Вячеслав Прах - Дешевый роман
4.
Мы больше не спим. Две простыни, два одеяла. Одна подушка. Я сплю без нее. Каждая ночь – это продолжение вчерашней бессонницы. Я забываю вкус ее губ. Ее взгляд стал другим, таким отстраненным. Будто ей заменили глаза на чужие. На те, в которых нет моего отражения. Я хожу, разговариваю, трогаю вещи, думаю вслух, целую ее. Но как только я заглядываю в ее голубые, она сквозь меня смотрит. Будто я исчез секунду назад, и то пустое место, что осталось после, привлекло ее внимание. Я стал для нее призраком. Но я до сих пор еще жив. Я испытываю гнев, слышу стук своего сердца. Горький ком все никак не сглотнуть. Я шепчу ей на ухо. Я начинаю кричать ей в лицо. Она меня не слышит и по-прежнему смотрит через меня. На белую стену, что сзади. Я прилег у ее ног, чтобы она переступила. Босыми пятками она прошлась по моему животу. Я встал и хотел схватить ее за руку. Она обернулась, оглянулась вокруг, будто услышала шорох. Я вдруг осознал, что меня больше нет.
Часть пятая. Письма. Письма. И…
3.
Что со мной? Что это за странное место? Неужели я в бреду, и как давно я уже без сознания. Комната. Темная, страшная комната. Пыток. Кто-нибудь, услышьте меня, прошу! Отпустите. Меня дома ждут. Март… Маа-аарт! Мааааа-аарт! Выпустите меня…
Девушка в белом длинном платье стояла у открытого окна. Погода была тихая. Безветренная. Немые улицы, немые стены. Только ее голос. Красивый, редкий, дрожащий. Тишина, от которой закладывало уши. В ней невозможно было расслышать собственных слов. Где я? Что со мной произошло? Она была напугана.
В дверь постучались. А затем зазвенели ключи.
Кто она? Почему она позволяет себе на меня так смотреть? Я не могу пошевелиться. И отвести взгляд от нее. Не могу. Не хочу. Перестаньте! Она отдаляется, я даже не в силах моргнуть. Она приближается снова. Закройте мне веки!
– Он меня предал. Ты не знаешь его, никто его не знает. Он смотрит на меня, а я хочу поддаться. Ослабить. Ты не знаешь, каково это – быть пятном на стене. Ты даже представить не можешь… Он целует мне ноги, а я наступаю на его лицо. На его грудь, на его живот. У меня внутри все переворачивается, я сдерживаю слезы. Я хочу упасть к нему и жалеть. Гладить его. А вместо этого еще сильнее его унижаю. Я его хороню, с каждым днем понимая, что сама погружаюсь в ту самую почву.
Ляля присела.
– Я гладила блузку вчера, а он подошел и стал сзади. Обнял. Я промолчала. Он положил свои руки на блузку. Я закрыла глаза. Он кричал. Его так трясло, а он до последнего свои пальцы держал на доске. Тонкие, музыкальные пальцы. Я убрала утюг, красиво осанку держа, и повесила блузку на плечи. Он знает, как она мне дорога. Я сожгла ему руки, чтобы больше никогда ее не надеть.
4.
Он был с ней аккуратен, как с хрупкой вазой из хрусталя. Обходительно расправил ей волосы, провел указательным пальцем по лбу. У ее правой руки положил большое, молочного цвета, перо.
– Что у тебя с руками?
Огромные желтые волдыри, размером с каштан. Казалось, если проткнуть хоть один, из него потечет жирная, липкая жидкость. От которой становилось тошно. Девушка в отвращении сморщилась. Сжала зубы и перевела взгляд на потолок.
– Я обжегся. Не смотри на них. Мои ладони чисты, тебе будет приятно.
Он достал свое перо с красочными чернилами и поставил у ее лица. Если бы его спросили позже, как она выглядела, его новая муза, он бы ответил – не помню. Он не соврал, ему действительно было не до нее. Достать все, что давило низ живота, и выплеснуть в нее. Перевести дух и выставить ее за дверь.
Это была его первая работа, когда он позволил себе осквернить свою картину. Свое дитя. Он рисовал у нее на лице черную ступню, а низ шеи окрасил коленом. Грудь и живот – темные следы от той самой ступни. Небольшого размера. А когда закончил, он бросился ее целовать. Выпачкал волосы и лицо. Губы ощутили кислый, неприятный привкус.
– Уходи.
– А как же…
– Во-он!
Он схватил ее одежду, швырнул в нее и закрыл дверь изнутри.
Сел в углу. Протер рукавом лицо.
Она вернулась поздним вечером. Та, чьим фантомом он стал. В мастерской уже было темно. Он по-прежнему сидел в углу напротив двери. Она включила свет и даже не посмотрела в его сторону. Сняла туфли и направилась в спальню.
– Ты жестокая.
Прозвучало из ниоткуда. Она остановилась.
Милый мой. Нежный. Ты вызываешь у меня самые сильные чувства. Мне хотелось бы зажать тебя так, чтобы кислород не поступал в твои легкие. И каждый твой вдох напрямую зависел от меня. Я не смогу тебя от себя отделить. Тебя отдирать – только с кожей. Тебя целовать – только слепо. Я приучаю себя отвыкать. Художник… Гордость моя. Твои картины прекраснее всего, что я видела. Тебя оценили. Мое восхищение! Зачем теперь я нужна?
Чувство страха… Мне кажется, что ты меня использовал. Я никогда не смирюсь быть одной из твоих… Холстов. Подстилок. Я одна. Единственная работа. Ты меня еще не закончил. Не ставь меня в один ряд со всеми предыдущими. И будущими. Я несравненная, бессмертная и живая. Все остальное – жалкое подобие меня.
Нет, не ты подделка. А все, кто пытается тебя передать. Увидеть, как ты. И выставить увиденное под своим автографом. Я не подделка. А ты пытаешься восстановить оригинал. Создавая лишь копии. Чем-то схожи со мной, но уже без меня.
Ляля не проронила ни слова. Но ей показалось, что он принял ее на ощупь. И до него в конечном итоге дошло.
4.
Касаться твоих громких губ. И казаться кем-то важным, чем-то неповторимым. Какая страсть быть пустым, смотреть на серые стены тогда, когда на меня смотришь ты. Не замечать шепот эмоций. Тишину разбитых чаш. И времени. Которого у нас нет и быть не могло. Мне кажется, что больше страсти – пережать твою сонную артерию, закатить тебе глаза. Пережить. И спасти тебя. Чем нежно играть на твоей пояснице. Чем грубо входить туда, откуда выходили другие. Те, которых ты швыряешь в меня… Тебе так нравится прибавлять громкость в моей голове. Ты сходишь с ума, когда я затягиваю своими руками петлю под твоими словами. Ты сумасшедшая. И тебя уже не возбуждает верность и осторожность моих рук. Как раньше. Тебя выгибает, когда они дрожат от бессилия к тебе. Твои ведь слова, что не пожелаешь мне счастья с другой? А в нашем с ней завтраке будет столько твоей любви, что мы от нее удавимся.
Я как-то имел неосторожность сказать…
– Как мне потом жить без тебя?
И ты ответила.
– А ты не живи без меня!
Они стояли под горячим душем. Он левой рукой держал ее талию, а в правой – детское мыло. Провел ладонью по шее, убрав ее волосы мокрые. Мыло нежно скользило по ней. Какая мягкая кожа. Запах молочный. Она вздрогнула, когда он коснулся ее поясницы. Прижал ее к себе, обессиленную. Замер. Горячие капли разбивались о тело. Отпустил ее талию. Расслабленная, она закрыла веки. Омывал ее грудь. Упругая, твердая. Ее бока и живот. Она дышала глубоко, но ровно. Опустился на колени. Бережно провел по запретному. Набрав ладони воды, ополоснул и осторожно протер. Вымывал ее ноги, прижимая крепко к лицу. Мыло выскользнуло из рук. Он тихо поднялся, выключил воду. И ее, полусонную, обмотал полотенцем. Взял ее на руки и понес. Свежая, чистая простыня. Положил ее аккуратно на край. Окутал теплым одеялом. А затем прилег на бок возле нее. Любовался.
«Я чувствую тебя. А это больше, чем просто наслаждаться твоим телом».
2.
«У нас такая короткая жизнь. А любовь наша еще короче. Ты влюблен в себя. Я влюблена в нас обоих. Каждый новый день, как письмо от нежеланного человека – скомкан и выброшен в форточку. Все чаще за пальто идут дожди. Одна буква меняет грезы на грозы. Один день не стоит другого. Смеяться меньше хочется сегодня, зная, что завтра придется лезть обратно в петлю. Закрытая в руке бабочка, не познавшая мира, не отрекшаяся от тех самых рук. Не становится менее прекрасной от этого. Прихлопнешь, как муху, и никогда себе этого не простишь. Я знаю.
Обвини меня в верности. И я пересплю с половиной мужчин на этой планете. С уродами и красивыми, я не побрезгую даже брюхатыми свиньями. Как ты не понял, что ты – мое зеркало. Что увидишь во мне, поищи это в себе и найдешь. Копни глубже. Я – твоя женщина. И кто меня осмелится оскорбить и унизить. Тот надругается и над тобой. Мой милый мужчина с длинным… Женским началом. Однажды ты посмотришь в то самое зеркало. Не пугайся того, что твое отражение от тебя убежит.
Я в руках держу черновик. Исписан даже за полями и на титульном листе. Перечитываю заново, в надежде зацепиться за что-то. За что угодно. Чтобы записать это в свою чистую тетрадь. За «доброе утро», за подаренные цветы. Даже за повод. За поцелуй перед сном и «спасибо». Я понимаю, что нет. Нет ничего, за что можно было ухватиться и вылезти из этой помойной ямы наверх. Я признаюсь тебе, что решилась на шаг. Я изо всей своей женской силы толкаю тебя в эту яму и засыпаю твое лицо землей, чтобы больше ни одна не смогла тебя там отрыть. Привести к жизни. Я кладу тебя в тот гроб, в котором лежала я. Дрожала, замерзала, в надежде, что ты однажды откроешь. Отогреешь и уложишь возле себя. В постель. Я на тебе ставлю крест. Я завтра же пойду в церковь и поставлю за тебя свечку. Я дарю тебе твой долгожданный покой.
