Виктория Волгина - В чужом пиру
– Спасибо тебе за всё, дорогой мой: и за боль, которая была радостью, и за радость, которая была болью, а всё вместе было счастьем…
Я теперь думаю: два месяца счастья Бог послал мне за всё моё тридцатилетнее несчастье… Что ж, может быть, и это немало…
Начало второй осени у Марины порадовало Леру тем, что у Даши случился период «болдинской осени», в том смысле, что на Дашу буквально напал рисовальный ажиотаж. Спровоцировала его, конечно, Лера. Однажды дождливым октябрьским днём она спросила Дашу:
– Будем рисовать?
– Будем! – обрадовано закричала Даша.
Рисовать было что, даже не выходя из дома. За одним окном дикий орешник хлопал под ветром своими длинными желто-зелёными ладонями, и голая бузина рядом – дерево Лериного детства – оставшимися гроздьями ягод пыталась выдать себя за рябину. Это уже был сюжет.
В другое окно хорошо был виден удивительный куст. Летом он был куст как куст – зелёный, обыкновенный. Но осенью он расцветал, просто вспыхивал всеми оттенками розового и желтоватого. Он вызывал у Леры ассоциацию с пылающим библейским кустом, предвещавшим глас Господень… Куст тоже был запечатлён.
Даша рисовала весь день, и следующий, и следующий… В общем, за неделю было сделано около ста рисунков. Конечно, темы предлагала Лера и тоже рядом рисовала. Но Даша рисовала по-своему, необычно и ярко. Осенний лес она, например, подглядывала у Леры, но у Леры лес был обыкновенный, а у Даши – сказочный, с зелёными, красными, изумрудными, фиолетовыми деревьями. Весь спектр красок был на Дашиных осенних листьях. Лера всегда обожала детские рисунки за их примитивизм. И очень любила художников-примитивистов.
Ещё месяц рисовала Даша, к зиме этот азарт пошёл на спад. Потом был период лепки, Даша лепила персонажей из мультиков – лепила также ярко и своеобразно, как и рисовала.
Был у Даши ещё один, к сожалению, преходящий талант: она была великим мастером неологизмов и смешных выражений, что доставило Лере немало весёлых минут. Лера с Мариной записывали все её перлы, Лера делала потом огромные плакаты с её выражениями, и гости смеялись, перечитывая их.
– Что же это такое? У меня всё понос и понос (насморк).
– Всё, конь больше не будет игогочить!
– Когда кукушка будет кучать?
– Не надо отрублять принцу голову!
– Я тоже испеку торт из бездэ!
– Пусть Соню закуют в цепи, а меня не надо закуять!
– Я как маму услышала, так вся дыбом встала!
– У папы от удивления глаза полезут набекрень!
– Смотри: луна закаталась!
– У меня сейчас ноги затикнут (затекут)!
– Не надену носки, буду бегать босонатая!
– Джека вырвало. Я свидетельница рвани!
– Я упала прямо стоя!
– Я села лицом к спине!
– В лесу бурсаки!
– Я ударилась о конечность бревна!
– Меня тошнит, сейчас вырва выпадет!
– У меня знаешь какие зоркие уши!
– Не люблю играть с халапупом (хула-хупом)!
– Я лечу в Индолузию!
– На улице тьма мущая!
– Хлеб ты наш насущий!
– Я тоже поеду на «ИУДИ» («АУДИ»).
– На моём скелетике сиськи держатся!
– В посёлке так много англичан, и все говорят по-английски! (Рабочие-таджики).
– Куб земли (пуп земли).
– Дохлые трупы муравьев.
– У меня землятресение мозга.
* * *И была тяжёлая зима второго года у Марины – затяжная, холодная, снежная. Заболев в самом её начале – они с Дашей частенько заражались от Марины – Лера на ногах перенесла болезнь, работая и ухаживая за больной же Дашей. Это настолько подорвало её здоровье, что она до лета так и не могла оправиться. Работать стало тяжелее, да ещё Даша после летнего приезда от бабушки перестала спать днём. К концу дня у Леры уже совсем не оставалось сил. Лера считала, что пятилетний ребёнок ещё должен спать днём, но её мнение в счёт не шло. А Даша была тот ребёнок, что не посидит и не полежит.
А потом начался травматизм. Год до этого бегала Лера по лестнице вверх-вниз, носила по ней Дашу – и ничего. А на втором году, спускаясь с лестницы, сверзилась вниз и полетела ступенек с восьми. Сгоряча поднялась, и день продолжался, но когда захотела сесть, закричала от боли в копчике.
Лера потом узнала, что домработница натирала ступеньки воском, чтобы дерево не портилось. Так решила Марина. И только через неделю, когда с лестницы кувырком скатилась собачка, Марина покрыла ступеньки специальными ковриками.
А Лера месяц мучилась ужасными болями в спине и копчике, по ночам засыпала только с обезболивающими и снотворным. Через боль и преодоление продолжалась работа.
А через месяц случилась другая травма, и тоже не слабая. На крыльце дома была постоянная наледь, которую почему-то никто не счищал. Выпустив Дашу во двор вперёд себя, Лера вышла следом и, не глядя под ноги, стала искать глазами девочку. Нога поехала по наледи, и Лера опять всей массой упала на коленку. От дикой боли едва не потеряла сознание. Но потом встала, и работа продолжалась опять через боль и преодоление. Распухшую и деформированную коленку Лера до самого лета крепко перетягивала эластичным бинтом. Тогда ещё можно было ходить.
Наверное, Лера стала работать хуже – травмы никуда не делись, и отношение Марины резко изменилось. Если на первом году их отношения можно было назвать идиллическими, когда Марина была и доброжелательной, и тактичной, и демократичной, когда Лере так легко работалось, то на втором году были и недобрые взгляды, и раздражительность, и резкие замечания, и несвоевременная выплата денег.
Лера знала, что у Марины тоже выдалось нелёгкое время: постоянные болезни – собственные и дочери, болезни родителей, неприятности на работе… Но Лере от понимания этого никак не было легче. Она работала уже, стиснув зубы. Да ещё сильно стало действовать на психику видеонаблюдение. На первом году Лера старалась не обращать на это внимания. Но когда и здоровье расшаталось, и отношение к ней изменилось, видеонаблюдение стало дополнительным фактором для дискомфорта. Лера ловила себя на мысли, что и на улице она стала озираться, чувствуя себя «под колпаком». Вдобавок у неё теперь не было постоянного места жительства на выходных. Зачастую приходилось жить у совсем незнакомых энских женщин, что требовало дополнительных душевных сил. Но всё так же строились снежные дома, лепились снеговики, продолжались занятия по чтению, письму и счёту…
Финал этой тяжёлой Лериной зимы стал трагедией для всей Москвы. Эта зима просто так не отступила, она унесла с собой жизни. Прогремели два взрыва в метро.
Лера хорошо помнит роковой день. Она была на выходных и утром, поспешно собираясь на работу, конечно, не включила телевизор. Но когда вышла из лифта на первом этаже, пожилая консьержка встревожено сказала ей:
– Как же вы, Лерочка, поедете в метро? Смотрите, что творится – уже два взрыва, есть жертвы.
И оказалось, что взрывы прогремели как раз на Лериной ветке. Она проезжала и «Парк культуры» и «Лубянку». По счастью, Лера собиралась на работу на час позже, и это страшное её не коснулось.
Она помнит суматоху и неразбериху на станциях метро, растерянные, испуганные лица людей, наряды милиции и запах страха. Кое-как, окольными путями, добралась Лера до работы. С тех пор в метро страх был всегда с ней. Сев в вагон, она начинала потихоньку озираться – нет ли поблизости подозрительных кавказских женщин. Если они были – мучилась всю дорогу.
В Москве поднялась волна ненависти к кавказцам и просто нероссиянам. В ответ Красная площадь буквально почернела от сотен восточных голов, над которыми высились плакаты «Мы любим Россию!»
Однажды в вагоне метро Лера была свидетельницей, как пожилой, интеллигентного вида седоусый человек провоцировал, просто науськивал молодого пьяного парня на драку с «чёрными». А рядом в углу стоял и дрожал мелкой дрожью кто-то худенький, чёрненький, надвинув капюшон аж до подбородка. Пожилой вышел раньше пьяного, а тот стал приставать к дрожащему в углу. Лера тревожно следила за сценой, готовая вмешаться. Страх никогда не мешал ей быть на стороне слабых.
Но вот вперёд шагнул высокий, широкоплечий, молодой светловолосый русский, до этого стоявший с видом полного и равнодушного пренебрежения ко всему – руки в брюки – и встал между пьяным и кавказцем:
– Чё надо? – осведомился он у пьяного.
Лере он сразу стал как бы родным братом. Она даже запомнила крупную родинку на его шее.
Парень этот на ближайшей остановке вышел вместе с пьяным, а потом снова прыгнул в вагон и поехал дальше, оставив пьяного на платформе. Вместе с Лерой доехал он до конечной остановки, и она, не удержавшись, сказала ему:
– А вы молодец! Одобряю.
Парень сначала не понял, а потом смутился:
– Да ну его, пьяного…
Однажды Лера ехала в маршрутке, где сидели два армянина и два таджика. Потом в маршрутку вошёл плотный подвыпивший мужик и сел напротив неё. Неожиданно он стал делать Лере какие-то знаки и непонятно жестикулировать, ударяя кулаком о кулак. Лера ничего не понимала и сказала мужику:
