Коллектив авторов - Вслед за путеводною звездой (сборник)
Вепсские были
Крупицы сёл и ниточки дорог.
Кружат – на счастье – голубь и синица,
Не в силах врозь и в общий образ слиться, –
Здесь до сих пор язычество ютится! –
Не прост, родимый – тихий – уголок.
Волхвами шепчут Вепсские леса.
Стрибожьи внуки сказы их разносят.
Помочь советом люди старцев просят,
К могучим кронам выся голоса.
Здесь травы в пояс, горы – чередой –
От злых ветров издревле заслоняют
Родную землю, орды туч гоняют,
На стражу встав возвышенной грядой.
У этих гор за пазухой – давно! –
Как малый грошик, что рубля дороже,
На сон о днях иных теперь похоже,
Живёт деревня предков Лукино.
Ручьи окрест являют гонорок,
Ключи, кипя, исходят мыльной пеной,
И даже у Паши – реки степенной,
Бывает слышен звонкий говорок.
Вкруг глушит звуки водник роковой,
Толкая ввысь податливые струи.
В деревне взоры странников чарует,
Как пряник, дом с резьбою вековой.
Пьянит медвяно-терпкий аромат
Полей, лугов и крошечных делянок –
Красот без модных «стрижек» и «огранок» –
Живых полотен Шишкина формат.
Для редких видов – родина и рай!
Мужам учёным здешний кладезь снится,
Но… редки местных старожилов лица.
Потомок, были их не растеряй!
Храни, Господь, любезный сердцу край,
Безлюдьем и безверьем не карай.
Пускай над ним и оберегом птица,
И дух святой во все века кружится!
Акростих: Тихвин
Ты прекрасен, город мой любимый:
Именем, судьбой неповторимой,
Храмами старинными хранимый,
Верный страж страны своей родимой,
Избранный – иконой освященный, –
Навсегда в анналы занесенный!
Геннадий Литвиниев
36 Воронеж
Два Анисимова
Рассказ
Вечером позвонили, и кто-то малознакомый – Вадим Сергеевич так и не узнал его по голосу – сказал, что умер Анисимов.
– Прощание завтра в двенадцать. Адрес знаете?
– Не забыл, – ответил Вадим Сергеевич.
– Приходите.
Наутро он с подсказкой жены печально оделся, купил на остановке три блёклые хризантемы и отправился автобусом в нужную сторону.
«Ну, видно же, видно, что не на свидание еду», – досадливо думал, замечая женские поглядывания в свою сторону. Что уж, в качестве любовника с цветами он, седоватый, с широкой лысиной, смотрится теперь, действительно, уныло. И если б в самом деле довелось ехать к женщине, то, конечно же, Вадим Сергеевич обошёлся бы без этих смешных атрибутов, или, в крайнем случае, доставил букет в бауле. Впрочем, кто его знает, любовь проделывает порой с людьми забавные штуки, хотя бы и в его возрасте.
М-да, вот и Анисимов отдал концы. И ведь не первый уже из их смены, далеко не первый. Или пора им настала? Случайно умер или по болезни? Давно о нём ничего не слышал.
Павел Анисимов, Павлик, был когда-то Вадиму Сергеевичу близким человеком, очень близким. С одного года, вместе учились, хорошо понимали друг друга. Пробовали дружить семьями, но жены не поддержали компании, не склеилось. Между собой же они ладили, продолжали встречаться. Даже в отпуск как-то вдвоём ездили, по-холостяцки, сплавлялись озёрами. Но потом разошлись. Да нет, что хитрить, расплевались – в те годы, когда рушились отношения, мельчала любовь, предавали товарищи, часто по пустякам, из-за каких-нибудь слов. Вадим-то Сергеевич со своей склонностью заминать ссоры, сглаживать углы, ещё тянулся по привычке к старому другу, но тот не отвечал взаимностью, а после одного громкого разговора отвернулся и вовсе. О чём был тот разговор, сейчас и не вспомнишь. Тогда много чего говорили. Но стоило ли придавать значение, потом не по-мужски трубку бросать?
Павлик, Павлик! Вот едет Вадим Сергеевич к нему на последнее свидание, и всё-то с такой ясностью вспоминается, то даже вспоминается, что, казалось бы, совсем позабыто. А всплывает. Как-то позвонил Вадим Сергеевич домой одному товарищу, по делу какому-то, а там вдруг оказался Анисимов. Крепко навеселе. И вырвал Павлик трубку у хозяина и зачастил проникновенным таким голосом: «Это ты, Сергеич? Слушай, ну что нам делить, из-за чего дуться друг на друга?». Пьяный, слезливый такой говорок.
А Вадим Сергеевич и вправду растрогался. «Да нечего, отвечает, делить, кроме, конечно, добрых воспоминаний». «Нет, нет, у нас с тобой тогда принципиальный спор вышел, это надо признать, конфликт взглядов, – продолжал Анисимов. – Не с бухты-барахты. Но, я думаю, мы просто не поняли друг друга. Всего-то. Нам объясниться нужно – и всё наладится». «Так в чём же дело? – отвечал Вадим Сергеевич. – Давно пора встретиться». «Нет, так-то у нас всё обычной пьянкой кончится. А давай лучше напишем друг другу по письму, враз, завтра же, и в письме каждый изложит, что и почему. А потом встретимся, обсудим. Я теперь так привык работать, системно. И увидишь, что наши разногласия ничего не стоят. Мы же с тобой одной пробы. Нет, лучше, одной группы крови».
Нелепым показалось Вадиму Сергеевичу предложение начинать переписку, но перечить не стал, согласился: «Можно и так, я напишу, но и ты давай без шуток».
Условились под честное слово. Вспомнил Вадим Сергеевич, с каким старанием сочинял это письмо, сколько мыслей и души в него внёс. Страниц пятнадцать извёл. Жаль, черновика не оставил, то-то был бы документ времени, хоть в журнал. Отправил и стал ждать встречного письма. А его всё не было. Прошли все сроки. И позвонил Вадим Сергеевич знакомому, у которого гостил тогда пьяненький Анисимов: «При тебе договаривались мы с Павлом обменяться письмами. В курсе? Так вот, не знаешь, получил ли он моё письмо? От него что-то никак до меня не дойдёт». Товарищ кисло так отвечает: «Не сердись, Вадим, моё дело сторона, но письма, видно, не будет. Видел я на днях Павлика, ну и поинтересовался, помня о вашем уговоре. А он говорит мне: «Письмо получил, толстый такой конверт, но читать не стал, бросил. Знаю наперёд, что Вадим напишет. И мне писать ему незачем. Пусть каждый останется при своём мнении». «Так и сказал?». «Точно так, не вижу смысла скрывать». «Ну и кто же он после этого, Павлик наш?». «Не знаю, не знаю…»
Пятнадцать лет прошло, а всё накатывает, бередит. Вадим Сергеевич постарался переменить настроение и вспомнить о Павлике что-нибудь хорошее, светлое. Хорошего, конечно же, было больше, но оно к сердцу не так близко, схоронилось в глуби, как ростки до времени под землёй. Вадим Сергеевич никогда не считал разрыв окончательным, обиду неодолимой. Она горчит, ест глаза, как дымок над забытым костром, но внутри огонь не угас, если бросить веток, то тут же заново вспыхнет. Но встречного шага, слова, взгляда не наблюдалось, так и прошли эти годы. Жить друг без друга оказалось можно. Встретимся сегодня, но не так, как мечталось. И вместо бутыли коньяка в кармане эти дурацкие хризантемы в руках.
Ну вот, кажется, и остановка. Вадим Сергеевич вышел, огляделся. Ого, переменилось тут сильно, новых домов наставили, магазин, кафе, ничего этого не было. Туда! Не заросла дорожка. Выносить будут, значит, из дома, из той самой квартиры на третьем этаже. Откуда же ещё? Поставят на табуретки у подъезда. Торжественных речей, пальбы и музыки, конечно, не будет, не заслужили. Соберутся соседи, однокурсники, сослуживцы, многих увидишь, кого не встречал сто лет. Похороны тем ещё хороши, что заодно встретишься и с живыми, с кем-то в последний, может быть, раз. На следующей сходке не будет и этих. А, может, следующая-то у вашего, Вадим Сергеевич, подъезда? Кто знает…
Всё ближе памятный дом, и идти не хочется, ноги вязнут. Или уж не показываться? Представил зарёванную Раису, к нему она и никогда по-доброму не относилась, не очень-то привечала. И придётся выдавливать из себя какие-то принятые слова, не скажешь же просто, что в груди жмёт. И что Павел тем-то и был ему дорог, что не обабился и не створожился в том семейном раю, в который она его стремилась с головой утянуть. Впрочем, вздор! Придёт, цветы положит, поцелует в щёки кого надо – и назад. На поминки не оставаться. Жизнь прошла, всё своим чередом, ничего не исправишь. Но почтить надо…
Вадим Сергеевич решительно зашагал к показавшейся за деревьями девятиэтажке. И тут он увидел, как из подъезда вышел и двинулся ему навстречу человек в темной куртке, с красным комком на груди. Что-то в мужчине насторожило Вадима Сергеевича, встревожило, да настолько, что он остановился и, кажется, даже качнулся назад. С завёрнутыми в целлофан гвоздиками по тротуару на него шёл сам Анисимов. И тоже в упор смотрел на Вадима Сергеевича. Такой же худой, высокий, прямые волосы подстрижены казацкой скобкой, усы те же, только сильно полинявшие. И лицо костлявое, пепельное, с синевой под глазами. Он, он – ну, не падать же в обморок посреди улицы!
А Павлик остановился, протянул руку.
– Ты куда это, Долгов, с цветами? Уж не на свидание ли? – спрашивает с обычной усмешечкой.
