Олег Северюхин - Я вас поглажу мягкой лапой

Был бы пьяницей я беспробудным,
И квартира моя – теплосеть,
Стал бы я собеседником чудным,
И меня можно всем пожалеть.

А стихи мои в драных бумажках
На хранение взял бы музей,
И ученые в белых рубашках
Изучали б искусство бомжей.

А сантехник-поэт – это нонсенс,
Я не пью, чтоб понять Ренессанс,
Пропадает ко мне интерес,
Если я не иду в декаданс.

И в компаниях всем неудобно,
Словно я что-то сделал не так,
Приглашать работяг уж не модно,
Лучше дать им на водку пятак.

Свела судьба нас в жарком мае
В тени на узенькой скамейке,
Асфальт на солнце маслом тает,
Не жарко людям в тюбетейках.

Бросало нас то в жар, то в холод,
Как два магнита – взгляд на взгляд,
Стучал в груди кузнечный молот,
Дрожала в такт ему земля.

Мы пили чай в тени под кленом,
Сидела вместе вся семья,
Подрос на грядках лук зеленый,
А я был пьяный, как свинья.

Я держу в руках колоду жизней,
Тех, что часто вижу я во снах,
Тех, что спрятал под искристый иней
На планете в призрачных мирах.

Уходил всегда я на рассвете,
Не тревожа близких мне людей,
Кто-то песню мне играл на флейте,
Провожая в вечности моей.

Я когда-то был китайцем,
Палочками кушал белый рис,
Одевал в шелка своих красавиц
И пускал по морю фонари.

У французов был я мушкетером,
И служил со мною Д, Артаньян,
Воевали с молодым задором,
От любви был каждый в доску пьян.

Я летал в фотонном звездолете,
Больше всех мне нравится Земля,
И пленил отважного пилота
Ласковой девчонки нежный взгляд.

Рядовой Иван Коровин,
Из села и от сохи,
Он – России новой воин,
Нос не прячет в лопухи.

Денег нет, чтоб откупиться,
В медицинский не попал,
А хотелось поучиться,
Был бы врач иль коновал,

Чтобы дух лечить и тело
У зверей и у людей,
Чтобы сердце не болело
У старушек-матерей.

А пока рабочий Пашка
И крестьянский сын Иван
Получили по фуражке
И прозвание «фазан».

Призывались не дворяне,
От сохи и от станка,
Нашу армию как ране
Называют РККА.

Также платят и солдатам,
На махорку и кино,
Кормят кисленьким салатом
И пшено, пшено, пшено.

Есть раскладка на солдата,
Сахар, соль, лавровый лист,
Если что – в «чепок» ребята,
У прилавка не толпись.

Если где война начнется,
Кормить будут на убой
И на каждого найдется
Стопка с горькою водой.

Нет в семье Ивана папы,
Папа был да что-то сплыл,
Жил пацан совсем без лапы,
Сам посуду дома мыл.

По квартире прибирался,
Ходил с сумкой в магазин,
Сам и в школу собирался,
И ходил всегда один.

Мать как лошадь на работе,
В трех местах без выходных,
О сыночке все заботы,
Шьет не хуже всех портных.

Время шло, уже невестка
Приходила в дом не раз,
Но пришла сынку повестка,
Оборвав все счастье враз.

Сразу сердце заболело,
Шум в ушах и боль в висках,
Валидол в таблетках белый
И лекарства в пузырьках.

И все мысли лишь о сыне,
А вернется ли назад,
Не помогут и святыни,
И иконки у лампад.

Вдруг лихие командиры
Все возложат на «дедов»,
Денег хватит на мундиры
И на цинк простых гробов.

Вся надежда лишь на Бога,
У солдата нету прав,
«Старики» как псы-бульдоги
Из тюрьмы несут свой нрав.

Вроде есть на них законы,
Только нет для них метлы,
И ведь армия не зона,
И солдаты не козлы.

Сегодня промочил я в луже ноги,
С утра противный дождик льет,
Как будто осень встретил на дороге,
А там за поворотом снег и лед.

Закончен год в последний месяц лета,
Прошла вся жизнь, а, может, половина,
Мой добрый ангел ходит где-то
И под дождем его не видно.

Умчится к югу дождь-ненастье,
Придешь и ты, с тобою бабье лето,
Ко мне вернется ангел счастья
И принесет восьмое чудо света.

Какой-то ветер издалека
Колышет ветви за окном,
Как будто он пришел с упреком,
О чем-то давнем, о больном.

Луна-подружка с укоризной
Об этом тоже говорит:
Не спится девочке капризной,
Ее окно в ночи горит.

Я вышел в ночь дорожкой лунной,
Махал мне вслед огромный вяз,
Как капитан пиратской шхуны
Я на огонь беру свой галс.

Мне мысли покой не несут,
За все я ответственный в мире,
Я чувствую боль за версту
Как звук на поломанной лире.

Замучила жадность людей на планете,
Они как жильцы в коммуналке,
Плюют они в наши котлеты
И в двери колотят нам палкой.

А, может, мы все и не люди,
А звери в костюмах и платьях,
И ближний всем с хреном на блюде
Покажет, в чем прелести власти.

Одни – замурчат от свинины,
Другие – от сала плюются,
А третий, наевшись конины,
У юрты своей растянулся.

И кто-то из них мусульманин,
Буддист, протестант и католик,
Кто мантры смешает с псалмами,
А кто-то совсем алкоголик.

Живите вы тихо в квартирах,
Не лезьте в чужие хоромы,
Никто вас не тронет в сортирах,
Не любят захватчиков хромых.

Один идешь в толпе людей,
Как путешественник в лесу,
То отмахнешься от ветвей,
Что метят прямо по лицу.

А вот стоят грибы-поганки,
На вкус и запах необычны,
Как на панели хулиганки,
Они к среде любой привычны.

И не звучат там чьи-то звуки,
Стоит-гудит зеленый шум,
Все почему-то близоруки
И почитают лишь свой ум.

Кусты везде полны колючек,
Не лес, а так – трава травой,
И в них потерян где-то ключик
От двери к сказке голубой.

Идти и можно по тропинке,
Идти за кем-то или встречь,
Да только жмет нога в ботинке,
Присяду я костер разжечь.

Для друга готово застолье,
Есть водка, вино, сладкий квас,
И песен веселых раздолье
Встречать-величать будет Вас.

Сидят за столом не поэты,
Играет на гуслях душа,
Для женщин мы пишем сонеты,
Бокал перед тем осуша.

Вот место тебе рядом с нами,
Тебя назовем мы сестрой,
Задвигались дядьки с усами,
Почуяв цветок полевой.

Без Поэтов не будет Поэзии,
И без всадника конь будет дик,
Лишь в далекой от нас Полинезии
Дикари знают птичий язык.

И от них научились Поэты
Слышать песни цветущих садов,
Сочиняли для милых куплеты
На поляне средь диких цветов.

Пели песни в России березки
И слова им придумал Поэт,
И весенние вкусные слезки
Ему лились за песни в ответ.

И в годину больших потрясений
Первым с песней Поэт прошагал,
И потом в тихий вечер весенний
Он победу в стихах воспевал.

Если надо, сейчас я заплачу
И заплачет со мною народ
О судьбе чернобровой казачки,
Чью любовь унесла пуля влёт.

Я вновь потерялся на поле во ржи,
Иду как в тропических джунглях,
Огромные листья остры как ножи,
Молочные зерна для жарки на углях.

Случайно увидел я поле из детства
На Дальнем Востоке в дремучем лесу,
У мертвой деревни шумит по соседству
Творенье природы и ласковых рук.

Кто родину нашу изводит под корень,
Торопится жить, словно завтра потоп,
Летает над нами голодная воронь
И зерна клюет, что бросал землероб.

Уважаемый товарищ Пушкин,
Хочу, руки держа в карманах,
Долбануть как из пушки
По завистливым графоманам.

Не берут их писать эпитафии,
Всех покойных от них корёжит,
Им бы делать с них фотографии,
Аккуратно поправив одёжи.

Но зато их полно в «СамИздате»,
Что ни слово – как будто Пушкин,
А к известной в России дате
Моют с мылом свои уши.

Я ведь тоже на «СИ» графоманю,
Интересно, о чем кто пишет,
Как всегда у нас критиканы
Соловьями поэтов освищут.

Вы не бойтесь, товарищ Пушкин,
Мы не пьем вместо водки текилу,
И для чая вам русские сушки
Мы найдем как Руслан Людмилу.

Совсем я что-то исписался,
Не вижу тем, не знаю рифм,
И на дороге не встречался
Мне шестикрылый Серафим.

Писать о цветиках в садочке,
Когда в стране моей труха,
В тетради мятые листочки
И не поднимется рука

Писать о яйцах Вексельберга,
О нищих явных и фальшивых,
Где тот приют и милый берег
Для стариков, детишек вшивых.

Мы без войны себя разбили,
Пожгли дома, снесли сады,
Кого-то мы озолотили
И в грязь втоптали все следы

Всех совершенных преступлений
Во благо вас или меня,
Куда-то вверх ведут ступени
В травой заросший березняк.

А мы слоняемся по кругу,
В который раз, который год,
И гимн советский в шесть по утру,
И комсомол нас всех ведет

Куда-то в дебри всех базаров,
Где все ты купишь и продашь,
Такое ж было у хазаров —
От грабежей цена продаж.