Николай Семченко - Одиночество шамана
Сергей Васильевич, не подозревая ни о каком Чебурашке, степенно дошёл до своего дома, раскланялся с командой старушек, нёсших вахту на лавочке у подъезда, и так же солидно прошествовал по лестнице на второй этаж. Ему хотелось скорее попасть в квартиру, где в мойке на кухне лежал кусок нежирной свинины – за то время, что он провёл на улице, мясо разморозилось, и он предвкушал, как разрежет его на ровные полоски, отобьёт, обваляет в специях и шмякнет на хорошо разогретую сковороду, и пока оно будет жариться, намоет розовых помидоров и маленьких пупырчатых огурчиков, и обязательно поставит на стол квадратный стакан из толстого стекла: в нём вино блеснет искрой, запереливается всеми оттенками красного цвета – одно удовольствие, чуть поворачивая стакан под разными углами, смотреть на переменчивую игру света и тени, медленно втягивать чуткими ноздрями тонкий аромат, чуть пригубливать волшебный напиток и, смакуя его, перекатывать на языке.
Сергей Васильевич едва сдерживал желание по-молодецки взбежать по ступенькам: во-первых, участковый врач совсем недавно посоветовал ему помнить о возрасте и не делать резких движений, а во-вторых, он хотел растянуть блаженство предвкушения обеда с вином и мясом: всё-таки на свою пенсию он не слишком часто мог позволить себе такое баловство.
Поднимаясь по лестнице, Сергей Васильевич чувствовал лёгкое беспокойство: в подъезде что-то было не так, как всегда, а что именно – он понять не мог. Всё как обычно: грязные обшарпанные ступени, серые лохмотья пыли, пожелтевшие окурки, смятая банка из-под пива, на которую Уфименко наступил и чуть было не поскользнулся. Сколько он самолично выбросил этих банок из подъезда – и не сосчитать, но взамен их непременно появлялись новые.
Сергей Васильевич пнул банку, и она, проскользнув меж прутьями решётки, шлёпнулась на площадку первого этажа. При этом из банки выплеснулось несколько капель недопитого пива, но их хватило, чтобы в подъезде густо запахло прокисшим хлебом. Это амбре перебило другой аромат, тонкий, едва ощутимый, напоминавший какие-то женские духи. Сергей Васильевич подумал: наверное, по лестнице недавно проходила дама, за ней тянулся невидимый шлейф благоухания фиалок, сбрызнутых светлым дождиком, – и этот запах остался как воспоминание о незнакомке.
– Хотел бы ты поглядеть на эту особу? – спросил Сергей Васильевич вслух самого себя. Как многие одинокие люди, он иногда говорил сам с собой, и ничего странного в этом не находил.
– Да! Хотел бы, – ответил он себе. – В нашем подъезде женщины вечно мажутся какими-то сильными духами – не продохнуть, аж слёзы из глаз. А тут, – он потянул носом, – и не запах даже, потому что настоящие фиалки почти не пахнут, а их образ, что ли – некий фантом, воображение, оставшееся в реальности…
Неизвестно, как он развил бы свою фантазию дальше, потому что, ступив на лестничную площадку, у дверей своей квартиры увидел невысокую женщину в белом костюме и чёрных очках. В одной руке она держала изящную фиолетовую сумочку, в другой – деревянный мундштук с тонкой длинной сигаретой.
– Наконец-то! – воскликнула дама и сдвинула очки почти на затылок. – Дождалась! А я вас таким и представляла, – она окинула Сергея Васильевича мгновенным оценивающим взором. – Интересный, импозантный мужчина…
– Импузатый, – усмехнулся Сергей Васильевич, считавший себя отнюдь не худеньким.
– Ой, ну что вы? – дама церемонно повела мундштуком. – Для своего возраста вы вполне партикулярно выглядите.
Сергей Васильевич смутился. Женщина была ему вовсе незнакома, но вела себя довольно раскованно, будто они не один пуд соли вместе съели. Он чувствовал себя растерянным и не знал, что и подумать.
– А ничего пока не думайте, – сказала дама. – Кстати, извините, не представилась. Можете звать меня Марго.
– Сергей Васильевич, – Уфименко наклонил голову. – Чем обязан?
Марго удивлённо изогнула брови:
– А вы не догадываетесь? И у вас не было никакого предчувствия? Мне казалось: у вас есть дар, – она докурила сигарету почти до фильтра и легким щелчком отправила бычок в черный пакетик, который вынула из сумочки. – Молодцы японцы: придумали карманную пепельницу. Не мешало бы и нам перенимать у них всё лучшее, – Марго оглядела площадку и поморщилась. – О, боже! Уже так привыкли к грязи, что и не замечаем её…
Дама открыла сумочку, чтобы положить в неё пепельницу-пакетик, и Сергей Васильевич ещё явственнее почувствовал фиалковый аромат. Цветами пахло несомненно из сумочки Марго.
– Да! – кивнула она. – Обожаю фиалки. А что? Вам ведь тоже нравится запах свежести…
Он растерялся ещё больше: эта женщина читала мысли! Но о каком предчувствии она вела речь? И почему, не договорив мысль, переключилась на карманную пепельницу? Навряд ли это случайно. Сам Сергей Васильевич так поступал в тех случаях, когда понимал: ошибся в собеседнике – тому непонятен или неинтересен предмет разговора. Чтобы избежать неловкости, лучше быстренько сменить тему. К тому же запоминается, как правило, последняя фраза – человек цепляется за неё, подхватывает мысль как волан пинг-понга и отправляет обратно со своим комментарием, чтобы тут же получить ответ и, будучи наготове, немедленно послать свой комментарий: хлоп-хлоп, волан летает туда-сюда, невольная оговорка или неудобная тема отходят на второй план, хлоп-хлоп, раз-два, забыли то, что не нужно, вопрос-ответ, ответ-вопрос, слово – на слово, приличная беседа получается.
Так они и перебрасывались фразами, словами, междометиями, пока Сергей Васильевич не понял: Марго увидела его то ли в дреме, то ли виденье ей такое было – есть, мол, в городе Ха особенный человек, который всё знает о местных подземельях, он и поможет ясновидящей узреть то, что пока маячит перед её мысленным взором как в тумане. Этот человек якобы тоже испытывает всякие предчувствия, и, более того, ощущает энергетику других людей.
– Ну, что вы?! – скромно возразил Сергей Васильевич. – Ничего особенного я не чувствую. Не надо записывать меня в экстрасенсы. Просто иногда ощущаю: этот человек – что называется свой, с ним можно иметь дела, а вот от этого лучше держаться подальше, хотя он кажется таким милым и замечательным. Как это у меня получается, я и сам не знаю.
– И не надо знать, – Марго таинственно усмехнулась. – Стоит ли напоминать вам притчу о сороконожке, которая задумалась, с какой лапки ей начать движение?
– Да уж! – вздохнул Сергей Васильевич. – Поистине: многие знания – многие печали.
– Но знанье – свет! – Марго со значением шутливо подняла вверх палец, и он, по иронии случая, указал на перегоревшую электрическую лампочку. Но даму это не смутило. – Всегда хочется знать чуть-чуть больше, чем другие, ибо, – она постаралась придать голосу менторские нотки, – знанье – наша сила и оружие. И что бы там ни говорили про то, что чем меньше знаешь, тем крепче спишь, на самом деле бессонница случается от того, что знаешь меньше, чем хотелось бы…
– Ох, сударыня! – Сергей Васильевич поддержал её шутливый тон. – От бессонницы могу порекомендовать Спинозу или Шопенгауэра: эти господа, такие умные и просвещённые, знали больше, чем остальные, и написали настолько мудрёные трактаты, что пока поймёшь их смысл, непременно задремлешь на второй или третьей странице. Очень рекомендую это лекарство!
– А не сможете ли одолжить его на несколько дней? – лукаво прищурилась Марго. – Я читаю аккуратно, страницы не загибаю, вареньем на них не капаю…
Сергей Васильевич уже не знал, что и делать. Явление таинственной незнакомки в грязном подъезде старой «хрущёвки» обескуражило его. Он чувствовал: эта дама не какая-нибудь проходимка, решившая втереться в доверие и облапошить его – допустим, выманить деньги или, того хуже, очистить квартиру. Всё-таки Уфименко каким-то особенным образом, как именно – он и сам не мог объяснить, чуял людей, которых условно делил на своих и других.
Свои – это те, которые сразу располагают к себе, чудаковатые, особенные, может быть, даже странные, они словно излучают волны той же частоты, что и твой собственный организм: с ними легко с первой же минуты общения, и такое чувство – будто знаешь их давным-давно.
Другие – это все прочие, среди которых есть и добрые знакомые, и соседи, и сослуживцы – неплохие, нормальные люди, с ними можно иметь дела и даже положиться на них, они добросовестные, всё понимающие, и в случае чего придут на помощь, займут денег, помогут советом, но твоя душа при этом им не открывается: ты сам по себе, они – сами по себе. А что уж говорить о вовсе случайных встречных или о тех, с кем поневоле приходится общаться, например, по делам! Они тем более – другие, и равнодушных, серых, скучных, бестолковых, сердитых среди них так много, что Сергей Васильевич иногда даже дивился, почему ещё не стал человеконенавистником. В шутку, конечно, дивился. Потому что понимал: он сам для кого-то тоже другой, и те люди, которых считал своими, кому-то кажутся глупыми и никчёмными созданиями, как и он сам.
