Татьяна Булатова - Бери и помни
– Пла-а-ачу, – созналась Ваховская и всхлипнула так, что девушка отдернула ухо из-за оглушительного треска в трубке.
– Не пла-а-чь! – засмеялась Лика и пообещала: – Скоро приеду.
– Когда-а-а? – проорала в трубку Евдокия, но вместо ответа минуты три слушала короткие гудки.
– Не может быть! – не поверила Элона, ради любви к Куприянову, к немыслимой Римкиной радости, отказавшаяся от идеи поступления во ВГИК после первого же экзамена.
– Мо-о-ожет, – снова всхлипнула Дуся и бессильно опустила руки.
– Не может. Там пятнадцать-двадцать человек на место, а она поступила?
– Говорит…
– Пусть что хочет говорит. Не верю.
– Да-а-а… – потемнел лицом Селеверов, в глубине души надеявшийся, что дочь потешит самолюбие и вернется. – Кремень девка. Ленинград, значит, – в задумчивости протянул он и внимательно посмотрел на жену.
Непроницаемое лицо Римки окончательно испортило ему настроение.
– Что делать будем, Мусь? – печально поинтересовался Олег Иванович, как выяснилось, абсолютно не готовый отпустить дочь на учебу в другой город.
– А что ты сделаешь?
– Может, уговорить? – робко предложила Дуся и тут же осеклась под красноречивым взглядом Селеверовых. – Девушка… – попробовала объяснить Евдокия. – Одна… В чужом городе…
– Кому ваша девушка в этом городе сподобилась? – еле сдерживаясь, чтобы не зарыдать от обиды, язвительно поинтересовалась Элона.
– Много ты понимаешь! – отсекла ее Ваховская.
– Ты зато много понимаешь! – не задумываясь, нахамила Лёка и, чтобы повысить себе настроение, пару раз крутнулась около зеркала. – Поступила! И что? Мир перевернулся?
– А тебе завидно? – неожиданно резко прервал ее монолог Селеверов и сердито посмотрел на дочь. – Хотела – поступила. Это ты мордой торговать в Москву поехала. Тоже мне актриса! На чем ты там завалилась? На басне?
– Я не завалилась, – поправила отца Элона. – Я сама документы забрала. А меня, кстати, уговаривали остаться.
– Кто-о-о-о? – не выдержала Римка, на глазах которой происходили описываемые события.
– Неважно! – по-королевски отмахнулась младшая Селеверова и обняла Дусю. – Я в отличие от вашей медалистки о вас, между прочим, думаю.
– Че-е-его? – синхронно возмутились Олег с Римкой.
– Ничего, – спокойно ответила девушка и, придав лицу озабоченное выражение, проговорила: – Дети должны жить рядом с родителями и быть им поддержкой в их печалях и радостях.
– Зря ты документы из ВГИКа забрала, – не выдержал Олег Иванович. – Хорошая актриса из тебя могла бы получиться.
– Ради тебя, папуля, – жеманно расплылась в улыбке Лёка и послала ему воздушный поцелуй, а потом, мгновенно изменившись в лице, со злобой выкрикнула: – И вообще, оставьте меня в покое! Хватит из меня дуру делать! Не медалистка, не отличница, тупая, бесталанная! Зато ваша Лика – и умная, и талантливая, и способная. И страшная! И жирная! И очкастая! В кого она такая? В тебя? (Элона обернулась к матери.) Или в тебя? (Под взглядом дочери Селеверов съежился.)
– Лё-о-о-ока, – попыталась остановить ее Дуся.
– Ну уж точно не в тебя! – истерично расхохоталась девушка и с вызовом дополнила: – Если только рожей…
– Эло-о-она! – попробовала вмешаться Римка, но тут же под огненным взглядом дочери осеклась.
– Видеть вас не могу! – заявила младшая Селеверова и выскочила из квартиры в поисках утешения в объятиях преданного Куприянова.
– Взбеленилась девка, – задумчиво произнес Олег Иванович и через какое-то время вызвал машину.
– Куда?! – запротестовала Римка.
– Хватит отдыхать. С ума сойдешь с вами! – махнул рукой Селеверов и начал собираться на работу.
Там ему была гарантирована относительная изоляция от невеселой новой жизни, в которой нашлось место всем, за исключением разобиженной Элоны.
Когда-то уютная четырехкомнатная квартира стала напоминать минное поле, по которому, закрыв от ужаса глаза, вслепую передвигались Римка и Дуся: сначала в предвкушении Ликиного приезда и встречи сестер, потом в ожидании итогов второй вступительной кампании и отъезда Анжелики в Ленинград.
Поступив на факультет дошкольного воспитания Ульского педагогического института, Элона несколько смягчилась и даже сподобилась поинтересоваться у сестры по поводу ленинградского студенческого контингента.
– Наверное, одни очкарики под стать тебе?
– Не знаю, – честно призналась Анжела, так быстро добившаяся результата, что даже не успела разглядеть будущих сокурсников.
– Ну точно я тебе говорю, – заверила ее Лёка. – Будущие слесари с высшим образованием.
– Инженеры, ты имеешь в виду? – уточнила Анжелика, считавшая дни до отъезда из дома.
– Это в дипломе так пишется, а на самом деле – слесари с высшим образованием. Одно хорошо, – решила подсластить пилюлю младшая сестрица, – много парней. Глядишь, кто-нибудь и подберет тебя с испугу! – дразнила она Анжелику и убегала на свидание к Куприянову, из солидарности с возлюбленной поступившему на факультет физвоспитания вышеупомянутого вуза.
– Не обращай на нее внимания, – пробовала успокоить старшую сестру Дуся. – Злится она. Злится и обижается…
– На кого?
– На тебя, знамо дело. Она вроде тоже, как ты, в Москву хотела, в артистки. А не вышло. В учительницы пошла, как отец сказал. Обидно ей…
– А я-то здесь при чем? – здраво уточняла Лика. – Заниматься надо было. Готовиться. Кто мешал-то?
– Любовь… – уважительно протянула Евдокия и замерла.
– Да брось ты! – не согласилась с ней Анжелика. – «Любовь ей помешала», – передразнила она Ваховскую. – Привыкла просто, что все происходит, как она заказала. По первому слову: и ты, и мама. И я – в свое время. Я ж, как вы: Лёка у нас слабенькая, Лёка у нас болезненная, Лёке надо помогать, она сама не справится, ты за ней присматривай… Вот я и присматривала, как вы просили. А теперь всё. Хватит. Каждому по способностям: кому – в Москву, кому – в Ленинград… Скажешь, не права?
– Права, – соглашалась Дуся, но через минуту добавляла: – А пожалеть ее и вправду надо. Извелась девка. Еще любовь эта! Как бы до греха…
– Ду-у-усь! Ты что? Какая любовь? Она ж никого, кроме себя, не любит. И любовь эту из вредности изображает, чтобы я позавидовала. Она даже, как ты говоришь, «до греха» дойдет, лишь бы доказать, что она первая…
– Нехорошо, Лика, – осерчала Евдокия и скорбно поджала губы. – Сестра она тебе. Считаться надо. И добрая она, Лёка-то…
– Добрая, говоришь? – зловеще поинтересовалась Анжелика и больше не проронила ни слова, не реагируя на Дусины попытки ее разговорить.
Подобное фиаско потерпела и Римка, в неурочный час решившая поспособствовать примирению дочерей. В отличие от Евдокии Селеверова юлить не собиралась, а потому усадила старшую дочь рядом с собой и строго спросила:
– Ну и долго это будет продолжаться? Вы как сдурели, ей-богу! Слова доброго друг другу за все время не сказали, только и шипите, как змеи подколодные.
– А ты чего хотела-то? – посмотрела Анжелика исподлобья на мать.
– Я?
– Ты, ты!
– Мы с отцом хотели, чтобы вы друг друга любили, друг другу помогали, поддерживали. Все ж сестры…
– Так это ж ты во всем виновата, – буднично просто, без всякого вызова проговорила Лика.
– Я-а-а? – не поверила своим ушам Селеверова.
– Конечно, ты. Я же видела, что ты ее больше любишь, больше за нее переживаешь. А меня на отца скинула: твоя, мол, дочь. Ты ей и занимайся. Ты даже в Москву ее сама повезла, а со мной Дусю хотела отправить.
– А как же, интересно, я между вами? Разорвалась бы? Половиной – в Ленинград, половиной – в Москву?
– А не надо было в Москву, – неожиданно жестко высказала матери Анжела. – Это ж было сразу ясно: никуда она не поступит. Но ты ж все равно поехала! Знала, что не поступит, но поехала!
– А ты бы со своим ребенком не поехала? – вскочила Римка.
– Я бы поехала, если бы он у меня один был.
– Это ты своему отцу спасибо скажи! – перешла на крик Селеверова.
– И скажу! – развернулась на сто восемьдесят градусов Лика и ушла к себе.
– И скажи! – проорала вслед Римка и устало бухнулась на диван: – Господи, когда ж все это закончится? Быстрей бы уж уехала! Все нервы вымотала…
По негласной договоренности Олег Иванович в бабьи разборки посвящен не был. В момент его возвращения домой в квартире воцарялись мир и покой, как в африканской саванне в час водопоя. Застав вечером дома обеих дочерей, Селеверов, поужинав, садился на диван и усаживал их рядом, обнимая за плечи.
– Уедешь скоро? – грустно спрашивал отец Лику и гладил тяжелой медвежьей лапой по большой голове дочери.
Анжелика молчала, уставившись в телевизор.
– И ты тоже хороша! – обращался Олег Иванович к Лёке. – Смотри, замуж не выскочи! Вижу, как глазищами своими поблескиваешь. Вся в мать.
– Я-а-а? – делано возмущалась Элона и клонилась к отцовскому плечу, чтобы промурлыкать, какая она смышленая девочка.
