Елена Селестин - Москва – Таллинн. Беспошлинно
Темным ноябрьским утром Маруся пришла на Патриаршие. Она заучила сложный отрывок наизусть, и даже придумала к нему забавное продолжение; получилась небольшая и, как казалось Марусе, остроумная пьеса. Она хотела выплатить деньги за уроки за месяц вперед: Варвара накануне отдала ей дубленку. Маруся не смогла отказаться от качественной теплой одежды, но мечтала постепенно расплатиться за нее.
Варвара открыла дверь, сказала глухим голосом: «Заходи». Маруся, пока снимала дубленку, постаралась еще раз поблагодарить и подчеркнуть достоинства теплой вещи. Варвара сверкала очками и курила.
– Ты воровка, оказывается, – произнесла она тихо, когда девушка прошла в комнату, держа в руках свою рукопись. Маруся не поняла смысла сказанного, подумала, что произошло недоразумение, и оно каким-то образом связано с дубленкой. Но вдруг звонкое слово «воровка» возникло снова и зависло в воздухе комнаты.
– Но ведь вы сами, – медленно, после паузы, вымолвила ученица.
– Я сама – что?! – Варвара кричала громко. Маруся не отрываясь смотрела ей в лицо. – Никогда в жизни не взяла ничего чужого, ни копейки, слышишь?
Мир вокруг Маруси стал кружиться и при этом рассыпаться, гармонично устроенная квартира на глазах теряла форму, мебель и безделушки становились агрессивными, на них стало противно смотреть.
– Я…я выплачу деньги!
Варвара схватила свою тетрадь для записей и ткнула в лицо ученице:
– Решила, что если я ничего не помню, можно воровать? Понимаю, что трудно, – Варвара отошла, тяжело плюхнулась на диванчик напротив, странно поводя головой из стороны в сторону, будто у нее болела шея. – Помню прекрасно, каково оказаться в Москве без родных, без поддержки. Можно жить впроголодь, убирать квартиры, попросить в долг, в конце концов! Но обманывать преподавателя? Девочка…ты остановись, – тетрадь выпала на пол, Варвара поморщилась и прижала ладони к вискам.
В голове у Маруси неявно трепыхалось воспоминание о варварином склерозе. Вот оно, проявление болезни: подарила дубленку и забыла, а потом вдруг увидела вещь на мне. Ужас, старческий маразм.
Варвара нагнулась, неловко ухватила тетрадь, тяжело поднялась с диванчика и пошла прямо на Марусю.
– Помочь тебе хочу, хотя не знаю, поздно уже, наверное… опомнись! Я могла бы промолчать, выслеживать тебя…только это не мое все, – говоря тяжелые слова, Варвара приближалась, Маруся смотрела ей в лицо и думала, что же ей делать. От молчания девушки Варвара распалялась и все наступала, и махала тетрадью сильнее. Маруся вспомнила пощечину, которую дала ей мать перед отъездом. Из этого дома, от этой женщины надо уходить, успела подумать она, и сама не поняла как оказалась в коридоре. Быстро надела сапоги и дубленку, стала застегивать пуговицы…
– Убежать? Проще всего. Как же ты будешь… – Варвара Ивановна крепко схватила ее за рукав. Маруся старалась вырваться, дергая рукой, она думала о том, что сложно будет быстро открыть дверь квартиры.
– Я отдам, вот деньги… – Маруся, кое-как передвигаясь по коридору вместе со вцепившейся Варварой, доковыляла до своего рюкзачка и стала в нем копаться. – Принесла вам.
– Ха-ха-ха, – театрально и потому особенно страшно рассмеялась Варвара, бедная, бедная девочка. Даже не потратила. Зачем ты портишь себе жизнь, скажи?
– Вот, – Маруся протянула несколько бумажек. – Здесь часть за дубленку. Потом еще.
– Какая дубленка?! Не говори глупости! Не ври ни-ког-да! То был подарок. А это, – Варвара с силой ударила Марусю по руке, деньги рассыпались по полу. – Ты наворовала, и благодари судьбу, что брала у меня, я ведь могу никому не сказать, жалея тебя, а если бы ты попала на других…да ты представляешь?!
Маруся отвела руку Варвары, медленно стянула с плеч дубленку, положила ее на пол поверх бумажек. В полной тишине, подхватив рюкзак, она аккуратно обошла раскинувшуюся на полу овчину, открыла замки и вышла.
По лестнице навстречу ей поднимался Стас. Маруся молча пропустила его и побежала вниз.
– Куда…почему без пальто, вернется? – Стас вошел в открытую дверь материнской квартиры.
– Не знаю. Не имею понятия, – Варвара повесила на вешалку тяжелую дубленку, аккуратно собрала деньги и молча направилась в свою комнату.
* * *Маруся добралась до общежития, не замечая, – идет ли она, бежит или плетется еле-еле. Ей не было холодно, не было обидно: она впала в прострацию.
Обычно Маруся составляла свой день так, чтобы уходить из комнаты рано утром и возвращаться ночью. С соседками по комнате почти не общалась, Марусе неприятна была их неаккуратность, неумение или нежелание убирать за собой. Соседки, в свою очередь, считали «эстонку» высокомерной, осуждали, что она из жадности не участвует в вечеринках.
К вечеру девушка Олеся, вернувшись с репетиции, нашла Марусю лежащей без памяти. Олеся побегала по соседям, раздобыла термометр, температура у больной оказалась поразительно высокой. Олеся сделала ей теплое питье, дала жаропонижающее таблетки и позвонила своей матери в Киев, чтобы посоветоваться, не надо ли вызвать врача. Визит врача оказался напрасным: пришла страшно усталая женщина, сказала, что больше всего похоже на грипп, сейчас эпидемия, больной надо пить кислое и лежать. Она оставила несколько рецептов, прописала дорогие антибиотики. Олеся не знала, есть ли у «эстонки» деньги, у нее самой их не было. Маруся пролежала в тяжелом состоянии пять дней. Ее поили горячим чаем и даже пытались кормить. В бреду она разговаривала по-русски – звала отца и тревожилась о мусоре, но иногда тянула непонятные фразы, наверное, на эстонском, похоже было, что она зовет кого-то.
…Маруся хорошо поняла причину последних событий, с этой причиной она в болезни и общалась. К ней приходил Булгаков, в монокле, он тонко улыбался, поправляя прилизанную прическу и склонив голову вбок. Она его обидела как-то, и потом забыла об этом, а он напоминал деликатно, но и мстительно.
Однажды Маруся шла мимо пруда, часов в 11 утра там народу никого не было. И к ней подошла девушка с микрофоном, немного поодаль стоял человек с профессиональной камерой. «Мы снимаем документальный фильм о Михаиле Афанасьевиче Булгакове, – обратилась девушка к Марусе. – Можно задать вам несколько вопросов?». Маруся остановилась. «Скажите, за что вы любите роман «Мастер и Маргарита?». Постановка вопроса вынудила Марусю ответить: «Вам не повезло, я как раз и не отношусь к поклонникам романа». Девушка удивилась, но продолжала спрашивать. Марусе пришлось объяснить, что композиция романа, его сатирические части и линия Мастера ей никогда не нравились. «У меня такое впечатление, – сказала Маруся, – что раньше все были обязаны любить Маркса с Лениным, а теперь именно Булгакова, эта обязательность мне неприятна. Попробуйте в так называемом интеллигентном обществе, хотя бы в нашем театральном институте, покритиковать «Мастера и Маргариту» – такой вой поднимется! Не трожь святое. В общем, по некоторым причинам роман вызывает у меня что-то вроде неприязни». Маруся говорила искренне, и теперь не отказалась бы от своих слов, но Булгаков был недоволен, тряс у нее перед глазами указательным пальцем, другой рукой придерживая монокль…
В дни болезни Маруси в театральном общежитии произошел невиданный скандал, комендантша заведения не помнила такого: старшекурсник с третьего этажа пребывал в запое, и ночью решил пострелять из ружья по окнам особняка на другой стороне переулка. Сама по себе стрельба в центре Москвы вызвала переполох, но кроме того, напротив было здание учреждения, отвечавшего за развитие культуры в Российской Федерации. Пьяный студент метил в окна кабинета деятеля культуры, известного на всю страну благодаря телевидению и слегка циничному обаянию. Ночью там, разумеется, никого кроме сторожа не было. С воем приехали две патрульные машины, скорая помощь, прибыли пожарные. Стрелявшего повязали и передали в руки наряда милиции, в общем, настоящая булгаковщина. Сразу после этого началась череда допросов, интервью, приехали съемочные группы от многих телевизионных каналов. В общежитии на несколько суток воцарился переполох, отчасти веселый: студенты ходили по комнатам, собирались группами, по много раз пересказывали свои беседы со следователями и с начальством, выпивали, спать от возбуждения никто не мог. Журналисты и операторы с кинокамерами дежурили перед единственным входом, выйти незамеченным из маленькой кривой двери было невозможно, проводились очные ставки и баллистические экспертизы, решалось, было ли происшествие безумным хулиганством или же кровожадным умышленным покушением на жизнь важного чиновника от культуры. Комендантшу уволили.
В суете проведать Марусю забывали; она лежала пластом, бредила и покрывалась страшноватой сыпью. Потом кто-то вспоминал, что больной надо пить, говорил, что хорошо бы ей померить температуру, обсуждали, не может ли ее болезнь быть заразной. Мать Олеси по телефону из Киева советовала вызвать скорую, чтобы отправить Марусю в больницу, но девушки боялись, что лечение окажется платным, решили подождать. Кто-то раздобыл детский горшок, соседки по комнате выносили его по очереди. Через неделю Маруся впервые спала спокойно, не пугая соседок двуязычными монологами, вскоре она начала садиться на кровати, потом вставать.
