Александр Филиппов - Аномальная зона
Берия замолчал, откинулся на спинку мягкого, обшитого чёрной кожей кресла, снял очки и устало прикрыл глаза большим и указательным пальцами правой руки.
А левой ладонью подал неопределённый знак.
– Разрешите идти? – сообразил майор.
– Идите, товарищ полковник, – не отнимая руки от глаз, сказал Берия.
Понимая, что его только что повысили досрочно в звании сразу на две ступени, Марципанов вытянувшись по стойке смирно, взял под козырёк:
– Слушаюсь, товарищ генеральный комиссар! Спасибо, товарищ генеральный комиссар!
– Свободен, – кивнул Берия.
С замирающим от счастья сердцем новоиспечённый полковник прищёлкнул каблуками жарко надраенных сапог и, круто развернувшись, строевым шагом покинул подземный кабинет, выше которого, тем не менее, в эту пору не было инстанций. Разве что кремлёвская резиденция Сталина…
3
Три месяца пробыл в тот раз полковник госбезопасности Марципанов в Москве. Завершив все организационные дела, возвращался к месту службы в декабре, в специально сформированном для секретного груза литерном поезде, состоящем из десяти пломбированных вагонов, каждый из которых надёжно охранялся двумя часовыми, топтавшимися в тулупах на задних площадках. В пяти товарных вагонах размещалось оборудование лаборатории, в двух пассажирских ехали её сотрудники и конвой.
Группу из полутора десятков учёных возглавлял академик Чадов, который, не досаждая Марципанову, подолгу совещался о чём-то со своими коллегами, закрывшись в тесном купе. Поскольку ответственности за научную сторону деятельности полковник не нёс, он и не интересовался особо ни самими учёными, ни сутью их исследований.
Были в малом эшелоне ещё и два вагона-зака, безмолвные, с матовыми стёклами, плотно занавешенными шторами изнутри и забранные мелкоячеистой решёткой снаружи. Об их обитателях можно было только догадываться. Часовые, против обыкновения, внутрь вагон-заков никогда не входили. Там заправляли всем два угрюмых, неразговорчивых санитара в белых медицинских халатах.
Раз в сутки они открывали зарешёченные двери вагонов, опускали тяжёлые откидные ступеньки, и, сопя натужно, принимали приготовленные в полевой кухне термоса с горячей пищей – щами, кашей и чаем, лотки с хлебом, сколоченные из фанеры ящики, прикрытые крышкой, заволакивали всё это в таинственное нутро. Однажды один из ящиков упал, и из него по чёрному от паровозной сажи и машинного масла снегу раскатились крупные оранжевые апельсины!
Впрочем, никто из видевших это пассажиров поезда не удивился тому, что таинственных обитателей вагонзаков, оборудованных под перевозку арестованных, кормят в суровую военную годину, когда хлеба хватало не вдоволь, экзотическими плодами.
На фронтах шли тяжёлые бои, но литерный поезд, мчавшийся в глубокий тыл, на восток, безропотно пропускали, уступая пути и пережидая на станциях, военные эшелоны, гружёные так необходимыми в действующей армии танками, зачехлёнными самолётами и живой силой, которая гомонила в натопленных жарко теплушках, предчувствуя, что немногим из них удастся уцелеть в грядущих боях.
На конечную таёжную станцию, где тупиком обрывалась железнодорожная колея, поезд, устало пыхтя, прибыл глухой ночью. Стоял лютый мороз. Куцый состав уже поджидала колонна полуторок, приданных Марципанову для дальнейшего следования распоряжением начальника краевого УНКВД.
Две сотни зеков-доходяг, заранее доставленных на станцию под конвоем, закостеневших в ожидании поезда, под крики и понукание часовых, с трудом перегрузили содержимое состава в кузова машин. К дверям зарешёченных вагонов вплотную подогнали два «воронка»-автозака, в будки которых проскользнули поочерёдно тёмные фигуры, показавшиеся тем, кто их разглядел в неверном свете заиндевевшей луны, огромными и чёрными, как головёшки.
Колонна машин шла всю ночь, ползла гигантской суставчатой змеёй по руслу замёрзшей таёжной реки, где зимой проходила трасса до лагеря. Тихий ход автомобилей соответствовал скорости пешего человека. Потому что накануне снежный путь замело и впереди грузовиков под разноголосый лай конвойных псов маршировали дружно, сминая и притаптывая сугробы, выстроившись по пять человек в ряд и бредя друг за другом, две сотни зеков.
По проторённой обмороженными ногами заключённых дороге под утро секретный груз доставили к лагерю. Здесь спецконвой, сопровождавший лабораторное оборудование в пути следования от Москвы, сдал пост местной вохре.
Поскольку в зоне в живой силе недостатка не было, автомобили разгрузили в считанные минуты, заключённые на руках перенесли тяжёлые ящики и коробки в заранее подготовленные помещения – аккуратно срубленные домики в специально выгороженной от остальной территории лагеря частоколом локальной зоне.
Когда очередь дошла до автозаков, лагерный конвой, привыкший не церемониться с этапируемым спецконтингентом, распахнул дверь, И командир взвода охраны скомандовал:
– На выход! По одному!
Однако первыми из «воронков» спрыгнули на снег не зеки, а приставленные к ним санитары в белых халатах, поверх которых были наброшены армейские полушубки.
– Это вольные! – объяснил Марципанов вохре.
Осмотревшись вокруг и увидев конвой с оружием наизготовку, рычащих на коротком поводке овчарок, один из медиков протестующее замахал руками, крикнул требовательно:
– Немедленно уберите собак, полковник!
Марципанов, после долгого отсутствия оказавшись вновь в привычной обстановке и ощутив себя в прежней роли всевластного хозяина лагеря, недовольно глянул на медика и бросил взводному:
– Продолжайте разгрузку, лейтенант!
Обитателей вагонзака полковник не видел. Знал лишь, что, кроме лабораторного оборудования и персонала, ему надлежало доставить из столицы некие экспериментальные образцы, представлявшие из себя, по его разумению, обыкновенных заключённых, которым то ли привили что-то в порядке опытов, то ли пересадили какие-то органы…
– Вы не понимаете! – бросился к нему санитар, однако его оттолкнули прикладом винтовки, оттеснили в сторону конвоиры.
– На выход! Первый пошёл! – рявкнул лейтенант, положив правую руку на кобуру, в распахнутую дверь автозака.
Из будки показался и спрыгнул на утрамбованный снег первый зек.
– Руки за голову! Садись! – заорал на него взводный.
Огромного роста заключённый, облачённый в чёрную телогрейку, ватные штаны и серые солдатские валенки, топтался растерянно рядом с автозаком, явно не понимая команд. Он сутулился, крутил головой в шапке с завязанными ушами, свесив безвольно вдоль туловища длинные, до колен, руки.
– Эт-то ещё что за хрень? – вглядевшись в него попристальнее в сумрачном свете утра, изумился лейтенант. – Негр, что ли?
Марципанов только сейчас рассмотрел, что физиономия у зека – чёрная, сплошь заросшая густой щетиной.
– Почему заключённый не побрит? – нахмурившись, обратился полковник к стоящим поодаль провожатым.
– Я… Я вам всё объясню, – бросился к начальнику лагеря один из учёных – сотрудников лаборатории. – Это строго конфиденциальная информация. Конвой в данной ситуации совершенно не нужен…
В этот момент из автозака спустился ещё один зек, за ним другой, третий. Все как на подбор гренадёрского роста, сутулые, длиннорукие. И у всех лиц не было видно из-за густой черной растительности.
– А, так это, наверное, попы! – догадался лейтенант. – Ишь, рожи-то отъели на тюремных харчах! Нич-чо, товарищ полковник, мы их тут быстренько подстрижём да побреем. А в золотом забое, как первую норму выработки сделают, сразу с лица сойдут! И господь не поможет…
– Это не заключённые, поймите же, – причитал, заламывая руки, учёный. – Это… объекты научных исследований!
– Да нам один хрен! – весело отозвался лейтенант и принялся дальше считать выходящих из автозака по головам. – Четвёртый пошёл… пятый… всем сесть, вашу мать!
В этот миг конвойный пёс, совсем осатанев от ярости при виде странных заключённых, вырвался из рук собаковода и с хриплым рычанием бросился на одного из арестантов, впился клыками в полу телогрейки. Зек отреагировал неожиданно. Издав громовой рёв, он одной рукой схватил пса за холку, другой – за заднюю лапу, легко поднял и… рывком разорвал почти пополам. Отшвырнул окровавленные куски, ударил гулко себя кулаком в грудь, разинул пасть и опять зарычал:
– У-а-р-р! – обнажив огромные, нечеловеческие клыки.
Остальные черномазые арестанты присоединились к нему, заколотили кулачищами в мощные груди, затопали, завыли, задрав жуткие волосатые хари в небо.
Охрана заклацала затворами, псы лаяли, задыхаясь от злобы. Взводный, выхватив пистолет, прицелился в рычащего великана.
– Не смейте! – подоспевший вовремя академик Чадов бросился к Марципанову, схватил его за руку. – Прекратите это безобразие, полковник! Я… я на вас Лаврентию Павловичу пожалуюсь! Вы можете нанести непоправимый ущерб экспериментам, которым партия и правительство придаёт первостепенное значение!
