Александр Самойленко - Долгий путь домой
– Эдик!!!
Бесформенный в кресле, Эдик мгновенно сгруппировался, выметнулся из фургона едва не под ноги дирижёру и пошел, пошел перед ним назад на полусогнутых, увековечивая сенсационную процессию. Оркестр повернул с аллеи на площадку перед банкетным залом, на ходу взял в сторону, перестроился в каре вокруг повенчанных и их гостей, продолжая играть. Майор Брагин и отец Никон обнялись, как давно знакомые и близкие друг другу люди, подошли к повенчанным с первыми поздравлениями. Следом с деланной бурной радостью к героям торжества подступили приглашенные. Ведущая светской хроники потеряла самообладание от рухнувшей ей на голову сенсации в лице графини, оркестра, бойцов ВДВ и отца Никона. Она металась с микрофоном, вскрикивая как на пожаре:
– Модератор! Кто модератор мероприятия?
Переступив порог ресторана, гости невольно замешкались, даже оробели – в центре зала сверкал хрусталем и расписным сервизным фарфором круглый стол. На кровавых боках натертых бархоткой до блеска персиков, яблок горело солнце. Внутри стола, в гигантской вазе, покачивались на воде розы. Музыкантам стол был накрыт отдельно, ближе к стене, чтобы не мешать танцам.
Майор Брагин заказал хозяину ресторана сервировать стол под банкет высшей категории, дал задаток две тысячи евро, и Данияр расстарался. Узбек стоял поодаль, в глубине зала, в белоснежной шелковой рубашке и наутюженных белых брюках, разделенных по поясу черным шелковым поясом. Позади него замерли шесть официантов – рослых, ладных фигурами молодых узбеков в праздничных национальных одеждах.
Рассаживались под руководством майора.
– Вам – сюда! Вы – сюда, пожалуйста! Бойцы, садитесь промеж гражданских. Для задушевности!
Во главе стола майор расположил отца Никона, слева от него Грима и Марию Владимировну. Семь мест по правую руку батюшки Брагин зарезервировал пустыми. Глянул в окно, побежал к входной двери, скомандовав на бегу:
– Смир-рна!
К ресторану подкатил восьмиместный микроавтобус цвета «антрацит», с непроницаемыми черными стеклами, приземистый, широкомордый, как БТР. Водитель вылетел из кабины, толкнул вбок дверь и замер по стойке «смирно» за спиной майора, взявшего под козырёк. Командующий дивизией ВДВ, молодой, крепкий генерал, легко, как из самолетного люка при десантировании, выскочил из автобуса и вывел из салона свою роскошную супругу. Рослая, статная во всех местах, рыжеволосая. Одним словом, настоящая генеральша! За ней выскочил полковник, вывел из автобуса свою половину. И она была, как говорится, есть на что посмотреть. На том десантирование не закончилось. Из нутра микроавтобуса возник еще один полковник, и тоже явил миру свою супругу, показав, что «плохих не держим».
Папарацци местного пошиба оператор Эдик, сидел в кустах, азартно снимал происходящее. Ведущая светской хроники дергалась в фургоне, как на электрическом стуле, но подскочить с микрофоном к командованию дивизии ВДВ, да еще укомплектованному женами, не осмеливалась. Майор Брагин повел высоких гостей к входу. Генерал, проходя мимо кустов, из которых выглядывал объектив телекамеры, кивком головы указал на нее майору. Брагин приостановился, сказал в куст:
– Съемки в Вооруженных Силах без согласования с командованием приравниваются к шпионажу. Карается до пятнадцати лет строгого режима!
Глазок камеры исчез, куст заволновался. Оператор Эдик крикнул:
– Я всё сотру! – и дал стрекача.
Теперь стол приобрел законченное совершенство. Слева от Отца Никона сидели очень торжественные Грим и графиня Мария Владимировна, справа от батюшки – генерал и полковники с женами. Замыкал этот фланг майор Брагин с супругой. Затем, по кругу застолья, расположились вперемежку с бойцами ВДВ «для задушевности» чета Ройзманов и одноглазый майор, совсем затравленный блеском происходящего Михалыч и Веник. Один стул, ближний к входной двери, остался пустым – на всякий случай. Вдруг кого занесет?
Оркестр «вполголоса» играл вальс Мендельсона. Официанты под предводительством Данияра разносили шампанское. Отцу Никону Данияр лично подал бокальчик кагора. Настоятель при этом посмотрел на узбека сложным взглядом: впервые в жизни ему, православному, подал вино иноверец, и это вызвало дискомфорт. Но подал умеренную дозу и именно монастырский кагор, что отец Никон одобрил степенным кивком.
Майор Брагин встал, навис над столом, как над картой боевых действий.
– Разрешите начать, товарищ командующий?
– Давай! – Генерал с веселой удалью размашисто махнул рукой, будто скомандовал: «Огонь из всех стволов!»
– Отец Никон, благословите… – учтиво попросил майор. В зале воцарилась торжественная тишина. Настоятель встал, оправил на себе одежду, поднял бокальчик с кагором.
– Чада мои любезные, сегодня у нас богоугодный день! С радостным волнением в сердце взираю я на единство повенчанных рабов божьих Марию и Грима, и защитников отечества нашего. За честь почитаю в сей торжественный момент вручить вам икону Всевышнего нашего… – Отец Никон прошел вокруг стола к повенчанным, держа икону на груди обеими руками, как на крестном ходе. Кое-кто робко, на всякий случай, перекрестился. Особенно сробел при виде иконы Всевышнего Михалыч, втянул голову в плечи, начал мелко и быстро осенять себя. Грим и Мария Владимировна встали, торжественно приняли из рук священника икону, с которой на них скорбно, широко раскрытыми, блестящими от лака, глазами, смотрел Иисус. Отец Никон усадил повенчанных на их места, поцеловал каждого в лоб, и продолжил, теперь уже с вольной улыбкой:
– Всевышний наш, однако, очень занят, он-то у нас один, а нас у него несть числа и заботы его о нас неисчислимы. Посему вручаю вам икону святых Петра и Фавронии, пусть обережёт она ваш союз, ибо чудесен промысел Божий… – зарапортовавшись маленько в своей пышной речи, отец Никон задумался над чудесами божьего промысла. Мимоходом глянул в окно, и его будто окатило ледяной водой. Доселе вдохновенное, растроганное лицо священника стало холодным.
Витражные окна задрожали от мощного рокота мотора, все своротили головы на этот звук. На площадку перед рестораном нагло вкатился и рыкнул черный навороченный джип. Из задней дверцы на асфальт высунулся лакированный штиблет, затем малиновый носок… И из чрева машины возник Лядов. Одет он был дорого и несколько игриво, темно-синий твидовый костюм спортивного кроя, пиджак, голубая вельветоновая рубашка. Из кармашка торчал бутончиком шелковый малиновый платочек. У Лядова была такая фишка – однотонные носки и платочек в нагрудном кармане. Он кончиками пальцев вспушил бутончик, оглядел себя, остался доволен и зашагал к входной двери. Следом засеменил его водила, нёс букет.
Матвей Алексеевич властно пихнул дверь, по-хозяйски шагнул в зал. Прячась за его спину, в зал просочилась светская хроника. Лядов вошел размашисто, имея в виду произвести неизгладимое впечатление. И тормознул, будто ткнулся в невидимую стену. Он не ожидал увидеть то, что обнаружилось перед ним – роскошный стол, во главе его отец Никон, командующий дивизией ВДВ, полковники, все с женами, вдоль стены оркестр… Лядов растерялся. Скрывая замешательство, брякнул:
– О-о, хорошо сидите! – и разухабисто двинул к «президиуму» стола. Шагал улыбаясь, по-свойски, словно его давно ждали, можно сказать, заждались. Следом за ним волочился водила с букетом. Светская хроника осталась у двери. В зале возникло тяжелое молчание. Никто не заметил, что камера в руках оператора, которую он держал небрежно, как ведро, была включена. Лица Данияра, Ефима Моисеевича и Михалыча исказил ужас. Отец Никон был крайне смущен, стоял с бокальчиком, нахмурившись. Только генерал был в прекрасном расположении духа. Зная, что в этом обществе Лядова не уважают, он, подперев кулаком щёку, с ехидным любопытством наблюдал за дискомфортом, которым терзался олигарх-депутат.
Во главе стола места для Лядова не было… Он вынужденно пошел дальше по кругу, за спинами сидевших. Люди не оборачивались к нему лицами.
– Вот дожил, в собственном доме хозяину места нет! – пошутил Лядов, продолжая двигаться по кругу. Наконец свободный стул нашелся. Никогда неизменно уважаемый в разнообразных застольях Матвей Алексеевич не оказывался так близко к входной двери. Это было оскорбительно!
– Ладно, в кругу друзей углов не бывает… – Лядов прятался за шутливый тон, положение его было какое-то дурацкое. – Я, собственно, вот зачем заглянул…
– Послушайте, гражданин, как вас там… – окликнула его графиня. Она произнесла это без возмущения, вполне вежливо, но в напряженной тишине голос её прозвучал так властно, что Лядов мигом заткнулся. – Вы перебили батюшку. Нехорошо это…
– Да Бог ему судья, – тихо сказал отец Никон. – В общем, будьте счастливы… – и понуро побрел к своему месту. Как-то устало опустился на стул, обмяк, прерывисто вздохнул.
