Анатолий Грешневиков - Дом толерантности (сборник)
Воинствующий характер поведения Николая Степановича, постоянные ссылки на попрание законов и конституции возымели действие. Майор отпустил старика под его поручительство. Вдогонку кинул резкие предупреждения о том, чтобы тот никуда не уезжал, не вздумал спрятаться от правосудия и, мол, ждал, когда он в любую минуту нагрянет к нему домой. Николай Степанович сказал перепуганному Ивану Никодимычу, чтобы тот не воспринимал подобные угрозы за чистую монету, они сказаны для проформы, для устрашения.
Только Николай Степанович успел доставить убитого горем и запуганного майором старика домой, только они сели на кухню, разогрели чайник, как в дверь кто-то бойко застучал и зазвонил одновременно. Иван Никодимыч съежился, убрал голову в плечи. Звонок воспринимался им теперь, как угроза, причинение боли…
– Я не пойду открывать, – поспешно сказал он, глядя на соседа испытующими напуганными глазами. – Достал этот майор.
– Откуда здесь майору быть?! – усмехнулся Николай Степанович. – Это кто-нибудь из наших. Лиза, наверное.
– Нет, не открывай.
– Мы у себя дома, чего нам бояться.
Николай Степанович решительно направился к двери.
– Я их всех ненавижу, – прошептал вдогонку старик. – Покоя от них нет.
В прихожую сквозь открытую дверь рвался, злой, в расстегнутой кожаной дубленке, с налитыми яростью смородинового цвета глазами, запыхавшийся Анзор. За его спиной маячили фигуры еще трех кавказцев. «Это вы целой бандой решили напасть на старика?» – мелькнула в голове Николая Степановича тревожная мысль.
– Пропусти нас, мы не за тобой, мы к деду, – скомандовал Анзор, хмуря брови и пытаясь сделать шаг вперед.
Грудь Николая Степановича преградила ему путь. Он встал стеной. Молчаливо, упрямо стал выдавливать наглого непрошенного гостя.
Сотоварищи Анзора стали напирать на него.
– Я вызову полицию, – прикрикнул Николай Степанович. – Старик ни при чем. Он не трогал твой магазин.
– Кроме него больше некому было его поджечь, – заворчали позади Анзора грубые голоса.
– Пропусти, мы его не тронем. – шипел Анзор. – Только поговорим.
– Нет, уходите, – еще строже прикрикнул Николай Степанович, и стал выдавливать взбесившегося парня дверью на лестничную площадку.
– Хорошо, – отступил Анзор. – Мы уйдем. Тебя не тронем, Николай Степанович, ты знаешь почему, а старика, контуженного, мы проучим.
– Попробуйте только.
– Увидишь. Я никому обиду не прощаю.
– А ты думаешь, я обидчиков прощаю?! Лучше давай по-мирному разойдемся. Мы же тут все вместе живем, вместе с тобой, вот и давай жить без угроз, спокойно, мирно. Я тебя очень прошу, оставь старика в покое, он тут не причем.
Глава шестая
Занавес работал монотонно, как часовой механизм. Маша наблюдала его тяжелые движения взад-вперед, он выпускал на сцену то одного студента, то другого. Очередь Маши двигалась мучительно долго. Ждать своего выхода на сцену в тот момент, когда твои коллеги выступают успешно не только под аплодисменты зала, но и членов жюри, преподавателей училища, вдвойне переживательно.
В театральном училище проходил смотр-конкурс молодых дарований, по результатам которого лучшие номера учащихся включались в программу поездки в Болгарию.
Маша успешно справилась с первым обязательным номером. Отплясала с ребятами шуточный деревенский танец с ведрами, символизирующий встречу девушек, идущих за водой к колодцу, где их поджидали озорные парни в красочных, подпоясанных рубашках. Теперь ей хотелось удивить преподавателей, показать им то, что она изучала самостоятельно, в тайне от посторонних глаз. Удивить, показать свою пластичность, индивидуальность. В конце-то концов поразить всех, доказать, что она самая способная, самая талантливая. Доказать родителям, которых она пригласила сегодня в училище, что они зря отговаривали ее разучивать лезгинку.
– Маша, может, ты передумаешь, вернешься к пантомимо, – настойчиво бубнил у занавеса Денис, пытаясь не подбодрить подругу перед выходом на сцену, а наоборот, изменить номер. – Лезгинкой тут никого не поразишь, а пантомимо с распускающимися розами у тебя замечательно получается.
– Отстань, – огрызнулась Маша.
– Тебе же и Мария Андреевна то же самое сказала…
– Сказала, но костюм-то достала.
Хореограф Мария Андреевна изначально отговаривала Машу выходить на конкурс с малоизученным танцем, тем более, с номером, который должен исполнять парень. Но упорство, настойчивость Маши взяли верх. Ничего зазорного в том, что она, девица, выйдет в одеянии джигита и исполнит азартную роль мужчины, она не видит. Можно, конечно, станцевать мелодичные движения девушки, плывущей лебедем по сцене… Маше тоже они нравились, и она часто дома перед зеркалом горделиво описывала круги. Но ее душа просила огня, ритма, а выразить огонь души можно было лишь в искрометном танце. Мария Андреевна как ни упиралась, все же согласилась подыскать настоящий горский костюм, даже с кинжалом на поясе. Принесла она его за день до конкурса. Призналась, что одолжила весь наряд, от сапог до папахи, у одной знакомой осетинской семьи.
– Еще не поздно отказаться, – Денис бросил угрюмый взгляд на Машу, убирающую локон волос под черную папаху.
– Я решила уже. Точка.
– Смотри, тебе виднее.
– Тогда перестань мельтешить перед глазами.
– Уж и попереживать за тебя нельзя.
– Анзор вон не переживает.
– У него еще в детстве переживалка вместе с пуповиной отмерла.
– Боишься его?
– Глупости. С чего ты взяла? Противный он, наглый.
– Это напускное. Анзор может быть и добрым… Видишь, пришел за меня поболеть.
– Он добрый. Но добра никому не сделал.
На сцене живо менялись номер за номером. Студенты чаще читали стихи наизусть да разыгрывали сюжеты из знаменитых спектаклей. Гораздо реже звучала танцевальная музыка и кружились пары. Но именно они вызывали у Маши интерес. Она сопровождала пристальным взглядом вначале один танец, следя за тем, как девчата в кремовых платьях с узкими рукавами водили хоровод, затем любовалась подружкой Аллой Ивашковой, которая одна выплясывала разухабистую цыганочку, выше колен вздымая бледно-розовую юбку. Поправляя то и дело сползающий с плеч платок, она каждое движение соотносила с ритмом музыки и неотрывно смотрела в зал. Ей активно хлопали. И по ее разрумяневшемуся овальному лицу с большими глубокими глазами и красными пышными губами было понятно, с каким большим рвением и старанием она откликается на аплодисменты.
Маша была уверена, что из всех танцев ее отец обязательно отметил бы один – «Яблочко» в исполнении Дениса и его друга Анатолия. Они хоть и выступали одними из первых, но их номер наверняка крепко запал бы ему в душу… Но отец почему-то не пришел в училище…. От этого Маша еще больше начала волноваться. В зале сидела одна мать вплотную с Лизой и ее новым парнем. Маша видела из-за кулис, как танец Дениса порадовал родных, как эта маленькая радость быстро переросла у матери в шумный восторг и крик «Браво!». По всей видимости, ее душа выказывала восторг, который свойственен отцу, но в отличие от него она явно стеснялась и робела. Обычно отец, когда семья ходила вместе в театр, точно так громогласно кричал «Браво!» понравившимся артистам, но при этом никогда не смущался.
Когда на сцене зазвучала знакомая мелодия, полная праздника жизни и трепетных чувств, когда барабанная дробь охватила душу, Маша вылетела навстречу пустоте. И вмиг эта призрачная пустота наполнилась смыслом, грациозными и лихими перемещениями, взмахами горделиво раскинутых рук. Зычный голос ведущего назвал ее танец просто: «Импровизация. Белый орел». И еще громче добавил: «Исполняет Маша Мазаева».
Костюм плотно облегал ее стройную высокую фигуру. Папаха едва удерживала копну волос, крепко-накрепко зажатых десятком заколок. Сапоги не жали, были легкими, разношенными, в самую пору. Длинные рукава белой черкески скрывали ладони напряженных рук.
Быстрые шаги танцора подчинялись строгому ритму музыки.
Маша помнила рассказ деда Хасана, верующего в то, что лезгинка появилась, как подражание брачному танцу орла и орлицы. И потому она стремилась вжиться в этот образ, показать в движениях поведение свободолюбивого, гордого орла, который то сопровождает непокорную орлицу, то ловко преграждает ей путь и подчиняет ее своему танцу. Маша водила мнимую орлицу по кругу, а зал одобрительно хлопал.
Удивительный азарт внезапно охватил все ее тело. Важнее всего для нее было то, чтобы ноги выдержали темп и внезапно появившуюся в пальцах боль. Встав на носки, идя по кругу, как и положено орлу, нужно еще парить в облаках и не отпускать от себя орлицу ни на сантиметр. Маша чувствовала, что плывет в родном для нее небе, что отныне ей навсегда покорится тот, кого она пытается очаровать. Это ощущение придавало ей дополнительные силы, и она легко выполняла все те движения, которые показывали ей и дед Хасан, и его внук Анзор.
