Наталья Волнистая - Девять дней в июле (сборник)
Ну да неважно. Тем временем я докрасила ногти (удивительно, что в процессе их покраски меня никто не толкнул под руку) и решила закурить. Все курящие девушки знают, что лучше всего лак на ногтях сохнет как раз в процессе курения. Тут главное или приготовить сигарету заранее, или доставать и прикуривать ювелирно. Поскольку первого я не сделала, а второе делать опасалась – жидкости для снятия лака в случае чего в хозяйстве не было, я, как сапер, не имела права на ошибку, поэтому попросила как раз пробегавшего мимо в сто второй раз дядю – мужа тетки номер один – достать мне из пачки сигарету и зажечь спичку. Дядя все требуемое исполнил в точности, за что тут же получил пистон от своей жены, возвращавшейся из сарая с веревкой в руках (я так и хотела спросить – «мыльца дать?» – но сдержалась), потому что она (жена) тут вся убивается по общему благополучию, а он, видите ли, в то время, когда Родина (зачеркнуто) дача в опасности, кокетничает с этой пигалицей и всячески ее ублажает. И тут во мне потихоньку начало вскипать. Меня вообще очень трудно достать, у меня психика как у молодого бегемота, да плюс воспитание, да плюс опыт работы – в общем, непрошибаемая конструкция. Но, с одной стороны, именно дядя был моим родственником по крови, а не по закону, в отличие от тети, а во-вторых, я не люблю, когда меня называют пигалицей. Да, я не доросла до метра восьмидесяти. Но не доросла всего 4 сантиметра, а уж весовые мои характеристики и вовсе места для звания пигалицы не оставляют. Поэтому, чтобы избежать кровопролития, я проверила степень высыхания моего лака, затем медленно потушила окурок в пепельнице, медленно собрала маникюрные принадлежности и аккуратно сложила их в футляр, медленно застегнула его, подобрала свою подушечку и тихонько ушла к себе на веранду. Я бы, конечно, дверью бы хлопнула, но к тому времени все двери в доме уже перекосило настолько, что ни одна из них не закрывалась до конца, так что пришлось ограничиться ее прикрыванием, насколько это было возможно.
Тетки же столпились в коридорчике, в который выходили двери всех комнат, и устроили там темпераментное обсуждение моей наглости, разбудившее бабушку с Крошкой. Умный ребенок, с малолетства приученный мной дистанцироваться от взрослых разборок и ни в коем случае в них не встревать, кинулся ко мне с поцелуями и требованием полдника, а бабушка спросонья осталась выяснять, в чем дело. Тетки с удовольствием поведали ей о моем нежелании лезть на ель, добавив от себя мои ответы в нашем, так сказать, диалоге. Вообще, я люблю быть в центре внимания, у меня это всегда хорошо получается. Но вот оказаться в центре внимания персонала травматологического отделения ближайшей больнички или, что еще круче, служащих морга и похоронного бюро по результатам полета с ели в мои планы на тот момент не входило. У меня ребенок маленький, и вообще, послезавтра на работу.
Бабушка пришла ко мне суровая и спросила, правда ли я послала теток по матери, на что я ей честно ответила, что послала, и не только по матери, но исключительно мысленно, а вслух не высказывалась и вообще проявляла истинное христианское смирение – по крайней мере внешне. Бабушка подобрела и лезть на ель запретила. У нее, конечно, три внучки и правнучка, но это не повод разбрасываться ими направо и налево.
К вечеру скандал, раздутый тетками внутри себя, достиг апофигея. Они собрались на веранде у тетки номер один (дверь в дверь с нашей верандой) и обсуждали, какая я все-таки, и вообще, нравы нынче не те, и они-то такими не были, и навоза я им в этом году не купила, хотя очередь – моя. Правда, поскольку моя бабуля приходилась им как раз таки теткой и нравом была крута, от прямых наездов на меня они воздержались – уж не знаю даже, чего им это стоило.
На следующий день я собрала бабулю, Крошку, собаку и шмотки, и мы благополучно отбыли в город. А по пути я заехала к знакомому трактористу в соседний совхоз и договорилась с ним, что завтра он привезет нам на дачу прицеп навоза и выгрузит его на подъездной дорожке так, чтобы эта куча расползлась на все свободное пространство, и выход с участка был перекрыт. Мужик он был обязательный и выполнил мою просьбу в точности…
* * *Маникюр в этот раз занял у меня почти три часа – а куда торопиться, погода хорошая, дел неотложных нет, елку пилить не надо. Спросила проходящего мимо мужа, не раздражает ли его, что уже третий час я сижу на крыльце и пилю ногти. Он недоуменно пожал плечами и поинтересовался, а почему я его об этом спрашиваю, и как он должен ответить…
ЗАМУЖ ЗА ПОЭТА
Потолок течет,
двери скрипят,
замок заедает,
ни один кран в доме не работает,
а эта дура собралась замуж за поэта!
Бородатый анекдотДавно это было. Я как раз недавно стала одинокой молодой матерью. То есть, глядя правде в глаза, я была ею с самого начала, но к моменту описываемых событий статус мой определился и уже почти узаконился – в том смысле, что супруг мой торжественно меня покинул, унеся в отчий дом подштанники, магнитофон и весь свой остальной небогатый скарб. Так что я, подав на развод, обдумывала свою дальнейшую биографию. А чтобы у меня была пища для размышлений, я, к вящему бабушкиному возмущению, встречалась с разными молодыми людьми.
Бабушка возмущалась по вполне понятной причине: она где-то с моего шестого класса, когда выяснилась моя решительная неспособность к шитью и кулинарии, завела горестную песню «никто тебя замуж не возьмет», проходившую лейтмотивом через все мое детство, отрочество и юность. Ну не знаю как насчет взять меня замуж – это сложный вопрос, на излете первого замужества я вдруг поняла, что: во-первых, институт брака вовсе не так привлекателен, как мне это казалось раньше; а во-вторых, зачем вообще выходить замуж, когда то, что наиболее привлекало меня в браке в тот момент, можно было совершенно спокойно получить вовсе даже вне оного, не беря на себя никаких обязательств.
Да, вернемся к молодым людям: компания вокруг меня подобралась просто на редкость: поэт, бард, студент факультета режиссуры (из моего же, с позволения сказать, вуза; продолжение названия своей специальности – «массовых праздников» – как и название нашего чудного института, юноша обычно стыдливо пропускал) и еще один юноша с телевидения, какой-то пятый ассистент шестого помощника младшего заместителя режиссера детских программ. Все они были волшебно хороши собой, милы, обаятельны, галантны. Но была еще одна черта, объединявшая этих молодых людей, как братьев-близнецов, – все они, как один, были патологически безруки. То есть, в отличие от меня, они даже не знали, с какой стороны браться за отвертку. Но поскольку меня женскими хозяйственными достоинствами природа на тот момент еще не наделила, то и к отсутствию мужских хозяйственных склонностей я относилась более чем лояльно. Тем более что у меня перед глазами все время был пример моего отца.
Хотя сказать, что мой папенька безрук, было бы наглой, бессовестной и циничной ложью. Мой отец фантастически рукоделен. Он умеет все или почти все. Даже шить на швейной машинке, не говоря уже об игре на всех тех музыкальных инструментах, которыми мы мучительно и безуспешно пытались овладеть в детстве. Но! Если вы думаете, что моя фантастическая лень возникла сама по себе из воздуха, то вы заблуждаетесь. Я ее честно унаследовала от своего отца. Потому что я, равно так же, как мой папенька, могу все или почти все. Но для того, чтобы отковырять меня от дивана/компьютера/телевизора/книжки (нужное подчеркнуть) и заставить что-то делать, нужны какие-то сверхаргументы. Или мое собственное желание, возникающее нечасто. Показательный пример из моего детства: от шкафа отвалилась дверца. Бывает, правда же. Папа посмотрел на нее с тоской и сказал, что сделает в выходные. Потом в следующие выходные. Потом еще когда-нибудь. Дверца постепенно стала именем прилагательным, по Фонвизину, – в том смысле, что к стене приложена. И вот в один прекрасный день маменька схватила дверцу (а дверца, надо сказать, была внушительная, от немецкого послевоенного трехстворчатого шкафа) и поволокла ее куда-то вдаль, недобрым сопением нарушая папенькин безмятежный отдых после трудов праведных по поглощению обеда. Папенька страшно изумился и поинтересовался любезно, куда это его драгоценная супруга тащит дверь? На что маменька без тени доброты в голосе ответила, что в качестве прилагательного ей эта дверь не нужна, ненужная вещь является хламом, а хламу место на помойке, куда она (маменька) ее (дверь) и планирует водворить в ближайшем обозримом будущем. Папенька тяжко вздохнул, встал с дивана, и через пару минут дверь оказалась прочно принайтована к своему законному месту – к шкафу, если кто что не то подумал, – где и пребывает по сию пору.
Вот и я такая же. А еще я с раннего детства усвоила, что «не судите и не судимы будете», поэтому к молодым людям своим особо не придиралась, не давая им тем самым формального права придираться ко мне.
