Николай Мамаев - Рейс на Катар (сборник)
Из мебели в комнате имелись поскрипывающая односпальная кровать, два стула и старый письменный стол, который правильнее было бы назвать школьной партой. Душевая и туалет находились в конце длинного, плохо освещенного коридора. На его стенах топорщились пожелтевшие от времени бумажные обои, деревянные половицы скрипели так же часто, как и кровать в четырех стенах его комнаты, которая, впрочем, по мнению Нежина, была вполне чистой и пригодной для проживания. Там имелось самое необходимое, а главное – теперь он был один. Не нужно ни перед кем оправдываться, объясняться, заставлять себя улыбаться, когда не хочется. Не было ни хмурых лиц, ни громких слов, ни посторонних слез.
С Томой они так и не разговаривали. Сказать по правде, его это вполне устраивало, потому что разрешало сразу несколько неприятных проблем. Впрочем, он все равно не знал, о чем можно с ней говорить. С этой заплаканной бабой… От воспоминаний, как она молча перебирала в раковине кружки, а потом разрыдалась, его воротило. Все слова сказаны, и добавить к ним ему нечего. Может быть, что-то хотела сказать она, но ему это было неинтересно.
Да, он поступил правильно, когда собрал чемодан, с которым не расставался во время командировок, поцеловал в затылок Людку и покинул квартиру своей матери. Это случилось утром. И одеться ему пришлось потеплее, потому что асфальт сковывала еле заметная ледяная корочка, а тротуары слегка припорошило снегом, который не спешил таять.
Но этого времени с лихвой хватило, чтобы начать скучать по дочери. Он понимал, что виноват, но как еще мог поступить? Не забирать же Людку с собой? Оторвать ее от матери, оторвать от привычных обыденных пустячков. Эта идея не казалась Нежину хорошей.
Людка… С ней он скоро непременно увидится. Увидится для того, чтобы постараться ей все объяснить. Ну почти все.
Очень важно, чтобы она сумела понять его правильно. Чтобы сумела простить.
Нежин надеялся, что успеет сделать это прежде, чем бывшая жена настроит девочку против него. «Уж она точно сделает все возможное, чтобы Людка встала на ее сторону, – думал Нежин. – Может быть, придется даже выкрасть дочь», – такие мысли начинали вертеться в его воспаленном сознании, однако же через некоторое время отвергались, ввиду осознания полной абсурдности.
Наверху раздался короткий глухой удар, будто кто-то свалился с кровати. Нежин отвлекся от своих раздумий и задрал голову. Судя по всему, в комнате над ним проживала парочка заядлых выпивох.
Пару минут спустя до него уже доносилась пьяная перебранка. Глухой размеренный мужской бас то и дело прерывали женские истеричные вопли. Раздался еще удар, потом второй. Женские вопли сменились немыслимым визгом, визгом сумасшедшей. Внезапно голоса смолкли, правда, на весьма короткий промежуток времени. Кто-то застучал по батарее. Тупой металлический звук расползся по стояку. Пьяная ругань возобновилась.
Нежин улыбнулся. До шума сверху ему не было никакого дела. Шум не мешал. Стоит ли тратить драгоценное время, чтобы отвлекаться на такую чепуху? Господи, да хоть перережь они друг друга, его бы это ничуть не взволновало. Там другой мир. Чужой для него. Мир, с которым Нежину не хотелось контактировать, более того – не хотелось иметь что-то общее.
В его мире, пространство которого было удобно ограничено четырьмя стенами, оклеенными старыми бумажные обоями с пляшущими на них – отчего-то коричневыми – одуванчиками, места хватало только для него самого и еще пары человек, например для Людки, ну и, конечно же, для Кости Нечаева.
То, как он повел себя в автомобиле, было ошибкой, позднее анализировал Нежин свои действия. Не смог сдержаться. То, что из него тогда наконец выплеснулось, копилось внутри едва ли не с момента их первой встречи. Стало легче. На какое-то время – на мизерный отрезок времени, пока его рука спешила исследовать дивную анатомию до того момента, когда испуганный юноша упорхнул, напоминая прекраснейшего papilio machaon, сорвавшегося с зонтика борщевика.
Тогда он совершил еще одну недопустимую ошибку – поддался истерике. Неудивительно, что юноша выглядел таким напуганным и предпочел держаться на расстоянии, снаружи, под хлопьями мокрого снега. Трудно было бы поступить иначе.
Papilio machaon вспорхнул и улетел. Навсегда? Нежин полагал, что так. Все не казалось бы таким катастрофичным, не прихвати с собой Нечаев нечто, ранее ему не принадлежащее. Не прихвати он с собой чужого рассудка.
Нежин придвинулся поближе к письменному столу, за которым сидел, откинувшись назад на стуле. По левую руку покоился знакомый темно-зеленый томик. Тисненные на корешке буквы заметно потерлись и потеряли часть своей позолоты.
Он бросил на книгу полный любви взгляд и тяжело вздохнул.
Ее он обязательно перечитает еще раз, третий раз. Пожалуй, начнет этим вечером, а закончит… закончит… Нежин нахмурил брови. Не потребуется более двух дней, чтобы прочесть книгу еще раз от корки до корки. Но сейчас у него есть дело, которое не требует отлагательств, и чем скорее Нежин начнет, тем больше шансов на благоприятный исход.
Прямо перед ним лежал свежий выпуск «Ротонды», который он приобрел пару часов тому назад в газетном киоске неподалеку от своей «берлоги». Нежину казалось, что это слово как нельзя лучше характеризует его нынешнее жилище, кроме того, оно почему-то казалось ему очень забавным. Будто из тех криминальных фильмов, что он так любил смотреть подростком.
Первые полосы не вызывали интереса. В отличие от книг, к газетам Нежин был совершенно равнодушен и никогда их не читал. Нежин открыл газету посередине, небрежно пролистал несколько страниц.
Объявления о сдаче жилья в аренду занимали всю предпоследнюю страницу. Нежин довольно ухмыльнулся и потянулся за карандашом. Глаза сосредоточенно забегали по строчкам.
Вскоре он закончил свое занятие и отложил карандаш в сторону. Словно чье-то ледяное дыхание коснулось запястья: из окна, перед которым он сидел, ужасно дуло.
Валил снег. Самый настоящий снегопад. Нежин выглянул в окно, но не сумел разглядеть ничего, кроме силуэтов зданий через дорогу напротив. В белоснежной пелене тонуло все, даже грохочущие под окнами трамваи можно было опознать разве что по мерцанию буферных фонарей.
По спине пробежали мурашки. Нежин скрестил руки на груди, покрепче стиснув их под мышками, и вжал голову в плечи.
«Холодно! Как же здесь холодно, черт подери! А ведь зима еще впереди. Хорошо бы попросить у коменданта масляную батарею, – пронеслось в голове. – Конечно, придется доплатить, но… как иначе?» Лишние траты не смущали Нежина. Особенно теперь, когда и тратиться-то было не на что. Разве что приходилось платить за комнату в конце каждой недели, а не ежемесячно, как это было принято в большинстве случаев. Пусть не очень удобно, но таковы правила. Нарушать их у Нежина не было желания. Тем более портить отношения с Верой – сварливой старушонкой-комендантшей, у которой он намеревался выпросить обогреватель.
Забавно, но с ворчливыми дамами преклонных лет ему намного проще удавалось достичь взаимопонимания. Проще, чем с кем? Ну, например, проще, чем со своей женой. С ней невозможно достигнуть консенсуса. Чаще всего он уступал и, как оказывалось в итоге, поступал верно. Радоваться такого рода победам могли только женщины, именно так считал Нежин, но никогда не озвучивал своей точки зрения. В семейной жизни он вообще был немногословен. Всегда на вторых ролях. Молчал и многое терпел. Но на это Нежин не жаловался. Тихая заводь брачного союза вполне устраивала его.
Нежин уселся на кровать и накинул на спину старый домашний плед, который удачно прихватил с собой. А ведь когда-то они вдвоем кутались в него вечерами, спасаясь от яростных январских холодов. Пили горячий кофе. До того горячий, что обжигали нёбо. Иногда потягивали коньяк. Сейчас они вряд ли уместились бы под пледом вдвоем – за последние два года Тамара стала шире в полтора раза.
Тонкие стрелки дешевеньких часов, висевших над входной дверью, застыли примерно посередине между тремя и четырьмя часами. Нет, сегодня ему определенно не хотелось вылезать наружу. Холодно. И к тому же снегопад не собирался прекращаться.
Нежин откинулся назад и позволил голове упасть на пуховую подушку, от которой так и несло затхлостью. С этим запахом он уже свыкся и теперь практически перестал замечать его. Так воняло во всей комнате, или, вернее, так воняла вся комната, которая, несомненно, была чем-то вроде живого организма. По крайней мере, в его представлении.
Правая рука нащупала знакомый корешок. Впереди было много часов увлекательного чтения. А это не могло не радовать.
14 Утро следующего дня выдалось морозным и солнечным. Под тяжелыми подошвами башмаков приятно похрустывал снег. Это было похоже на наступление настоящей зимы, да только Нежин прекрасно знал, что снег вскоре растает, превратится в отвратительную серую слякоть и не останется ни намека на недавнюю белизну. Зима обычно сковывала город не раньше середины декабря. Хотя нередко дожди лили почти до конца января, и с приходом заморозков город покрывался бесснежной грязной ледяной коркой, с которой не справлялся даже лом. Обледеневшие стены домов, обледеневший фонтан на Русалочьей площади, обледеневшие тротуары. Скверное зрелище какой-то стеклянной безысходности, покрывшей древний камень. А вместе с ним и людей. Таких никчемных и жалких в своем наивном неведении, в своей слепоте и глухоте ко всему происходящему вокруг, не задумывающихся ни о чем, кроме своих портфелей, полагающих, что те способны вместить все необходимое. Одни лишь озорные мальчишки, казалось, видели то, чего белый манжет никогда не замечал и вряд ли заметит до того момента, когда песочные часы остановятся и потребуют, чтобы их перевернули. Они фыркали и воротили носы, когда детская ладошка что было силы лупила по водосточной трубе, которая мгновением позже с грохотом являла на свет из своего алюминиевого чрева ледяные глыбы. Но курносые носы не придавали значения выражению постных серых лиц, поскольку знали, что владеют куда более ценной информацией. И делиться ею не собирались. Оттого курносые носы всегда жизнерадостно задраны вверх.
