Елена Селестин - Москва – Таллинн. Беспошлинно
В суете проведать Марусю забывали; она лежала пластом, бредила и покрывалась страшноватой сыпью. Потом кто-то вспоминал, что больной надо пить, говорил, что хорошо бы ей померить температуру, обсуждали, не может ли ее болезнь быть заразной. Мать Олеси по телефону из Киева советовала вызвать скорую, чтобы отправить Марусю в больницу, но девушки боялись, что лечение окажется платным, решили подождать. Кто-то раздобыл детский горшок, соседки по комнате выносили его по очереди. Через неделю Маруся впервые спала спокойно, не пугая соседок двуязычными монологами, вскоре она начала садиться на кровати, потом вставать.
На занятия Маруся пришла еще не твердо держась на ногах, на работе пришлось взять отпуск. Несколько раз преподаватели, напуганные ее худобой и бледностью, отправляли студентку из института общежитие, Маруся послушно шла отлеживаться. Через неделю должна была приехать мать, и Маруся знала, что если ей не удастся скрыть свою болезнь, Лариса или сама надолго останется в Москве, или заставит ее вернуться в Таллинн.
Поневоле проводя много времени в постели, Маруся написала пьесу для новогоднего студенческого спектакля, получилось похоже на философскую притчу. Энергичный молодой режиссер, случайно увидев репетицию пьесы в училище, обрадовался, что наконец появился материал, который можно показать на европейском фестивале молодежных театров. Они с Марусей договорились о постановке экспериментального спектакля по ее пьесе. Готовились к фестивалю в Базеле, но потом пришло приглашение из Эдинбурга, который проводится на два месяца раньше базельского, поэтому пришлось репетировать интенсивнее.
10
По-европейски деликатно, будто на цыпочках, поезд приблизился к платформе. Ларисе приятно было оказаться в пространстве родного города. «Таллинн позволяет жить и трудиться, он не уничтожает человека», успела подумать она. Пока в тамбуре возилась со своим чемоданом, услышала близкую мелодию саксофона, это был живой звук, «killing me softly with his song». Когда-то Мартин играл на пианино и пел эту песню для нее.
Поодаль Лариса увидела мужа в новом пальто, с букетом ирисов в одной руке и с большим черным зонтом в другой. Все в Мартине выглядело иначе, будто и лицо, и глаза – все было промыто и заново прокрашено, это был молодой Мартин. Рядом с ним под зонтом стоял бородатый музыкант в смокинге, играл на саксофоне. Лариса с трудом вытаскивала чемодан и набитый книгами пакет, ручки которого оторвались еще вчера. Мартин отдал саксофонисту ирисы – и подбежал к ней.
– Что за представление, Мартин?
Он поцеловал ее, Лариса уже и забыла о таких поцелуях, не-родственных. Саксофон все звучал, проходящие пассажиры деликатно отводили взгляд. Пока песня не кончилось, они с Мартином стояли обнявшись, танцевали под мелким зимним дождем.
– Мартин! Лариса! – к ним летела Ольга в развевающихся одеждах: пальто салатового цвета, огненный шарф, волосы в каплях дождя. Лариса отметила, что Мартин повернулся навстречу Ольге с той же благостной улыбкой, так и замер. Лариса взяла лицо мужа ладонями, развернула к себе:
– Что здесь без меня произошло?
– Встреча с оркестром! – Ольга сунула Ларисе в руки свой букет, какие-то зеленые розы, стала ее тискать и целовать. – Пойдемте, Витюша торопится. Это тоже наши цветы? – Она метнулась к музыканту, выхватила ирисы.
– Куда мы?
– Сюрприз! – Ольга приплясывала.
Вещи погрузили в огромную серую машину. Адвокат Виктор был за рулем, всю дорогу он молчал.
«Недавно я ничего не знал об этих людях, – думал Виктор, иногда взглядывая на Ларису в зеркало, он впервые видел ее близко, – а ведь они станут моей работой на несколько лет, может быть, на всю жизнь».
Старый британский банк после рассмотрения документов и долгой экспертизы признал претензии на наследство «обоснованными». Документами были копии бумаг с чердака квартиры Мартина: обрывки старинных грамот на стародатском и старонемецком, бумаги из семейного архива Мартина, выписки из архива городской ратуши, две газетные заметки 30-х годов. Солидный банк возбудился, зашевелился как роящийся улей. Дело о наследовании было не единственным в своем роде, и все же очень необычным, при этом весьма невыгодным для банка. Открыто недовольство не выказывалось, но Виктор почувствовал, как душа банка словно нахмурилась в смятении. Был назначен персональный куратор дела, высокий красноносый господин с выпирающим животом, Виктор должен был общаться с ним. Сверху куратор начинался с отполированной лысины, а заканчивался столь же идеальными лакированными ботинками, такими мягкими, что в них было бы очень удобно танцевать латинские танцы. Виктор про себя представлял куратора драконом, посаженным перед кучей золота, чтобы кусать или пугать огнем из зловонной пасти любого, кто приблизится.
Ибо наследство Мартина оказалось горой золота – в современных масштабах.
Его семье в этом банке принадлежало два счета: один был открыт в конце девятнадцатого века, второй в конце тридцатых годов двадцатого. Финансовая операция, растянувшаяся на сто с лишним лет, если учитывать обращение Виктора в начале двадцать первого столетия, сработала будто по заранее разработанному плану, и притом очень вовремя; Виктору объяснили, что уже через три года предъявить иски по двум счетам было бы невозможно.
«Дракон» предложил для начала вести переговоры по одному из счетов, и повернул разговор таким образом, будто Виктор сам выбрал второй счет, более «мелкий». Виктор отметил уловку, но решил, что так действительно удобнее: история с ранним счетом была запутанной, банк готовился, вырабатывал стратегию, Виктору эта пауза была даже полезна.
В тридцатые годы двадцатого века на банковский счет в Лондоне поступили деньги от продажи торгового судна, за семьдесят с лишним лет там наросли проценты. Сохранившиеся бумаги вчистую разбивали уловки Дракона, который все же попытался доказать неоднозначность прав наследования. Просто лез из драконьей кожи, чтобы сохранить деньги своему банку.
Виктор звонил Мартину по нескольку раз в день, но скоро понял, что пока что его клиенту все равно – получит он пятьдесят тысяч фунтов или миллионы, так что принимать решения и управлять масштабами дела Виктору приходилось самому, наощупь делать шаг за шагом.
Каждый день адвокат продумывал стратегию переговоров во время утреннего плавания в бассейне гостиницы. Он чувствовал, что если он не струсит, сможет использовать свои шансы, то не только обогатится значительно, но и возможно войдет в историю как адвокат уникального дела. Тем временем противники по игре денно и нощно искали слабые стороны в его позиции, Виктор это хорошо понимал.
Дракон блефовал осторожно, но было заметно по танцу ботинок, что нервничает:
– Ваш счет считался безнадежно невостребованным, и решением правления банка проценты по нему были пущены на благоустройство Лондона еще пятнадцать лет назад, мне действительно жаль, – лицемерно сокрушался Дракон.
– Давайте искать прецеденты, что делается в таких случаях.
– Ничего подобного не было, во всяком случае, нам не удалось обнаружить, – подтанцовывал Дракон.
Кто мог его проверить, и что считать подобием? Виктор дал задание своим помощникам, искали аналогичные случаи во всей мировой истории банков. После третьего дня бурных дискуссий некоторые события стали смущать адвоката, – так, звоночки, беспокойство: он вдруг поскользнулся и сильно ушибся в душе после бассейна. На другой день ему стало плохо после рюмки любимого кальвадоса.
На переговорах в тот день речь зашла о том, будет ли он настаивать на размораживании хотя бы половины активов счета 1938 года (почти два миллиона фунтов). Или, как предложил Дракон, согласится на десять процентов от суммы, а большую часть примет в виде ценных объектов квартиры, особняка или яхты. В конце концов Виктор от имени своего клиента согласился на яхту с доставкой ее в порт Таллинна, квартиру в Лондоне или в Таллинне, по выбору Мартина. Кроме того, Мартин и его жена должны были получить кредитную карту с огромными возможностями. Таким образом, с этим счетом все становилось более-менее ясно, можно было начинать составлять соглашение.
– А что со вторым вкладом? У банка появились предложения? – Виктор не собирался снижать темп переговоров.
Дракон завис ненадолго, потом процедил:
– Много нюансов с этим счетом, сэр.
– Я в курсе. Тем более надо начинать обсуждение.
– Послезавтра, думаю, мы подготовим проект соглашения по счету, открытому в двадцатом веке, подпишем эти бумаги, и затем приступим к следующему этапу.
– О кей, ладно, – Виктор подумал, что и ему не помешает подготовиться к этим переговорам.
Вероятно, прадед Мартина в 1895 году не имел права класть эти деньги на свое имя, они не могли принадлежать лично ему. То, что он был последним казначеем Братства Черноголовых, подтверждалось документально. Скорее всего, ему была доверена вся касса Братства, «ячейки» которого действовали в нескольких североевропейских городах. Именно в 1895-м Братство прекратило свое существование как сословная организация, последующие тридцать лет Черноголовые собирались уже только как клуб. Вовсе не обязательно, что поступок прадеда был неэтичным, – хищением и злоупотреблением, выражаясь юридически. Возможно, казначей был честен, но не успел передать кому-то информацию об этом счете или приобрести недвижимость для Черноголовых. Вероятнее всего, хаос первой половины ХХ века нарушил план Братства относительно этих денег.
