Игорь Харичев - Кремлевские призраки
«Выпью-ка я водки», – решил Гавриков.
XIII. Время власти
«Что сильнее, наслаждение от любви? Или наслаждение от власти? Первое – быстротечно. Второе – только крепнет с годами. Власть – наркотик. Привязывает к себе. Разжигает азарт… Тьфу, идиотизм».
Его мучила бессонница. Казалось бы, дикая усталость, и есть несколько часов, чтобы забыться, отдохнуть от проблем, глыбой висящих над ним, над страной. А он все вздыхает, частенько думает про всякие глупости да ворочается с боку на бок. Хорошо, что жена спит отдельно, в спальне, и шум достается кабинету, где он, Александр Сергеевич, и работает поздними вечерами, и коротает ночи на диване в последний месяц.
Мысли одолевали его. Размышляя о том, что может произойти, он спрашивал себя: «Что волнует меня больше, собственная судьба или судьба России? То, что я могу потерять работу, попасть в тюрьму? Погибнуть? Или то, что эта несчастная страна свалится в гражданскую войну, окажется отброшена с того пути, которым, наконец, пошла после долгих лет коммунистического режима?» Он верил, что для него важнее второе, и гордился этим.
На даче, предоставленной ему как высокому начальнику, было тихо, спокойно. Сюда не пускали посторонних, можно было гулять по лесу в полном одиночестве, дышать прекрасным воздухом, любоваться приметами осени, которую он любил, как и его двойной тезка, великий поэт. Насладиться всем этим не удавалось: возвращался он поздно, садился за бумаги, а рано утром приезжала машина и вновь отвозила его в Кремль. Это напоминало конвейер, неумолимый и неостановимый.
Машина появилась как обычно – в половине восьмого. Александр Сергеевич, невыспавшийся, усталый, успел принять душ, что не слишком приободрило его, и пил кофе. Есть ему не хотелось. Он думал про любимую внучку Аню, которую не видел уже три недели. Ей летом исполнилось тринадцать. Она училась в хореографическом училище, и он пристально следил за ее успехами. С удовольствием слушал ее рассказы о преподавателях, о подругах, о событиях, происходивших в училище… К мыслям о внучке примешивалось диссонансом то, что висело в последние недели над ним, над президентом, над всеми, кто работал в Кремле. То, о чем не хотелось вспоминать.
«Пора», – сказал он себе.
Надев черный пиджак и поправив перед зеркалом галстук, он усталыми шагами направился к выходу.
Небо выгнулось голубоватым легкомысленным куполом. Было в нем что-то веселое, дразнящее.
«Будто назло. – Александр Сергеевич улыбнулся, чуть-чуть, одними губами. – И хорошо».
Телохранитель распахнул перед ним дверцу машины.
Когда они ехали по Успенскому шоссе, он смотрел в окно автомобиля на домики и домишки. Под боком у Москвы люди жили по-деревенски: огород, куры, гуси, коровы. Простая, незатейливая жизнь, здоровая в своей сути. Но невозможная для него.
Милиционеры дежурно отдавали честь, а попутные машины послушно выстраивались вдоль обочины. Ему было не слишком приятно, что он – причина неудобства многих людей, но так положено – утешал он себя.
Потом справа потянулись строящиеся кирпичные дома, непомерно большие, порой напоминающие дворцы культуры советской поры, порой – вычурные замки. Здесь хотели обосноваться высокие чиновники. Он знал, что среди этих особняков – загородный дом вице-президента, ставшего сейчас одним из главных врагов.
«На какие деньги все это построено? – вилась его мысль. – Сколько грязи кругом. Сколько мерзости. Вице-президент оказался подлецом. Бывшие министр безопасности и министр внутренних дел вымазались по уши в дерьме. Что их жены вытворяли в Швейцарии… Компромат есть на многих из тех, кто занимал или занимает высокое положение. Что происходит? Человеческие пороки заедают. А власть не в силах ставить на место проворовавшихся чинуш. Это нам в минус».
Александр Сергеевич надел очки, стал просматривать обзор прессы, подготовленный для него рано утром и ждавший его в машине. На печатных страницах бушевало то же противостояние, что и в жизни, подхлестывая страсти, умножая ненависть, следовать за которой было непозволительно.
Едва машина въехала через Боровицкую башню в Кремль, и слева поднялись Оружейная палата, Большой дворец, он подумал: «Хорошо, что федеральная власть располагается в таком историческом, славном месте. Традиции – великое дело».
Миновав соборы, автомашина вылетела на Ивановскую площадь, еще свободную от машин, пронеслась мимо колокольни Ивана Великого, мимо Царь-колокола и Царь-пушки, затормозила около чугунного крыльца с навесом и ажурными перилами, по которому, как уверяли, хаживал Сталин, а теперь – Александр Сергеевич. Президент пользовался другим подъездом, парадным, тем, что во внутреннем дворе. Выскочивший на брусчатку прежде Александра Сергеевича телохранитель услужливо открыл дверцу.
Старое красивое здание пропустило его в свое нутро. Можно было воспользоваться лифтом, но он предпочитал подниматься на второй этаж по широкой лестнице, которая после площадки расходилась на две поуже, идущие в обратную сторону справа и слева. Потолки в старом здании были высоченные, сводчатые.
Появившись в кабинете, он вызвал свою опору – Виктора Петровича. Тот появился, как всегда, улыбчивый, спокойный. Будто ничего не происходило, будто и не существовало никакой опасности.
– Доброе утро, Александр Сергеевич.
– Доброе. – Он кивнул в ответ. – Что там у нас?
Виктор Петрович положил перед ним несколько папок, принялся докладывать о делах, срочных либо не терпящих отлагательства. Александр Сергеевич тут же принимал решения или просил оставить документы на столе, если стоило подумать, разобраться.
Когда закрылась последняя папка, Виктор Петрович произнес:
– У меня все. – Он замер в ожидании.
Александр Сергеевич помолчал, потом глянул на подчиненного.
– Свяжитесь с приемной патриарха. Уточните время переговоров в Свято-Даниловом монастыре. – И добавил, скорее для самого себя. – Это самое главное сейчас. Надо сделать все возможное, чтобы не допустить гражданской войны.
Ощущение тревоги не покидало его. Еще недавно он был уверен, что с выходом указа номер тысяча четыреста начнется новый отсчет времени в развитии России, что все устаканится, понемногу придет в норму. Надежды рухнули. «Ставка на разумное восприятие оппозицией ситуации не оправдалась, – объяснял Александр Сергеевич. – Они попросту не вняли разумным доводам».
«Они». Это слово странным образом вобрало в себя уйму отрицательной энергии. «Они» – это враги. Те, кто в Белом доме. Кто готов лишь вредить. Кто не хочет идти на компромиссы. Они попытались захватить военный объект на Ленинградском шоссе. Они восстанавливали армию против законной власти, старались подтолкнуть простых людей к выступлениям, к бунту. Они объявили об отмене указа тысяча четыреста. Они готовы к вооруженным действиям, недаром в Белом доме накоплено столько оружия.
Ситуация и впрямь была тяжелая. Вчера к нему в Кремль приезжал посол США, вежливый, обходительный человек, неплохо говоривший по-русски. Он устроился в кресле, покойно сложил руки на животе. Но было видно, что он взволнован.
– Кофе? Или чай? – спросила его секретарша.
– Кофе, – механически ответил посол.
Дождавшись, когда секретарша уйдет, посол, размешивая серебряной ложечкой сахар, заговорил:
– Нам хорошо видно оружие, которое в окнах Белого дома. Мы вынуждены думать, что без стрельбы и без крови не обойдется. Будут стрелять и по нашему посольству. Я имею в виду не случайные пули. Там немало тех, кто плохо относится к нашей стране.
Александр Сергеевич мрачно кивал в ответ.
– Хотелось бы знать ваше мнение, – закончил посол.
Обозначив свое отношение к проблеме долгим, протяжным вздохом, Александр Сергеевич сказал:
– Положение действительно тяжелое. Но мы делаем все необходимое, чтобы не допустить прямого столкновения. Вместе с тем, я бы посоветовал вывезти жен и детей американских дипломатов. – Помолчав, обронил. – Увы, такова обстановка.
– Мне важно было это услышать. Надеюсь на благоприятный исход… Благодарю вас.
Полномочный и чрезвычайный представитель США поднялся, учтиво пожал ему руку. Александр Сергеевич читал сочувствие в сероватых глазах. Посол направился к двери. Кофе остался нетронутым.
Да, положение не могло радовать. И все-таки Александр Сергеевич считал: надо продолжать переговоры в Свято-Даниловом монастыре. Хотя президент охладел к этой работе. Не говоря уже об остальных, кто занимал кабинеты здесь, в Кремле. Надо.
Александр Сергеевич попросил вызвать начальника отдела из делопроизводства, если тот уже на месте. Вскоре он явился. Этот человек действовал на Александра Сергеевича успокаивающе. Было в нем что-то фундаментальное, надежное.
– Стенограмма вчерашних переговоров готова?
– Только что закончили. Я принес. – Увесистая папка опустилась на поверхность стола перед Александром Сергеевичем.
