала так же думать и себя виноватой считать. Вот и я все годы думала – если бы вышла за него замуж, может, он бы жив был. Может, все у нас хорошо бы было? Не знаю, Нино. А вчера, когда я про сгоревший ресторан услышала, так во мне все перевернулось. Я-то уж думала, что совсем забыла про Котечку… Оказалось, что не забыла, все, как вчера, помню. Я думаю, может, это мне знак такой? Чтобы я не ломала жизнь Роберту?
