Вячеслав Прах - Дешевый роман
– Читай…
(присела поудобнее). Начала читать вслух:
«Я не подскажу тебе, в какой позе раздвигать свои недостатки. Или как прогибать свое тело, чтобы получил оргазм тот, кому ты вручил свои нити. Свою погоду и завтрашний день. Я скажу тебе, кто ты. И на каком надгробье ты оставишь надпись «мечты». Стремления, а позже – свои инициалы.
Ты – никто. Свежая могила, которая день за днем ждет свой черед. Не спеши детьми оправдывать свое безразличие к тому, чего ты стремился достичь. Чем возгорался среди простыней бессонных. Фантазий. И где затухал, не решившись сделать и шага навстречу. Впереди тяжелый путь. Но твои оправдания слишком ничтожны. Как и ты. Не слушай отца, соседа и того человека, кто однажды скажет тебе: «Я горжусь тобой». Ты не сделал еще ничего, чем стоило бы гордиться. Спустись на землю и подойди к зеркалу. Что ты видишь? Глаза, нос, брови. Внешние изъяны, которые ты не в силах скрыть. Перед собой. Свое несовершенство. И, возможно, неприятный запах изо рта. Знаешь, что ты должен увидеть? Нет, ты это увидишь, клянусь. Свою красоту. Ты полюбишь смотреть в зеркало. Ты полюбишь себя. Свой неровный нос, пухлые губы и бесформенный подбородок. Ты не станешь стыдиться себя. А будут ли тобой восхищаться – ты даже и не спрашивай. Твои близкие больше не станут причиной твоих бед и нелепым оправданием того, что ты так себя и не реализовал.
Стоит тебе только отступиться – я опишу дальнейший сценарий. Его опишет любой, кто сошел с дистанции или так на нее и не встал… Мне двадцать один. Я боюсь, но у меня все впереди. Мне тридцать три, и я готов решиться. Я созрел и теперь вцеплюсь в этот шанс. Мне сорок семь, а я так ничего и не сделал. Чем я вообще занимался все это время. Мне шестьдесят пять, и я пишу завещание. У моих внуков все получится. Я верю в них… Да ничего у них не получится! На кого им равняться? На родителей, что в свою очередь равнялись на тебя? Ты так мечтал встретить свою старость?
Надеюсь, что нет! Ведь, несмотря на свою дряхлую жопу, ты и в девяносто будешь носить с собой сундучок. Внутри которого заперты твои мечты. Вот только амбиции уже поутихнут.
Я смог. Сможешь и ты. Я верю в тебя, мой друг!»
– Мне было девятнадцать. Это письмо я написал себе и хотел прочесть через десяток лет. Когда обо мне начнут говорить, когда я начну гордиться собой. А мои призраки перестанут меня навещать. Я написал его ночью. А следующим утром я решился покончить с собой.
* * *Лебедь. Белый лебедь. Таким я его запомнила. Я знала наперед следующую главу нашей с ним книги. Яблочный сад… А что бы случилось со мной, если бы он не подошел. Где бы я оказалась сейчас, если бы он не предложил рисовать на моем теле? Я знаю. В том самом саду. Волшебное, тихое место. Я бы там и осталась до конца своих дней. Бедная, ясная Линда. Что с тобой стало теперь? Говорят, что перед сном человек вспоминает самых важных людей. Я вспоминала тебя и ту, которой даже имени не знаю. Ту, из-за которой состоялась наша встреча с тобой. Линда, прелесть моя. Прости, что не отправила за это время ни одного письма. Я не вернусь. Не хочу, чтобы ты ждала напрасно. Твои родные навещают тебя? Не бойся их. Не бойся никого на этом свете. Никто не в силах причинить тебе боль. Я молюсь за тебя. Я молюсь за себя. За него. И за самого ничтожного человека в мире. Наступит утро, и все мы проснемся… Моя смешная, рыжая, конопатая.
(ресницы стали влажными). Прикрыла лицо одеялом.
Подделка. Так называли творчество художника, который рисовал на женском обнаженном теле. «Кожа – не холст». Смеялись над ним. Я знала, в чем дело. Молодого, голодного парня с искрой безумия во взгляде никто не воспринял всерьез. Его сторонились, старались как можно дальше держаться от него. Игнорировали. Как он вел себя в обществе? Как минимум, странно. Старался уловить взгляд каждого, чтобы тот первым испытал смущение и перевел глаза. К чему это было, я не знаю. Но то, что люди тянулись к нему, как пчелы на мед… Разве я так подумала? Нет, это я обратила внимание на высокого мужчину в красивом черном костюме, который прошел мимо него. А мой змейобольститель стоял у стены в одиночку, заметно нервничая перед началом своего дебюта.
В просторный зал, освещенный яркими лампами, вынесли три произведения. Талантливых, современных художников. Люди приоткрыли рты и на мгновение замерли в недоумении от увиденного. Третьей работой была я.
– А чего ты ожидал? Что все вокруг воскликнут восторженно: «Браво», «Гений», «Самородок-талант»?
Они шли по вечерней набережной. Ледяной ветер бросался в лицо.
– Нет. Я думал, что в этом есть замысел. Собственный стиль. Выделяться среди других, пусть это ново и чуждо пока, но оно есть.
(неуверенным голосом).
– Я не претендую на новое направление в этом искусстве. Мне просто нравится то, что я делаю. Это не сравнимо ни с чем. Те ощущения, когда ты к живой, дышащей, робкой и совершенной работе мастера, которого ты никогда не встречал, прикладываешь свою руку, свою кисть, свое вдохновение. Рождается что-то прекрасное, тонкое, неуловимое. Дрожащими, грязными руками вытаскиваешь самый настоящий бриллиант.
Ляля остановилась.
– Не теряй веру. Это не было оценкой твоего умения, мастерства и твоих ярких, удивительных глаз. Сегодняшняя выставка, прежде всего, оценка тебя. Первое впечатление о художнике – не его картина, не его особенный почерк, а его взгляд со стороны на самого себя. Тебя оценили. Раздели с ног до головы, а затем одели обратно. Лишь после твоего ухода сформируется истинное мнение о тебе.
4.
Белые ночи.
Черно-белые стихи
«Ты спрашивала, сколько у меня было женщин. Я задумался. Начал вспоминать, сколько голубых глаз я видел перед сном. А поутру удивлялся, почему вдруг они стали зелеными. Сколько ударов в секунду от запаха шеи и почему мое сердце справа. Когда кладешь свою голову. Я начал вспоминать, сколько немых монологов я высказал вслух. Сколько услышало? Да столько, как и запомнило цвет моих глаз. Карие? Нет. Слегка голубые. Я вспомнил, чья мягкая кожа пахла мылом детским. А пьяные губы шептали о вере. Сколько любовниц я увидел в тебе. Да кто ты? И как мне сегодня со мной вчера изменила. Я вспомнил, как жадно глотают тебя. Не вытирая их после. Свои мерзкие губы. Я твоими глазами смотрю на мужчин. Сплюнуть в лицо. Переступить через трупы. Сколько женщин вдохновляло меня? Сколько бездарность признало талантом? Я когда пишу о тебе. Даже в белом стихе появляется рифма. Сколько женщин было во мне?
– Серые, зеленые поутру. Но слегка голубые.
Карих не было.
Когда синие капли стекают из глаз. Холодные. Сквозь горячие щеки. На руки художника, что рисует портрет. Синие краски пятнают наброски. Все, что следуют за ним после.
Сколько у меня было женщин… А сколько картин было у художника, если еще вчера он не умел рисовать?»
Теперь и она видит души тех, кого мне предстоит оживить.
Часть четвертая. Обхватив небо руками
Ляля бежала. Наверное, впервые за столько лет она смотрела под ноги. Земля, тротуары, песок, асфальт, снова земля. Белые полосы, асфальт. А дорога все не заканчивалась. Столько раз она заблуждалась, что сбежать – это единственное спасение. Как будто можно спастись от того, чего ты не видишь. Но так остро ощущаешь за каждым поворотом.
Она сбила мужчину с ног.
– Простите меня… (растерялась).
– Ляля, это…
Черт бы его побрал. Из миллиарда двуногих на этой планете толкнуть именно его.
– Постой.
(Март побежал вслед за ней).
– Только посмей ко мне приблизиться. Я закричу!
Высокий, в черной рубашке и начищенных до блеска туфлях. Светло-зеленые глаза, короткая, аккуратная стрижка. Март похорошел, даже очень. В нем появился какой-то внешний блеск. Но изнутри доносилось прежним.
– Возьми эту книгу. Ты должна ее прочесть…
(достал из сумки и протянул ее Ляле).
– Мне это не нужно.
Ее взгляд снизу вверх спустил его по самые туфли. Развернулась, спокойным шагом ушла.
Новые конверты на полу у двери. Прежние стены. Такое странное чувство охватило ее, будто здесь кто-то живет. Все стояло на своих местах, но этот запах, что парил в воздухе, принадлежал человеку. Ее собственный запах был совершенно другим. Окна, потолок, маленький кухонный стол. Ничего не изменилось. Она подошла к зеркалу и застыла. Пристально всмотрелась в него. Те ощущения, что она в этом доме гость, только подтвердились. Нет, ее окутал не страх. Она смотрела в зеркало и чувствовала, как к нему подходит женщина и заглядывает в него. Поправляет свои длинные, красивые волосы. Смотрит на губы, поворачивается спиной. Осматривает себя сзади. Любуется. А затем медленно отдаляется. Размытый женский силуэт испаряется вовсе где-то в районе окна.
– Я вернулась. (полушепотом).
Стала напротив портрета.
– Я тебя больше не узнаю. Твои глаза поменяли свой цвет. Потускнели. Твои губы высохли, им так не хватает влаги. Я полюбила твое бархатное тело. Неужели глаза мои врут? Или ты действительно так изменилась… Твоя кожа сильно погрубела. Я рисовала молодой тонкий стебель. Что родом не из цветочных полей, а из аллей, позабытых дождем. Такое маленькое, незаметное чудо, подобно бабочке, что вылетела со страниц моей любимой книги.
