Татьяна Булатова - Ох уж эта Люся
Три дня Светка тайно таскала ему траву и выгребала внушительное количество продуктов жизнедеятельности. Впрочем, тайной это было только для ее родителей. Поэтому к появлению участкового уставший от Светкиных причуд двор был готов, и добросердечные бабушки, гроздьями облепившие приподъездные лавки, с готовностью указали местонахождение украденного имущества.
Слесарь, вмиг протрезвев, от ответственности отказался и, вздыхая, указал на арендатора сарая. Светка отпираться не стала. С бычком простилась. И предстала перед инспектором соответствующего ранга.
Дело сшили быстренько. О нем Петровой сообщила сама преступница как раз в момент, который именуется «критическим».
– Почему ты все это время молчала? – не выдержав, заорала мать.
– Я думала, сама справлюсь.
– Тебя столько раз вызывали в милицию! – негодовала Люся. – От тебя должны были потребовать присутствия родителей или хотя бы их письменного согласия.
– Я его принесла, – не смутившись, призналась Светка.
– Как? – обалдела Петрова.
– Сама написала.
– Ты сумасшедшая.
– Я уже взрослая, – не согласилась Светка.
– Взрослые люди понимают, что нельзя брать чужое.
– А я и не брала. Он был ничей.
Люся загрустила от невозможности повлиять на дочь и позвонила начмеду с нетрадиционной для врачебного сообщества просьбой – найти хорошего адвоката.
– У вас что-то случилось? – с тревогой поинтересовался он у своей подчиненной.
– Да. То есть нет. У меня – нет. У дочери. В общем, случилось, – заикалась Петрова, не зная, как описать.
Вместо утреннего приема в поликлинике Люся сидела в кабинете у адвоката. Точнее, адвокатши. На вид ей было не менее восьмидесяти лет, в зубах торчала папироса, и на запястье почему-то оказался татуированный якорь. Это была знаменитая Инесса Моисеевна Крайнц, известная в городе тем, что не имела ни одного проигранного в суде дела.
– Сколько лет девице? – хрипло поинтересовалась адвокат.
– Пятнадцать, – робея, сообщила Петрова.
– Хороша нимфеточка, – хмыкнула Крайнц, смерив взглядом ничуть не смутившуюся от незнакомого слова Светку.
Дело рассосалось. Вместо юга семья отправилась на городской пляж.
Через несколько недель Светку настигла любовь. А еще через несколько – ревность. Причем не к сопернице, а к сестре, любезно приглашенной бабушкой на Черноморское побережье.
– Так нельзя! – возмущалась Петрова.
– Чего нельзя? – переспрашивал Павлик.
– Нельзя разделять девочек. Пусть едут обе.
– Это невозможно. Бабушке это не по силам.
– Если твоей бабушке по силам ехать двое суток в поезде, значит, по силам взять с собой и вторую внучку.
Вера Ивановна так не считала, но под напором Люси дала согласие.
Петрова лихорадочно складывала вещи дочерей и обивала пороги тех, у кого была возможность достать билеты. Люся делала все возможное и невозможное. Билеты купила, вещи сложила, курицу отварила. Домой накануне отъезда Светка не явилась.
Роза плакала от страха, что останется без моря. Люся – от страха, что осиротела ровно на одну дочь. Павлик, проводив дорогих для него женщин, демонстрировал чудеса отцовской ответственности и рыскал по району в поисках пропавшего дитяти. Этим же занималось местное отделение милиции.
Петровой рисовались трагические картины, а Светка в это время наслаждалась покоем в доме новой подруги со звучным именем Алсу.
На излете вторых суток Люся отметила, что из холодильника исчезли котлеты, а с балкона – купальник.
«Жива», – подумала она и почти успокоилась.
Старшая дочь явилась все равно неожиданно. Загоревшая и безумно красивая, она отомкнула входную дверь в расчете на то, что родители на работе. Увидев мать, сообщила:
– Я на минуточку.
Петрова молчала.
– Роза уехала? – как ни в чем не бывало спросила беглянка.
– Уехала, – бесстрастно сообщила мать.
– Я так и думала, – удовлетворенно хмыкнула Светка, распахнув холодильник.
– Что ты ищешь? – поинтересовалась Люся.
– Еду.
– Еды нет. Я ничего не готовила.
– Как обычно, – скривилась Светка.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
– Что?
– Где ты? С кем? Что произошло, наконец? Почему ты ушла из дома?
– Я живу у подруги.
– Я была у всех твоих подруг.
– Ты ее не знаешь.
– Хорошо. Где живет твоя подруга?
– У ипподрома.
Петрова съежилась: район ипподрома имел славу одного из самых криминальных в городе.
– Кто ее родители?
– Не знаю. Я их не видела.
– Так не бывает, – устало обронила Люся.
– Я правда их не видела.
– А я не видела, чтобы дети в твоем возрасте жили абсолютно одни.
– А мы не одни. У нее есть брат.
– Еще лучше. Сколько лет брату? – продолжала допрос Петрова.
– Он после армии.
– Чем занимается?
– Ничем.
– А ты?
– Ухаживаю за лошадьми.
– Ты устроилась на работу?
– Нет, я записалась в секцию.
– Когда ты вернешься домой?
– Я не хочу домой.
– Почему?
– Я здесь никому не нужна! – надрывно выкрикнула Светка.
– Это неправда!
– Правда. Ни ему (это о Павлике), ни тебе. Меня даже бабка с собой на юг брать не хотела. Розку позвала, а меня нет.
– Но мы же решили этот вопрос. Я взяла билеты. Ты должна была ехать.
– Уже поздно, – отмахнулась Светка.
– Поздно, – согласилась Люся. – Когда ты вернешься?
– Я не вернусь.
Петрова понимала, что чем настойчивее она будет просить нерадивую дочь вернуться домой, тем решительнее та будет отказываться.
– Скажи адрес, где тебя искать, – устало попросила Люся.
Светка с готовностью нацарапала несколько слов на куске газеты.
– Что я скажу отцу?
– Что хочешь, – разрешила Светка.
– И что вы сказали?
– Сказала, что нашлась, что отправила ее к подруге на дачу.
– Павлик поверил?
– Нет, конечно. Просто знал, что Светка жива, и больше ничем не интересовался.
– Когда она вернулась?
– Через месяц, в конце августа.
Возвращение оказалось будничным. Как ни в чем не бывало, Светка призналась матери, что в девятый класс не пойдет, что подала документы в техникум, что хочет взрослой жизни и, наконец, «оставьте меня в покое».
Покой длился до Светкиного шестнадцатилетия. Вечером за праздничным ужином она сообщила, что снова уходит из дома. На этот раз – к мужчине. Жебет в момент чистосердечного признания поперхнулся и, посмотрев на жену, свирепо произнес:
– Тогда совсем.
– Что совсем? – не поняла старшая дочь.
– Тогда уходи совсем.
– Это мой дом, – вызывающе напомнила Светка. – Когда хочу, тогда приду.
– Если ты уходишь, – проронил Павлик, – то совсем. Ты мне не дочь.
– А я тебе и так не дочь, – вошла в раж Светка. – Твоя дочь – Роза.
– Почему нельзя решить вопрос по-другому? – попыталась разрулить ситуацию Петрова.
– Потому что с вами по-другому нельзя, – призналась Светка и залпом выпила Розин компот.
Ночью Люся уговаривала неразумное дитя остаться. Плакала. Дочь была неприступна.
На вечерний прием в поликлинику Светка пришла, ведя за руку маргинального вида молодого человека. По-хозяйски распахнув дверь в материнский кабинет, представила:
– Это Алексей.
– Я поняла, – не удивилась Петрова.
Юноша подтянул шнурки на берцах и басом сказал:
– Мы решили жить вместе.
– Где?
– У меня.
– У меня – это где?
– Вам адрес дать? – съязвил новоиспеченный муж.
– Дайте.
Алексей назвал улицу, номер дома – и Петрова поняла, что у любви дочери – долгая история. Сопротивляться не стала. Бесполезно. Попросила звонить. Светка не обещала. Прервав прием, Люся долго смотрела в окно на абсолютно счастливую парочку, открыто и с удовольствием целовавшуюся среди детских колясок и негодовавших бабушек.
Целый год Петрова носила в покосившийся дом на окраине солидные суммы, тайком от мужа. Влюбленные встречали ее без должного пиетета. Светка брала деньги и благодарила мать крайне редко. Люся сидела минут пятнадцать, не раздеваясь, и наблюдала за дочерним щебетом. Естественно, не с собой. Уходя, даже не пыталась поцеловать.
– Будь умницей, – говорила напоследок и месила грязь по расплывшейся дороге.
Вернулась Светка неожиданно: худая и черная. Сбросив кроссовки в прихожей, прошла в комнату и в одежде бросилась на кровать. Лежала молча, не двигаясь. Петрова сидела рядом, не нарушая молчания. Роза со своей кровати с ужасом глядела на скорчившуюся сестру.
– Убери ее, – сквозь зубы попросила мать Светка.
– Роза, мурочка, выйди, пожалуйста.
Дважды просить не пришлось.
– Му-у-уроч-ка, – со стоном протянула старшая дочь. – Ты меня так никогда не называла.
