Коллектив авторов - Альманах «Истоки». Выпуск 9
А униженная Десятая Муза Эллады вдруг снова подняла глаза к небу и обратилась к жене громовержца Зевса богине Гере:
Так и я тебя умоляю: дай мне
Вновь, как бывало,
Чистое мое и святое дело
С девственницами Митилен продолжить,
Песням их учить и красивым танцам
В дни твоих празднеств…
И услышала Сафо голос Геры:
– Даю!
И перевела она взгляд спокойно и без гнева к лодочнику:
– Послушай, Фаон! Я, стоящая на моей любимой Левкадской скале моего любимого острова Лесбос, прошу тебя уйти отсюда. Здесь, на этой скале, часто являлись ко мне мои лучшие строки. Здесь же поняла я, что люблю тебя. И здесь поняла я, что нет у меня к тебе больше любви. Но есть благодарность за то чувство, что пробуждал ты у меня. И есть у меня к тебе просьба одна. Знаю, что писать ты не умеешь, но знаю также, что память у тебя удивительная. А потому запомни строки, которые услышишь от меня:
«Я любила, я многих в отчаянии призывала на свое одинокое ложе, но боги ниспослали мне высшее толкование моих скорбей… Я говорила языком истинной страсти с теми, кого сын Киприды ранил своими жестокими стрелами… Пусть меня бесчестят за то, что я бросила сердце в бездну наслаждений, но, по крайней мере, я узнала божественные тайны жизни! Моя тень, вечно жаждущая идеала, сошла в чертоги Гадеса, мои глаза, ослепленные блестящим светом, видели зарождающуюся зарю божественной любви!
– Но… это же приговор… приговор мне… – дрожащим голосом отозвался лодочник.
– Так ты все запомнил? – бесстрастно спросила Сафо.
– Все, – послушно ответил перевозчик.
– Сейчас ты уйдешь отсюда. Теперь ты можешь радоваться. Отныне и твое презренное имя будут иногда произносить вместе с моим. Ты уходишь с такими дарами, которые даже боги не всегда могут дать. Уходи! Плыви отсюда. Я хочу услышать скрип уключин твоей лодки. Тогда у меня не останется ни малейших сомнений по поводу правильности моего решения.
Лодочник вдруг поклонился женщине на скале и сказал:
– Разреши задать тебе последний вопрос: кому ты по-настоящему умеешь подчиняться?
– Небу! – ответила Десятая Муза.
– А кому ты по-настоящему умеешь приказывать? – решился задать еще один вопрос лодочник.
– Земле! – снова ответила Сафо.
Вскоре раздался скрип уключин. Потом Сафо перестала его слышать. Она подумала об Афродите. О том, как ее любимая богиня вышла из пены морской, чтобы дарить людям радость красоты. И вот теперь она, нареченная людьми Десятой Музой Эллады, будто Афродита, возвращается снова в море. Все-таки она не была богиней, а потому у нее нет больше сил бороться с человеческим непониманием.
Ее шаг был стремительным и одновременно плавным, таким, каким он бывал, когда она учила сокровенному танцу какую-нибудь новую ученицу.
И началось бессмертие. Боги приняли ее в свой круг, и небо подарило ей много песен. Теперь уже недоступных слуху простых смертных.
А земные стихи трагической Музы с острова Лесбос завоевали весь мир. Сначала греческий. Потом мир, созданный завоеваниями Александра Македонского. Потом они перешагнули через порог новой эры и вошли в эпоху Христа… Разве любовь Христова противоречит любви истинной, пусть даже и человеческой?
И пусть немного стихов осталось от великой поэтессы. Зато мы читаем их с трепетом, забывая о том, что это перевод, что тексты найдены в темных саркофагах или в песках.
Она всегда останется в нашем воображении женщиной с лирой в руках. С любовью в сердце.
Но когда же лодочник Фаон серой тенью скользнул в мир теней? Был ли он стар в миг своей смерти? Или молод?
Какое нам дело!
28.8.2002 г.Поэзия
Евгения Славороссова
Сёстры
Ирине Антоновой
В хоре плакальщиц тех
По навеки во мглу уходящим,
Невозможно прекрасным
И столь безнадёжно любимым
Чисто голос звучит
Между прошлым моим и моим настоящим,
Между вечным огнём
И над ним исчезающим дымом.
Этот дым, что горячим стыдом
Нам глаза выедает,
Вызывает бессильные,
Чёрные, горькие слёзы,
Потому что возлюбленный наш
Нас всегда покидает –
Не удержат ни ласки его,
Ни мольбы, ни угрозы.
Он уходит из жизни твоей,
Он уходит из собственной жизни…
Почему же он катится в бездну,
Как под гору камень Сизифа?
Пить с отравой вино
Нам на той нескончаемой тризне,
Что накрыта была
В недрах тёмного древнего мифа.
В хоре кровных сестёр по несчастью,
По странному счастью
Мы возносим свой плач,
Сотворённый из слёзных алмазов.
Бескорыстны и склонны
К сочувствию, дружбе, участью,
Милосердные сёстры
Средь воинских грозных приказов.
Убегают, уходят –
А мы тосковать остаёмся.
И хватает души не судить –
Пожалеть дезертира.
Предают, покидают…
А мы всё равно не сдаёмся –
И поём о любви
На развалинах падшего мира.
Из книги «Афганский синдром»
Алексею Кебадзе
«В пыли солдаты наши шли…»
В пыли солдаты наши шли,
Дул знойный ветер неустанно…
Но что осталось там, вдали,
В чужих горах Афганистана?
Живём, не ведая конца.
Но не сказал никто доныне,
Зачем умолкли их сердца
Там, на безжалостной чужбине?
Кто их утешил, кто помог?
Война кровава, жизнь жестока.
Курится призрачный дымок
Над картой Ближнего Востока.
«Крадётся дождь ночной, шурша…»
Крадётся дождь ночной, шурша,
Земля в туманной мгле уснула.
Но почему твоя душа
Не спит в окрестностях Кабула?
В осенней бездне так темно,
И навзничь свитер твой на стуле.
Как громко дождь стучит в окно!
Но это капли, а не пули.
Не одолеешь Лету вплавь,
Изводит дождь и ноют шрамы.
И сон бежит, и смотрит явь
С холста давнишнего из рамы.
«Снаряды полегли…»
Снаряды полегли,
И пули просвистели.
Но духи той земли
Тебя убить хотели.
Что знал ты о любви?
Урок потерь и боли
Мальчишка шурави
Прошёл в кровавой школе.
Снег ляжет на виски
С далёких гор афганских,
Но не избыть тоски
В глазах твоих цыганских.
«Нет, Афган твой – не роман…»
Нет, Афган твой – не роман
И страшнее, чем кино.
Между скал ползёт душман,
Словно чёрное пятно.
В синеве парят орлы,
И солдат из фляжки пьёт.
А в него из-за скалы
Невидимка снайпер бьёт.
И отравою горчит
Солнца вязкий тяжкий мёд…
А в мозгу стучит, стучит
Тридцать лет твой пулемёт.
«Сыплет звёздная с неба труха…»
Сыплет звёздная с неба труха
Над безлюдным селеньем Руха.
А вокруг ни дымка, ни огня.
Загадай же, что встретишь меня!
Веет диких цветов аромат,
Пусть пока отдохнёт автомат
В эту ночь, что так странно тиха,
В опустевшем селенье Руха.
«Луч рассвета озарил…»
Луч рассвета озарил
Госпиталь, где ты проснулся,
Ангел смерти Азраил
Лишь крылом тебя коснулся.
Это тёмное крыло
Так таинственно и странно.
Три десятка лет прошло,
Но болит сквозная рана.
С этой тайной ты живёшь,
Никому не открывая,
Словно носишь в сердце нож…
Только это боль живая.
«А ты уже три дня молчишь…»
А ты уже три дня молчишь
И речь о прошлом не заводишь.
Но как обманна эта тишь –
Ведь ты туда опять уходишь.
Ведь не сошёл с лица загар
Того сжигающего пекла.
Кабул, Герат и Кандагар…
А пряди стали цвета пепла.
Но, чтоб погибших не предать,
Уходишь – и не обернёшься.
Мне остаётся только ждать,
Когда ж оттуда ты вернёшься.
«Возьми меня туда с собой…»
Возьми меня туда с собой,
В страну твоей тоски муки!
Ведь там сейчас окончен бой,
И ожили иные звуки:
Твой тяжкий вздох средь тишины,
Пробежка серенькой лисицы.
Но птичьи песни не слышны.
Куда отсюда делись птицы?!
Бормочет мутная река,
В безмолвии застыли скалы…
Глядит стервятник свысока,
И смотрят пристально шакалы.
«Они опять в твои приходят сны…»
Они опять в твои приходят сны,
И не могу я крикнуть им: «Довольно!»
И посреди бездонной тишины
Они бормочут: «Холодно» и «Больно».
Чем этим душам я могу помочь?
Зажечь свечу? Смахнуть слезу невольно?
Их бормотанье наполняет ночь,
А на душе и холодно, и больно.
«О, если б я попасть могла…»
О, если б я попасть могла
Туда, где несть числа снарядам!
Я за руку б тебя взяла,
Шепнула, что побуду рядом,
И пот твой вытерла со лба,
И в сны входила до рассвета,
Чтобы сказать: «Кисмет, судьба.
Ты выживешь, я знаю это».
«Их всех послали в ад…»
