Мария Ряховская - Записки одной курёхи
– Звони ты, а я не буду…
– Почему всегда я? – возмущалась я. – Адрес в ларьке кто просил?..
– Ну хорошо… Только я боюсь… Нет, не буду, – вертелась Саня.
– Позор! Стыд и позор! Стыдитесь, курёхи!
Я позвонила. Еще и еще. Постучали соседям, открыла тетя.
– Скажите, здесь живет Борисов? – спросили мы, указывая на дверь.
– Он обитает у любовницы. Здесь живут его бабушка и мама, но сейчас они, по-моему, на даче. И вообще, вы вряд ли его найдете! – улыбнулась тетя.
О! У Борисова есть бабушка! Это спасает дело – радовались мы по дороге в рок-клуб. Та самая бабушка, которая явилась Сане во сне.
Куда идти? Конечно, в рок-клуб. Родная железная дверь…
На асфальте, под стеной с надписями, сидит Князь с какими-то мэнами и пьет смесь – возле стоят бутылки, их содержимое мешается и поглощается. На этот раз он дружелюбно нам машет, предлагает отведать «классного пойла».
– Не хотите? Эх вы! Ну тогда напишите мне письмо.
И назвал номер абонентского ящика – от деда-комиссара достался. Персональный, на вокзале в Свердловске. Это все мажорство, какое есть у Князя.
В рок-клубе полно народу, шумно и накурено. Только что, очевидно, кончилось прослушивание какой-то группы. До нас долетели последние звуки, безобразно оглушительные.
– Да господи, что ты мне говоришь… – доказывал один длинноволосый другому. – Существует три вида групп: одни косят под Цоя, другие – под Борисова, третьи – под Кинчева.
Потолкались.
– Никому мы с тобой не нужны, Машка.
– Зато мы на верном пути! – горячо возразила я Сане.
– Да! Нам все по кайфу и нефига страдать. Пошло все, а мы будем литься как вода! Пока не сели батарейки в плеере, пока нам поет Бо – нам ничего не нужно! Покатаемся на речном трамвайчике? – предложила Саня.
Поначалу мы немного послушали экскурсовода, поглядели на город, высокомерно взирающий на нас, а потом стали беседовать о Борисове. Смеялись, пели, мешали соседям слушать о городе. На нас прикрикивали, а когда выяснилось, что это не помогает, мы были изгнаны на верхнюю палубу.
Заходящее солнце, ветер и самые глупые надежды, о!
Едва мы спрыгнули с трапа трамвайчика в вечерние сумерки, нас стала преследовать тощая фигура. Фонари освещали ее заклепки и металлистские цепи, нашитые на косухе. Жутковатая персона шла за нами целую улицу.
– Вы кто? – спросила наконец Саня, резко развернувшись.
– Я… – замялся парень и протянул нам свою ладонь с костлявыми пальцами. – Титанус, а вообще меня зовут Сергей.
Парень был худосочен, звенел цепями, как кентервильское привидение, и никак не оправдывал своего нейма. То и дело он вставлял слово «типа», и мы с Саней тут же прозвали его Типа.
– Я типа металлист. Мы с толпой металлюг… человек сто, приехали типа из Львова. Сначала мы хотели ехать типа в Москву – помочиться на Мавзолей, но приехали сюда. Наши ушли в «Камчатку», а я остался на улице – аскать. Вообще-то металлисты не аскают. Но я со вчерашнего дня ничего не ел. Со Львова ихали кто в бельевом ящике, кто на третьей полке. Типа не нравится мне здесь. Холодно, есть нечего, и спать негде. Да и тусовка гнилая. Не то что у нас типа в Булке. – Затем последовала просьба: – Покормите меня, девчонки!.. Мы вынули остатки леща и хлеба. Пока он ел, на нем все клацало и звенело – зубы, цепи, молния на рукаве косухи дзинькала о соседнюю застежку. Прощаясь, он пробурчал:
– Рассчитаемся типа у нас, во Львове…
Звал в «Камчатку», но мы строго сказали:
– Нам некогда. Идем к святому Всеволоду за советом и благословением.
Обменялись адресами и распрощались. На двери Левиного дома был домофон. С нами поздоровался женский голос.
Саня испугалась и толкнула меня.
– Здрасте. Лев дома? – выговорила я.
– А кто его спрашивает?
– Мы приехали из Москвы к вам в гости. Саня и Маша, – нагло сказали мы.
В дверях нас встретила статная седокудрая женщина с хорошей речью. Это, видимо, и была слепая мать Левы. Мы долго извинялись, что потревожили ее, а она говорила про своего доброго и отзывчивого Левочку, который никому не может отказать, и о его дружбе с Патриархом. Закончила тем, что «на все есть святая воля Божья». Говорила строго и четко, как учительница. Сказала, что Левы сейчас нет, но он придет к шести часам. Беседа происходила на пороге.
Начался дождь, и мы спрятались в телефонную будку, но курёхи не были бы курёхами, если бы с той стороны, откуда лил косой дождь, в будке были стекла!.. Мы промокли насквозь, к тому же выяснилось, что Левы еще нет. Но разве возможно возвратиться в Москву, не повидав его?
Сели опять на лавочку перед подъездом. Вздрагивали от каждого шага, гулко отдающегося в арке.
Нет у нас в мире более близкого человека, чем Лева. Дуры мы – или так нужно, или мы правы? Кто еще может ответить на этот вопрос?
Вечерело. Захотелось есть. Мы долго спорили, кто пойдет на угол в булочную:
– А что всегда я-то, Сань? На этот раз сходи ты, ты ведь всегда теряешься, когда надо познакомиться. Сходи хоть в магазин.
– Нет, не растеряюсь, нет, не растеряюсь, нет, не растеряюсь… – возражала Саня, переиначивая известную постановку любимого нами Хармса. – В другой раз – не растеряюсь. Просто мы с Левой очень похожи: оба задумчивые, всегда в себе…
Когда я вернулась, Саня читала Шримад-Бхагавату.
– А, Машка! Булочки… Слуш, что сказано в песни десятой: Кришна есть Господь, потому что он всепривлекающий. А всепривлекающий он оттого, что обладает шестью свойствами бога: богатством, силой, славой, красотой, мудростью и отрешенностью.
Наши сердца и головы, как приемники, были настроены на Борисова – тут же улавливали все, с ним связанное, – а остальное, к нему не относившееся, – все равно находило применение в нашем микрокосмосе. Аква-космосе. Бо-космосе…
– Саньк, Борисов обладает шестью свойствами, – он Господь Шри Кришна! Ура-а!
Мы возрадовались и стали доказывать это друг другу.
– Он богат, у него есть гитара «Статикастор» и джинсы «Ливайс», – сказала Саня.
– Он силен, – отозвалась я, – он так силен, что от одного его телевизионного взгляда мы падаем замертво. И он способен воплощать свои мечты – а мы только мечтаем, – хотя у других и этого нет.
– Он славен! – воскликнула Саня. – Он обожаем и превозносим всеми.
– Он красив, – возопила я. – О нет, не так: мы готовы признать его самой красивой и соблазнительной особью мужского пола на земле!
– И наконец, он мудр, – сказала Санька. – Он страшно мудр, потому что поет всегда о главном – любви.
– И ценит чужую мудрость, поэтому иногда забывает, что стихотворение «Двойник» не он написал, – вставила я, уже ехидничая, – и образ стареющего юноши не ему пригрезился, не у него над столом висело изречение: «Делай, что должен, и будь что будет». Украл песню «Город голубой»!
Саня зашикала на меня и сказала, что не стоит следить язвительным взглядом за действиями нашего возлюбленного, это недостойно любящих.
– Да, а вот насчет отрешенности… – протянула курёха намба ту. – Эту его божественную часть составляет Лева. Вернее, составлял…
– Уже девять часов, – вздохнула я. – Давай позвоним еще, а? Теперь уж ты.
– Ладно, – с неохотой соглашается грустная Саня.
Звоним.
– А Лева еще не…
– Левочки нет. У него дела.
Тут наехала на нас тоска – обычное состояние курёх.
Выкурили полпачки. Голова кружится. Одиннадцать.
– И читать-то нельзя, темно. Спать хочу. – Я капризничала. – Но как же…
– Давай нитку, – хмуро сказала Санька.
– Зачем? И откуда я тебе ее возьму? – мрачно спросила я.
– Из хайратника выдери. Мы ее одним концом к ручке, другим к гвоздику звонка. Так и будем знать, пришел ли Такель, пока мы спали. Читала в вузовском учебнике по криминалистике. Кстати, а где мы спать-то будем? Спать на подоконнике – это…
– Это классно, – грустно договорила я за Саню. – Тем более что он широченный.
Саня приладила нитку и взгромоздилась на подоконник. Вертелась и так и сяк, наконец села, свесила ноги. Длинное тоскливое лицо, патлы мотаются, громадные шумерские глазища запали, – и взгляд такой, как будто что-то потеряла. Одно слово – курёха!
Я спустилась этажом ниже и тоже свернулась на подоконнике. Положила под голову Шримад-Бхагавату. «Хоть на что-то сгодится», – бормотала я, задремывая.
Утром в семь часов мы встрепенулись. Побежали к ниточке. Она была нетронута.
– Это что же? Такель не ночевал дома? Звоним.
– Извините, ради бога, Ксения Всеволодовна! Лева так и не возвращался?
– Бог простит. Был, ушел на работу, дверь – хлоп.
– Странно, но нитка… – засомневалась Саня.
– Он надел ее обратно, потому что подумал: значит, так нужно, если тут нитка. Так хочет Бог, чтобы… – Аналитический мозг будущего юриста искал рациональную причину.
– …Чтоб я дома не ночевал. Пойду к подружке, – грустно хихикнула я.
– Дура, – обиделась Саня. – Понятно же! Он снял нитку, переночевал, а утром опять надел. Поберег наш сон.
