Ника Соболева - Право на одиночество
– Есть несколько принципиальных моментов, – перехватил инициативу Громов. – И чем скорее мы это обсудим, тем лучше.
– Хорошо, – Королев немного раздраженно кивнул. – Тогда самое важное давайте обсудим прямо сейчас, а по остальному пройдемся на совещаниях. В том числе завтра, на новинках.
Я еле сдержала горестный стон. Чувствую, завтрашнее совещание продлится до ночи…
Мы сели за стол, и Громов принялся рассказывать генеральному о наших успехах. Особенно Королева впечатлил договор с Бриаром.
– Да ты что! – воскликнул генеральный. – Я даже как-то не ожидал… Обычно Томас никогда не изменяет своим принципам и не отказывается от предварительных договоренностей. Я думал, это безнадежное дело…
– Подписание договора – полностью заслуга Натальи Владимировны, – сказал Громов с гордостью в голосе, безумно напоминая мне в этот момент Михаила Юрьевича.
– И как вы это сделали? – поинтересовался Королев.
– Ловкость рук и никакого мошенничества, – я пожала плечами. – Просто он показался мне типичным дельцом, вот я и рассказала о преимуществах договора с нами. Принципы принципами, но кто же отказывается от таких условий?
Примерно час мы сидели у Королева, и за это время новоиспеченный директор по маркетингу меня удивил. В том, что он бабник, я ни капли не сомневалась, но и специалистом Молотов был прекрасным – в этом я убедилась. Великолепное знание рынка, ни одного лишнего слова, полная концентрация во время совещания. За это я простила ему утренний инцидент. И даже была готова простить его плотоядные взгляды на мою грудь, когда мы выходили из кабинета.
– Наташа, я предупреждаю вас, – тихо сказал Громов, когда мы уже шли по коридору редакции. – Я неплохо знаю Алексея, он не пропускает ни одной юбки.
– Не волнуйтесь, Максим Петрович, – я ухмыльнулась. – Моей юбки ему не видать, как своих ушей. И потом, он, по крайней мере, хороший специалист.
– Да, этого у Молотова не отнять. Но тем не менее…
– Максим Петрович, если я буду переживать из-за всех бабников на свете, никаких нервов не хватит. И вы тоже – не переживайте, – я посмотрела на Громова и, улыбнувшись, добавила: – Вашей спящей красавице не нужны принцы.
Под его взглядом я почувствовала, что начинаю таять, как мороженое. А уж когда он посмотрел на мои губы… Я с трудом осознавала тот факт, что мы стоим сейчас в коридоре перед дверью в наш со Светочкой кабинет и нас может увидеть кто угодно…
И вдруг Громов начал наклоняться к моим губам. Я была не в силах сказать что-либо, только продолжала смотреть в его ласковые серые глаза, которые все приближались…
Но вместо того, чтобы поцеловать меня, Максим Петрович поднес свои губы к моему уху и прошептал:
– А Молотов и не принц. Он кобель.
Я засмеялась. И над словами Громова, и над своей глупостью. Ну как я могла подумать, что он собирается меня поцеловать?
Иногда я солидарна со Светочкой – я все-таки страшная дура.
Это был жуткий день. Я не разгребла даже половины дел к концу дня и поэтому задержалась на работе допоздна. Светочка убежала ровно в шесть на очередное свидание, Громов простился со мной полседьмого, а я все сидела за компьютером…
Мне не хотелось домой. Почему-то не хотелось читать очередное послание Антона, не хотелось сверлить глазами потолок, лежа на диване… Мне хотелось просто моргнуть – и переместиться в следующий день, оказавшись сразу на рабочем месте. Только здесь я чувствовала себя важной и нужной, только здесь мое существование, в котором я искренне сомневалась после смерти родителей, приобретало некоторый смысл… И я разгребала дела с остервенением, с отчаянной безнадежностью.
После гибели родителей я боялась одиночества. А оно неизменно приходило… каждый день, даже не стучась, приходило и захватывало все мое существо. И я принимала это чувство и отдавалась ему полностью, зная, что заслужила это наказание.
Глупы те люди, что мечтают об одиночестве и называют его свободой. Одиночество – это наказание для тех, кто не ценит любовь.
И сколько бы я ни притворялась теперь любящей дочерью, я никогда не ценила свет любви, исходящий от моих родителей.
Размышляя о них, я встала и подошла к шкафу с документами, открыла створки и принялась искать нужную папку… Я и не заметила, как открылась дверь и вошел человек, которого я меньше всего хотела сейчас видеть.
– Не ожидал, что вы все еще здесь, Наталья Владимировна, – я вздрогнула от неожиданности, услышав его голос. – Ведь уже почти полдевятого.
Я обернулась к говорившему. Это был Молотов. Он стоял в дверях, скрестив руки на груди, и смотрел на меня со странной насмешливой улыбкой.
– Я тоже не ожидала, что здесь есть еще кто-то, кроме меня и охранников, – я постаралась вежливо улыбнуться и вернулась на свое рабочее место.
– Почему же? – Молотов продолжал стоять на месте и смотреть на меня.
– У нас не оплачиваются сверхурочные.
– Что же вы тогда здесь делаете? – несколько шагов вперед, и Молотов вновь остановился.
– Работаю, – и я перевела взгляд на документы, этим давая понять, что он мне мешает. Но Алексей Михайлович то ли не понимал намеков, то ли ему было откровенно плевать на то, что я не желаю его ни видеть, ни слышать.
– За сегодняшний день, – он заговорил так громко, что я была вынуждена поднять глаза, – я столько всего интересного о вас узнал, Наталья Владимировна.
– Прошу вас, Алексей Михайлович, покиньте мой кабинет, – я вздохнула. – Я еще раз повторяю – я работаю. Мне не до разговоров сейчас. И мне совершенно не интересно, что вам обо мне наговорили.
Когда Молотов опять заговорил, я почему-то подумала, что этот мужчина – полная противоположность Максиму Петровичу. И если Громов вызывал мое восхищение, то этот… раздражал.
– Наталья Владимировна, я понимаю ваше желание выставить меня отсюда, но это не в моих интересах, – он усмехнулся.
– Ну и что тогда в ваших интересах? – я уже не скрывала свое раздражение.
– Чтобы мы ушли отсюда вместе и направились в ресторан.
Несколько секунд я молчала, смотря на Молотова. Как он меня бесил этой своей самодовольной ухмылкой, скрещенными на груди руками, насмешливым взглядом… Вздохнув, я постаралась успокоиться и тихо, но твердо ответила:
– Катитесь колбаской!
Он, кажется, удивился. Я продолжила:
– Да, прямо сейчас! Разворачивайтесь к двери и катитесь отсюда колбаской! Считаю до трех, и если вы этого не сделайте, я брошу в вас ее, – я взяла со стола тяжелую статуэтку, которую Ломову подарили четыре года назад, а он ее сплавил нам со Светочкой за ненадобностью. Вот и пригодилась!
И тут Молотов меня удивил. Он поднял руки и, рассмеявшись, сказал:
– Стойте, Наталья Владимировна! Пощадите меня! Позвольте объяснить…
– У вас тридцать секунд! – я старательно целилась ему в голову.
– Я хотел извиниться за то, что случилось утром! Мне очень жаль! И… вы мне правда нравитесь! Ну что я такого сделал-то? Вы тут сидите, во всем издательстве никого не осталось, кроме нас… Я тоже весь день дела разгребал, полчаса назад решил домой пойти, и когда уже проходил пост охранников, один из них сказал: «Опять наша снежная королева допоздна сидит». А я уже знаю, что вас тут так называют! Вот я и решил… Ну простите, а?
Все это Молотов не просто сказал, он это выстрелил пулеметной очередью, я еле поспевала за ходом его мыслей. Но статуэтку все же решила опустить.
– Хорошо, прощаю. Только выйдите из моего кабинета и закройте дверь… снаружи. По-хорошему прошу.
Молотов выглядел расстроенным.
– В ресторан сегодня не пойдем?
– Нет.
– А завтра?
Я вздохнула.
– Хорошо, если я пообещаю, что пойду с вами в ресторан на этой неделе, вы покинете мой кабинет?!
На лице Молотова появилась счастливая торжествующая улыбка, которая меня немного взбесила. Но я не успела ничего сказать – он кивнул и, сказав: «До свидания!», поспешил скрыться за дверью.
Вот гад, а? Все-таки добился того, за чем приходил! Но думать о Молотове мне было некогда – я опять погрузилась в увлекательный мир издательского дела…
Ушла я почти в десять. Охранники на посту уже вовсю клевали носом.
Утром, минуя проходную, я услышала насмешливый голос Петра, начальника охраны:
– Ну вы даете, Наталья Владимировна! Последняя ушли вчера, почти первая пришли сегодня!
– Что значит – почти? – я улыбнулась.
– Да появился тут у вас конкурент, – Петр хмыкнул. – Алексей Молотов, знаете такого?
Я вздохнула. Еще бы мне не знать…
На рабочем месте меня ждал сюрприз. На столе лежала алая роза, к ней лентой была прикручена записка. Уняв подступившую тошноту, я быстрым движением оборвала ленту и развернула записку.
«Сегодня вечером жду Вас ровно в шесть возле проходной. А. М.»
Вздохнув, я разорвала записку и бросила клочки в мусорное ведро. Затем, взяв розу, я сломала ее пополам и отправила туда же. Винить Молотова в испорченном настроении я не могла – он ведь не знал, что я «ненормальная баба» и цветы не люблю.
