Вячеслав Прах - Дешевый роман
Женщины одевались. Второпях. Без предлога остаться на чай. Задержаться. Им всего-то было раздеться, чтобы выйти уже без души.
Он в воде разбавлял. Те последние, липкие капли. Что в мужчинах они так привыкли глотать. Запах шедевра. Безразлично бросить на ту женщину взгляд. Что его родила. Сотворила? Он прикладывал ухо. А холст…
Я так и не научился рисовать. Но, как и ему, мне не нужно спускать свои брюки. Чтобы после сказать.
– Сотворил его я.
Я разделял с ней ночь. Мы сидели у окна мастерской и смотрели на луну. Размышляя об одиночестве неба и его белой любовнице. Так странно, что оно позволяет ей выйти на сцену в ее бессмертном наряде, привстать перед смертными в полной красе. Воздыхать ее чарами, навесить ей образ Богини. Думать о ней, исписывать ее ласковым зовом тетради. Вдохновиться и ослепнуть от сказочной пыли. Или возненавидеть ее. Прозвать болезнью души. Так или иначе, каждый из нас имеет свое отношение к ней. А небо ревностно смотрит. Перед ним ее Величие легкомысленно, оно злобно терпит созерцание всех. А после… Оно ее поглощает, как самое смертное существо.
Беглая любовница, она так развратна и так девственно чиста. Вновь и вновь собирает себя по частям, по мелким кусочкам. Чтобы снова сойти на свой пьедестал и гордо набросить мантию Богини. А наутро уйти в никуда. Небо свои чувства к ней проливает дождями и грозами. И только снегом признается в любви раз в году. Предвкушением чуда ее наполняет. Этот луч несется прямо в нее, а затем рассыпается. Над всеми, кто прошелся под ней. Они на себе его ощущают. Мечтатели с грузом земным.
Мне кажется, что она не может смириться со своим бессмертием. И одной тихой ночью спустится на землю молодая, светловолосая девушка. В своем белом платье до пола и с длинной косой. И мы больше никогда не увидим Луну. Чайки, лебеди, птицы ночные, все до единого мы вскоре лишимся рассудка. Бесконечно черное небо сведет нас с ума. Если до этого нас не смоет потопом. Проливных, неустанных дождей.
Во имя смертной небо никогда не лишится своего бессмертия. Это его долг перед нами, а перед ней – его приговор.
2.
Мы сидим у окна на полу. Сегодня освещает арку луна. Он смотрит на нее, в его взгляде столько безумия. Столько надежды, будто от нее зависит его жизнь. Мне хотелось бы прыгнуть в него, повалить к земле, пробраться через всю его кожу, к тому месту, что он называет домом. Войти в эту комнату, присесть рядом с ним. И слушать. Звуки, голоса, музыку, что доносятся из тонких стен. Тишину. Я хочу услышать, как эхом доносится его громкий голос. О чем он ведет монолог. Быть в храме всех его мыслей. Только чтобы он меня не увидел. Я боюсь его испугать. Он ведь закроется, убежит и даже не посмотрит назад. За ним закроется дверь, а меня задавят стены. Нет, я стану призраком немым. Я хочу видеть все его образы, которые приходят к нему. Остаются. Восхищают его. Становятся музой. Соблазняют и вдохновляют его на автограф. Под ними. Во имя, во власти чего? Я бы хотела встретить и тех, которых он гонит прочь от себя.
– Зачем ты нашла меня?
Нарушил он паузу расстоянием в час.
– Я узнала в тебе свои детские глаза. Свои руки, не тронутые временем. Свои губы, не знающие губительной жажды. Чистый талант. Не испачканный земными страстями, утехами. Гордыня… А у кого ее нет? Трезвый ум, не отравленный слабым пойлом, от которого все время болит голова. Искренние, откровенные слова. Не знающие горькой правды и приторного привкуса лжи. Ты можешь стать гениальным, если останешься в своем тайном мире. Если его до конца в себе сохранишь. Я однажды впустила в него человека…
(пауза затянулась).
– Я верю в тебя. В твои способности, в твое восприятие. Защити свой дом, не позволь его разрушить другим. Нарисуй им такое, от чего весь мир вздрогнет. Стань тем, кто ты есть, мой лебедь. Я однажды увидела твой размах.
Они просидели молча до утра. Общаясь друг с другом, то громко, то вполголоса – шепотом, осторожно. И каждый из них за собой не заметил бесконечное число запятых.
А днем они гуляли по городу. Все куда-то спешили, толкались, грубили. Портили воздух, запихивали в себя еду. Они вдвоем не замечали этого, он взял ее под руку, а она пряталась за плечо. Молодые, контрастные, свежие, казалось, что они могут к тучам дотянуться рукой. Не замечая ничего, что происходит вокруг. И даже большого плаката на витринах книжного магазина. Она не слышала о своей громкой славе. Книга Марта продавалась на каждом углу.
* * *1.
Я ее не убивал. Разве я похож на убийцу? В свое оправдание я готов поклясться перед первым и последним святым. Я ее не толкал. Как и вы, я оплакивал каждую ее волосинку. Вас не было рядом, когда я пытался ее оживить. Холодная, мокрая, с мягкими, синими губами. Я думал, что достаточно взять ее голову к себе на колени. Нежно погладить, согреть ее щеки. И лед на руках, несомненно, растает. Греть ее лоб. А затем разбудить. Мне казалось, что она слышит каждое слово, словно сквозь сон, и пусть не дословно. Я рассказывал о том, как мы впервые увидели снег с ней вдвоем. Когда в дом несли большую, красивую елку. И кололи друг друга зеленой иглой. Первое Рождество – самое сказочное, мы дарили дорогие подарки. Улыбались и ели молочный шоколад. Загадывали желания, занимались громко любовью, без всякой игры. Мечтали о большой, полноценной семье. Утро. Семь лет брака. Мусор. Цветы.
Я не готов был разделить ее участь. Но до последнего я не мог поверить, что она больше не откроет глаза. Не будет играть перед сном на пиано и петь свои грустные песни о нас. У нее красивый голос, когда мы с ней познакомились, она пообещала, что будет петь только мне одному. А я не сдержал свое слово. Если мой талант находится в руках, то мои пальцы забыли о ней. Я предал тебя. И хотел посвятить свое имя другой. Отдать себя без остатка. Подарить ей все то, что я так верно берег от тебя. Хранил для чужой.
Моя вина в том, что я не убивал тебя. Вместо этого я принял на себя чужой грех. И был дважды отверженным. Ей не нужны мои руки. Она заклинала о ней не писать…
На стене у нее – твой портрет. Какой поворот, она влюбилась в бабочку. Зеленоглазая, невинная, как дитя. Живее всех живых. Трепетно бьется об рамку.
Твой убийца тобой восхищен.
Март.
Скомканный лист из книги бросил в камин.
2.
– Тише. Тише, милый. Все хорошо. Не кричи.
Ему снова приснился дурной сон.
(гладит голову и прижимает к себе).
– Это всего лишь сон. Ты здесь и сейчас. Отпусти его! (нежно).
Дыхание восстановилось. Сердце билось ровно. Приобнял.
(целует руки).
– Скажи мне, как ты попал в этот приют?
Открыл глаза. Промолчал.
– Можешь не говорить. Я и так все знаю. Я видела твои запястья.
– Нет. Это было раньше. Мне было девятнадцать, и я потерял вкус. Забавно звучит, правда?
(промолчала).
– Ты, наверное, знаешь не хуже меня, что значит лишиться всех вкусовых рецепторов. Я с пятнадцати лет знал, что рано умру, это такой подростковый маразм. Но вместо того, чтобы попробовать все в этой жизни и сразу, в компании своих нудных сверстников, я рисовал. Много рисовал, закрывался у себя в комнате и дышал красками. Мне не хотелось выходить на улицу. Там не было ничего интересного. Весь мой мир находился в коробке с кистями.
Ляля внимательно слушала. Стараясь дышать как можно тише.
– …А потом я понял, что не чувствую больше тяги к картинам. Нет того прежнего желания, искры. Нет настоящих чувств. Все пошло, искусственно, фальшиво. Размытость цветов. Я не ходил больше по выставкам, галереям. У меня началось отвращение к своему творчеству. Я потерял веру в то, что делаю. Самые нежные люди нашептали мне, чтобы я шел работать и жил, как все нормальные люди. Я, конечно же, их послушал. Три месяца я пролежал со спиной. (улыбнулся). После этого я отрекся от них. От тех самых ласковых людей.
(замолчал). Присел на кровать.
– Ты знаешь, я не нашел своего ремесла. Того дела, которому я бы отдался полностью. А время шло. Ко мне приходили мои недописанные картины. Появлялось слабое возбуждение. Я брался за кисти и все время бросал. Меня ни на один день не отпускало тяжелейшее чувство ответственности за то, чего я не сделал. Не завершил и не начал. Одержимость какой-то великой целью. Идеей. Мания величия отгораживала меня от людей. Я забивался в угол и тихо кричал…
А потом я написал вот это.
(включил настольную лампу). Достал с полки над матрасом блокнот и вырвал из него один лист.
– Читай…
(присела поудобнее). Начала читать вслух:
«Я не подскажу тебе, в какой позе раздвигать свои недостатки. Или как прогибать свое тело, чтобы получил оргазм тот, кому ты вручил свои нити. Свою погоду и завтрашний день. Я скажу тебе, кто ты. И на каком надгробье ты оставишь надпись «мечты». Стремления, а позже – свои инициалы.
Ты – никто. Свежая могила, которая день за днем ждет свой черед. Не спеши детьми оправдывать свое безразличие к тому, чего ты стремился достичь. Чем возгорался среди простыней бессонных. Фантазий. И где затухал, не решившись сделать и шага навстречу. Впереди тяжелый путь. Но твои оправдания слишком ничтожны. Как и ты. Не слушай отца, соседа и того человека, кто однажды скажет тебе: «Я горжусь тобой». Ты не сделал еще ничего, чем стоило бы гордиться. Спустись на землю и подойди к зеркалу. Что ты видишь? Глаза, нос, брови. Внешние изъяны, которые ты не в силах скрыть. Перед собой. Свое несовершенство. И, возможно, неприятный запах изо рта. Знаешь, что ты должен увидеть? Нет, ты это увидишь, клянусь. Свою красоту. Ты полюбишь смотреть в зеркало. Ты полюбишь себя. Свой неровный нос, пухлые губы и бесформенный подбородок. Ты не станешь стыдиться себя. А будут ли тобой восхищаться – ты даже и не спрашивай. Твои близкие больше не станут причиной твоих бед и нелепым оправданием того, что ты так себя и не реализовал.
