Юрий Буйда - Яд и мед (сборник)
Серж посещал русские кружки, которых много тогда образовалось в Европе. Эмигранты обсуждали возможности сотрудничества с советской властью и возможности сопротивления большевизму, говорили о деятельности новых русских издательств в Берлине и русских учебных заведений во Франции и Чехословакии…
Он не находил себе места, а характер требовал дела. И однажды в компании с двумя такими же отчаянными офицерами-галлиполийцами отправился в Швейцарию, чтобы уничтожить известного резидента ОГПУ Радзиевского, жившего на окраине Цюриха. Радзиевский успел вызвать полицию, перестрелка завязалась нешуточная, друзья Сержа действовали нерешительно, большевистские агенты погибли, но офицеров арестовала цюрихская полиция. Когда арестованных перевозили в тюрьму, Серж в одиночку напал на конвой, освободил офицеров, помог им перебраться в Германию и предупредил: «Мы остаемся товарищами, но больше мы не соратники. Вы не готовы сражаться, не обращая внимания на женщин и детей, а это гибель. Вовсе не обязательно специально убивать невинных, но тут как в шахматах: тронул – ходи». Товарищи обиделись, заявив, что Серж ведет себя по-большевистски, – на том и расстались.
По возвращении в Прагу Серж застал красавицу-немку с любовником-студентом, студент от страха схватился за револьвер – Серж убил обоих и тем же вечером уехал в Париж.Он охотился за большевистскими агентами по всей Европе, дважды его задерживали, но свидетели ничем не могли помочь полиции – внешность Сержа была такой нормальной, такой правильной, он был таким «как все», что опознать его не мог никто.
После убийства Чернова-Сольца ему пришлось надолго покинуть Париж и поселиться на ферме под Шартром, которой владели сестры Годе. Серж чинил их грузовик и трактор, спал с Жанной, старшей сестрой, рисовал младшую – дурочку Эдит, глухонемую и похотливую, у которой было толстое красивое тело. По воскресеньям Жанна напивалась и избивала младшую сестру. Однажды Эдит не выдержала и дала сдачи, а потом скормила тело сестры свиньям. После этого вымылась с головы до ног ледяной водой, надела на голову цветочный венок и явилась в спальню к Сержу со свечой в одной руке и серпом в другой. Может быть, она хотела только любви, но Серж устал от сестер Годе. Той же ночью он уехал в Париж.
Ад – это обыденность, это такое же место, как все другие места, и жизнь в аду – дело привычки. Серж не ждал отклика и оклика – он вставал по утрам, брился, читал газету, пил кофе, вечером ходил в кино на Чарли Чаплина, ложился спать… В огне этой обыденности сгорают миллиарды, которые разучились чувствовать боль. Серж с детства был изгоем, как бы ни старались близкие разуверить его в этом, и ему не приходилось переступать через себя, чтобы понимать и обнимать всех этих несчастных женщин – горбатых, хромых, безногих. Он был искренен, когда пытался найти в них неуловимый отблеск рая и запечатлеть его на бумаге, но когда находил, то терял к ним интерес. Он видел в них сестер по аду, не более того.
В детстве он мечтал о книге, которая была бы всеми книгами мира, но вскоре понял, что взросление – это путь от Библии к библиотеке, от мудрости к знаниям, и этот путь давно пройден. Когда он знакомился с уродливой женщиной, ему и в голову не приходила мысль об убийстве, но такие женщины – особенные, с изъяном – склонны считать польстившегося на них мужчину не одним, но единственным, и они были готовы на крайности, чтобы удержать его, удержать любой ценой. Они не догадывались о том, что Серж уже давно не задумывался о цене и платил без колебаний. И они не были и не могли быть для него единственными: если Бога нет, то нет и разницы между священным качеством и священным количеством.
Он выпил кофе в Лионе, позавтракал в Валансе, пообедал в Монако, а после обеда отправился в небольшую деревушку на берегу моря, на кладбище, где был похоронен Георгий Граббе, Жорж Навьев. Он сразу нашел его могилу – гладкая плита черного мрамора без имени, без даты, чистая и безупречная. На уголке плиты лежал увядший букет полевых цветов.
– Это мои цветы, – услыхал Серж задыхающийся девичий голос. – Я набрала свежих. Вы его знали? От чего он умер?
Девушке было лет шестнадцать-семнадцать. На ней было просторное простое белое платье, сандалии на босу ногу и соломенная шляпка. В руках она держала сложенный зонтик и букет.
– От чахотки, – сказал Серж. – Его звали Георгием, и он умер от чахотки.
– А я умру от сердца, – весело сказала девушка. – У меня больное сердце. А еще я слепая.
Она сняла очки с круглыми синими стеклами и протянула руку.
– Мадемуазель Лопухина. – Фыркнула. – Вообще-то – просто Анна.
– Сергей. – Он пожал ее руку. – Серж Сорьин. Как же вы различаете цветы?
– По запаху. Рву и нюхаю. Если не нравится, выбрасываю.
Она протянула ему букет.
Серж смахнул увядшие цветы на дорожку и положил свежий букет на черный мрамор.
– Маман говорит, что это черный мрамор… просто черный мрамор, без букв… как дверь… или как это… mare какое-то там…
– Mare tenebrarum. Море мрака.
– Значит, маман не обманула. Вообще-то, она знатная врунья, а я вынуждена ей доверять. Она неделями пропадает в Монако, играет, проигрывает и путается с мужчинами…
– Вы давно здесь живете?
– Сто лет, – сказала девушка. – Кем он был, этот ваш Георгий?
– Поэтом.
– О, я так и думала! Молчи, скрывайся и таи и чувства и мечты свои… Вы будете здесь жить?
– Вряд ли.
– А куда вы едете? Я слышала, вы приехали на автомобиле…
– В Италию.
– Возьмите меня с собой. Я никогда не бывала в Италии. Маман все равно, она и через неделю не спохватится…
– Анна…
– Я не буду обузой, Серж, ну пожалуйста! Вы расскажете мне о море, о горах, об Италии… и обо мне…
– О вас?
– Маман говорит, что я не красавица, но не лишена шарма, но это все болтовня. Кому нужен мой шарм? Слепая да еще и без денег… И потом, я не знаю, какая я на самом деле. Маман говорит, что я похожа на сливу, но что это значит – на сливу? Почему на сливу? Понимаете? У других девушек есть зеркало или мужчина, а у меня – ничего… Почему вы не смеетесь? Ах да, это же кладбище… Но вы согласны сыграть роль моего зеркала или моего мужчины? Согласны или нет?
– Что вы хотите услышать?
– Держите!
Она протянула ему шляпку и зонтик, одним движением сняла с себя платье, оставшись в одних сандалиях, и выпрямилась, уперев руки в бока.
Она была полновата белоснежной гладкой полнотой, с глянцевитой кожей, высокой шеей, небольшой красивой грудью, узкой талией и широкими бедрами – у нее было идеальное тело.
Серж вздохнул и, тщательно подбирая слова, описал ее.
– Спасибо. А теперь помогите.
И она подняла руки, чтобы ему было удобнее одевать ее.
– От вас приятно пахнет, – сказала она, когда они сели в машину. – Вином, табаком, бензином, чем-то еще… не знаю чем, но тоже приятно… будоражаще… Поцелуйте меня, пожалуйста, Серж. Просто так. Пожалуйста. С познавательной целью. Я никогда не целовалась с мужчиной…
Он взял ее за плечи и поцеловал в губы.
На мгновение она замерла, потом выдохнула.
– О черт, – прошептала она. – Поехали же, не то я сейчас разревусь!
Он развернул машину на площадке перед кладбищенскими воротами и дал газу.
– В ландо моторном, в ландо шикарном! Ура! – закричала Анна, схватившись обеими руками за шляпку. – Мы забыли зонтик!
– Вернемся?
– Ни за что! Плохая примета! Да и черт с ним, с зонтиком!
Дорога шла вверх по серпантину.
Она умолкла, прижавшись к Сержу, положив голову на его плечо.
Солнце садилось, но было еще тепло.
На перевале Серж остановил машину.
– Анна, – позвал он тихо.
Она не откликнулась.
Он чувствовал, как остывает его правое плечо. Коснулся губами ее лба, взял ее на руки, усадил под высоким платаном, опустился на корточки и долго молчал, ни о чем не думая и ничего не чувствуя, крепко сжимая ее руку в своих.
Начинало темнеть, когда он сел в машину. На каждом повороте серпантина, ведущего вниз, он поднимал голову и видел Анну в белом платье, сидевшую под платаном, и с каждым поворотом ее фигурка становилась меньше, и он ехал все медленнее и на повороте снова смотрел вверх, и снова, и снова, погружаясь все глубже, тогда как она возносилась все выше, пока скала не закрыла темнеющее небо, и только перед глазами все еще дрожало светлое пятнышко, похожее на сливу, и другого света больше не было…
После границы он взял курс на северо-восток, рассчитывая пообедать в Лозанне.Века Авраама и стад его
18 декабря 1963 года в Лондоне был казнен сэр Алекс Осорьин, князь Александр Иванович Осорьин, профессор Оксфорда, славист с мировым именем, который изнасиловал и жестоко убил Фанни Браун, сироту, калеку и дурочку, известную также под прозвищем Блаженная Фанни (Savoury Fanny).
Вечером 17 апреля 1962 года Алекс Осорьин встретил Фанни на улице, пригласил ее в свой дом, стоявший на берегу Айсиса, изнасиловал, задушил, изуродовал ее тело при помощи кухонного ножа, а потом позвонил в полицию и сообщил о преступлении.
