Михаил Жаров - Капитал (сборник)
Внезапно он громко выдаёт мне в лицо:
– Мне кажется, я никогда не найду себе жену! Мне проще взять Измаил, чем заговорить с женщиной.
После мгновения слабости Серёга снова возвращается к благородным планам:
– Хочешь, убивать не будем?! Берём богатого жулика, увозим в лес, пытаем часик-два, и он даёт нам деньги. Это стартовый капитал…
Что в Серёге, действительно плохо, это то, что он не балабол. Зовёт куда-то – не спеши соглашаться. Единственная загадка в нём для меня, почему он, зная в себе силу и смелость взяться за оружие, не берётся, а зовёт кого-то с собой? Если б его дуростью обладал я, то никого бы звать не стал.
Ясно, что он не герой-одиночка, но и не подходит ему поговорка: за компанию и жид повесится. Он, дурак (а он дурак), верит в святое братство. Его воспитали школьная пионерия и армейский коллектив.
2.
После Серёги иду к Вадику! Ставлю знак восклицания, дабы больше не отвлекаться на Серёгу. Они слишком разные, хотя если между ними поставить меня, как связующее звено, то цепь идеально замкнётся и две крайности станут равнозначными.
Вадик живёт недалеко от Серёги, поэтому мне удобно и закономерно к нему заходить.
Открывается дверь и с порога меня встречают громадные глаза, громадные уши, нос и чеширский рот. Они висят на огромной высоте. Это Вадик.
Части лица именно висят оттого, что Вадик сутулый. Какого бы он был роста, насколько бы выше был того же Серёги, если б он расправил плечи, представлять нет охоты. Вадик и так ужасен.
Он, как обычно, в трусах и оскорбительно для человеческого достоинства тощ. Он мне очень рад, а я не скрываю, что в свою очередь рад ему. Мне не достаёт опыта угадать, под чем он сегодня, под каким опиатом. Впрочем, без разницы. Он всегда теперь хороший.
Я знаком с Вадиком давно, и намного раньше, чем пошёл служить в милицию, осуществил с его участием оперативное внедрение, когда и знать не знал, что это такое.
Я считал себя фашистом. Из красного оргстекла выпилил лобзиком здоровую, как на Кремль, свастику и повесил её себе вместе с крестиком. К слову, в это же время фашиствующий Баян носил настоящую немецкую медаль. Он отцепил её от планшетки и повесил на ленточку. Издалека Баян, когда ходил с медалью, был похож на призёра спортивных состязаний. В остальном он спортсменом не был, так как имел совершенно неспортивный аппетит.
Уж начал я говорить про нацистскую атрибутику, то доскажу: у Кабана имелась немецкая каска (эко невидаль, но всё же); у Кеда – шинель (правда, на ней долго жила моль с аппетитом Баяна); Зуб счастливо владел бляшкой от ремня; Генрих – губной гармошкой и чайной ложкой; Тол не имел ничего, но говорил, что знает, где взять флаг. Словом, захоти мы собрать кому-то одному, как говорится, с миру по нитке, то получился бы модный жених. И, видите сами, моя стеклянная свастика была самым скромным предметом нацистской бижутерии. Зато я мог показать всем Вадика.
Я его встретил в тренажерном зале. Он силился сделать из своего двухметрового организма что-то более-менее человекоподобное. Заглянув в его выразительное лицо, я сделал скорый вывод о том, что ни одного арийца в его роду не было со времён потопа. Насколько же я был ошеломлён, поговорив с ним и выяснив, что Вадик – истинный славянин да ещё сибиряк! Практически земляк Василия Шукшина, родом из Бийска.
Не успел я пожалеть о том, что белокурые бестии не всегда белокурые, как возликовал. Минуты разговора с Вадиком мне хватило для того, чтобы понять: анекдоты про евреев сочиняются не про евреев, а про Вадика. Его страсть к богатству была больше его ушей, носа и роста вместе взятых.
С того дня я начал его обработку. Он ничего не знал про евреев, а я, как мне казалось, изучил их до печёнок. Услышав от меня, что евреи владеют всеми финансами мира, Вадик, не задумываясь, изъявил готовность стать таким же, то есть не как я, знающим, а – владеющим.
В день по часу, по два, без выходных две недели я преподавал ему древнейшую и новейшую историю народа иудейского. Вадик добросовестно усваивал лекции с точностью до наоборот. Факты, вычитанные мною из фашистских газет, о засилии мирового еврейства, приводили его в щенячий восторг.
В качестве наглядного пособия я использовал Ветхий Завет в детском изложении с картинками. Я с лёгкостью объяснил Вадику десяток причин перехода через Аравийскую пустыню, ни одна из которых неведомы были даже Моисею, а затем прошёлся и по Моисею, раскрыв тайну лучей, исходивших из его головы.
– Не лучи, а рога! – донёс я до Вадика истину, известную только тем, у кого есть губные гармошки и ложки.
Вадик слушал с открытым ртом. Ему нравилось всё: и лучи, и рога. Чему мне было удивляться, примерь те же рога Вадику, ему не прибыло бы, не убыло.
После теории мы решились на практику. Вадик, чистый и поглаженный, отправился в городскую еврейскую общину. К моей гордости его приняли как родного. Через неделю он прибежал ко мне с коробочкой детских сладостей, добытой им по случаю праздника Пейсах. В коробочке находились маца, мёд и финики. Его трясло от нетерпения съесть их, и всё же, словно наученный команде «Фу!», он дожидался, пока не разрешит учитель.
В следующий раз он приволок мне пачку ярких журналов «Лехайм». Я с головой нырнул в них и к своему ужасу не нашёл ни одного призыва к завладению миром.
Вадик стал приносить мне из общины свежие новости, но они были настолько будничные (в основном о кулинарии и пятничных празднованиях шабота), что я снова садился за журналы.
Вскоре я убедился, что от Вадика в деле шпионажа толка мало, как от паршивой овцы молока. И я придумал ему новое применение. Показывать людям.
Доморощенные фашисты замирали от волнения, когда я подводил к ним Вадика, живого врага человечества. Кстати, став евреем, Вадик преобразился. Надел на голову кипу и повадился на моих единомышленников задираться.
– Когда погромы-то начнёте? – спрашивал он их, надвигаясь откуда-то сверху, как из ночного кошмара.
Фашисты же стеснялись его напора, виновато пожимали плечами и извинялись, что пока не могут.
Однажды я сам растерялся, став свидетелем того, как Вадик вдруг устроил кровопролитие. Бульдозер не пожал ему руку и назвал «жидярой»… Сначала краткая справка о Бульдозере!
Его боевой путь был отмечен двумя событиями. Событие первое: пьяный в пьяной компании он дал согласие на то, чтобы ему накололи серию воинственных татуировок. Ночь до утра, даже когда Бульдозер уснул, ему рисовали все, какие кто мог вспомнить свастики, скандинавские руны, а хуже всего – политические и социальные лозунги. Одних зиг-рун утром насчитали восемь или двенадцать (такая спорность имелась по причине того, что несколько рун были выведены неразборчиво). Наиболее сильное впечатление производила грудь Бульдозера. Стены на заднем дворе любого ПТУ выглядят не так похабно, какой стала его грудь. Никто потом не захотел сознаться в авторстве двух-трёх дворовых, совершенно аполитичных выражений. Про «рэп – это кал!» я и не говорю.
Событие второе: уже живописный и традиционно пьяный Бульдозер 22 апреля разогнал от памятника Ленина пионеров.
Так вот он не пожал руку Вадику. Я увидел то, как Вадик может управляться своими длинными верхними и нижними конечностями. Как жираф проламывает льву череп и рёбра, так и Вадик страшно сокрушил Бульдозера, который, кстати, опять был пьяный. Событие третье!
Разбудив в Вадике могучую ветхозаветную силу, я оставил с ним дружбу, а равно и с его тайными почитателями – фашистами. Отслужил я в армии, стал работать в милиции и за это время лишь несколько раз встречал его. То он только что возвратился с семинара из Марьиной рощи, то собирался на учёбу в Израиль, то искал, где купить фальшивую метрику с еврейской родословной, то думал принять гиюр. Потом совсем не видел его полгода, и вдруг появляется другой человек. Первое, что я понял, увидев его вновь, это что зря раньше считал его худым. Худым он стал только теперь.
– Много евреев – просто суки! – шепнул он мне до того вдохновенно, что на нас тогда оглянулись прохожие.
Я смотрел на его сине-зелёную бледность и ждал, что он того гляди повалится в обморок.
– Бог им дал Тору, а они на неё забили болт! А те, кто и учит Тору, живут не по ней!
– Что же делать? – сходу проникся я проблемой, жалея Вадика и Тору, которую не учат.
– Хочешь покурить хорошей анаши? – нежно спросил Вадик. – Пойдём! Я тебе расскажу, что делать.
Как раз на то время я уже стал начальником отделения по борьбе с незаконным оборотом наркотиков (НОН) и остро нуждался в любой информации, связанной с НОНом. Поэтому я и решил внедриться к Вадику, как когда-то внедрял его в еврейскую общину.
– Послушаю внимательно! – пообещал я, имея лишь служебный интерес.
Тот мой визит к новому Вадику затем досконально повторялся во множестве раз. И сегодня я вижу в точности всё то же самое, что и тогда, и в точности те же на Вадике зелёные и обширные, как Сибирь, трусы. Другой одежды на нём дома не бывает.
