Ирина Глебова - Мне снился сон…
Как и говорил адмирал Гамильтон, корабли конвоя не так привлекали немцев, как собственно суда, везущие груз. Конвой отражал атаки и самолётов, и подводных лодок, но три транспорта всё же были потоплены. Как уходил под воду американский корабль из Бостона, девушка видела сама. Потом офицеры ей сказали, что он вёз танки, что часть экипажа погибла, но многих подобрали на эсминец эскорта. А за ужином адмирал Гамильтон порадовал команду: он получил сообщение, что в Альтен-фьорде наскочил на камни и получил повреждение тяжёлый немецкий крейсер «Лютцов», да ещё выведены из строя три вражеских эсминца.
4 июля воздушные атаки начались прямо с утра. Вскоре с борта «Лондона» увидели, как задымил идущий недалеко транспорт, услышали взрывы. Через час контр-адмирал пригласил к себе в каюту корабельного врача Уильяма Роскоммона. Вскоре он вернулся в лазарет, стал быстро собирать в специальную сумку инструменты, медикаменты, бинты… Сказал коротко сестре:
– Подбили большой корабль «Даниэль Морган». Там много раненых, и один из них – корабельный доктор. Сейчас катер нас с тобой отвезёт туда.
– И меня?
Виктория перевела дыхание: она только собралась просить Уильяма взять её с собой.
– Конечно, – кивнул он деловито. – Мне нужен помощник.
Катер бросало на волнах – тех самых, которые с палубы «Лондона» казались спокойными и монотонными. От холодных брызг не спасал и капюшон куртки. Но корабль быстро приближался, уже стали видны опалённые борта, расщеплённые доски палубы, словно отрезанная ножом труба… Виктория, намертво вцепившаяся руками в поручень, дрожала. Но не от холода. Только теперь она по-настоящему поняла: сейчас увидит кровь, раны, смерть. В госпитале, где она немного помогала с другими девушками, их подопечные были уже обработаны докторами. Самое большее, что ей приходилось, это менять повязки, а так – только кормить, помогать садиться и ложиться, передвигаться… Виденное в Белфасте всплыло в памяти, но тогда она просто закрыла ладонями глаза и убежала. Теперь не убежишь. Вот сейчас, через несколько минут, она вместе с Уиллом станет обрезать клочья кожи вокруг ран, вынимать осколки, может даже – ампутировать. Слышать стоны и крики… Страшно!
Но страх скоро прошёл. Главное, она не упала в обморок в первые минуты, увидев обнажённые кости ноги и кровавое месиво вокруг них. Этот раненый уже был перенесён в лазарет, и Уилл сразу занялся им. Она начала помогать, сцепив зубы, но очень скоро перестала отводить глаза от раны, сама не заметив этого. Не до этого было. Помимо того, что успевала подавать брату инструмент, бинты, шприцы, Виктория ещё и следила за самим матросом, который то терял сознание, то приходил в себя. Вытирала пот у него со лба, сжимала плечи, чтобы не дёргался, что-то всё время шептала ему…
На соседней койке лежал без сознания корабельный врач с перевязанной головой. Уильям успел бегло осмотреть его, сказал:
– Сильная контузия, кома от болевого шока. Плохо дело…
Троих матросов он быстро перевязал – раны были лёгкими. Ещё двое оставались на палубе, и они – врач и сестра милосердия, – не сразу решили, кого первого оперировать. Оба казались в критическом состоянии. Всё-таки начали…
Капитан «Даниэля Моргана» в лазарет не заглядывал. Они видели его только когда высаживались из катера. Он пробежал тогда мимо, крикнув: «Займитесь ранеными!». Уильям пожал плечами: «А для чего мы здесь?..» Но один из офицеров, помогавший им, объяснил: в трюме течь, в одном из отсеков пожар, все усилия брошены на то, чтобы удержать корабль на плаву. Это было понятно.
Через время – Виктория уже потеряла ему счёт, – подбежал матрос.
– Господин военврач, сэр, – козырнул он Уильяму, – вас просят подойти к аппарату связи. Флагманский крейсер вызывает.
– Через несколько минут, – кивнул головой брат. – Закончу перевязку и приду.
Он и в самом деле минут через пять обрезал бинт, кивнул сестре:
– Закрепи сама. Я сейчас вернусь.
Сполоснул руки в тазе и ушёл, швырнув от двери на стол полотенце. Виктория подумала: «Который сейчас час? Наверное, уже поздно». Глянула в иллюминатор, но тут же вспомнила: светло круглые сутки.
Позже Уильям рассказал ей о разговоре с адмиралом Гамильтоном.
– Уильям, – сказал тот, не утруждая себя официальным обращением. – Я сейчас пошлю за тобой и Викторией катер, быстро возвращайтесь.
– Но, господин адмирал, – удивился брат. – Почему? Мы ещё здесь нужны!
После небольшой паузы контр-адмирал Гамильтон ответил:
– Через полчаса мы вывесим на мачте знак «Красный треугольник с красным крестом»…
– Не понял… Это ведь значит: всем рассредоточиться… Зачем?
– Да, всему транспорту рассредоточиться и поодиночке следовать к месту назначения. Зачем, не могу тебе объяснить. Только что получил приказ из адмиралтейства, лично от первого морского лорда адмирала Паунда… Эсминцы охранения и корабли ближнего прикрытия отходят на запад, соединяются с отрядом дальнего прикрытия, возвращаются на базу… Транспорты рассредоточиваются и самостоятельно следуют в русские порты…
– Не понял! – Теперь уже в голосе Уильяма была не растерянность, как в первый раз, а возмущение и напор. – Что за бредовый приказ? Как это возможно! Мы ведь сейчас почти на траверзе мыса Нордкап! Рядом с немецкими аэродромами и базами! Они же станут расстреливать беззащитные транспорты, как в тире!
Он услышал, как адмирал вздохнул, потом сказал хрипловато:
– Приказ есть приказ… Садитесь в катер и возвращайтесь.
– Нет, – отрезал Уильям. – Здесь тяжелораненые, двое в критическом состоянии. Заняться ими некому, бросать нельзя.
– Вы можете не дойти… – И поскольку Роскоммон молчал, адмирал попросил. – Отправь сестру.
– Она не только мне сестра, она сестра милосердия. И, должен сказать, отличная помощница. Она тоже нужна здесь. – И, смягчив тон, добавил: – Господин контр-адмирал, да она и сама не оставит меня и раненых. Я знаю…
Виктория вышла на верхнюю палубу, сделала шага три и схватилась за какой-то канат. В сером тумане она видела, как уходит, удаляется флагманский крейсер «Лондон» – медленно, тяжело. Силуэты поменьше – эсминцы и крейсеры, – уже почти растворились в белесой дымке. Ей было тяжело дышать и она впервые ощутила себя такой маленькой в этом огромном океане! Впереди, в волнах, вдруг показался перископ подводной лодки… Нет, почудилось! Но ведь они и вправду здесь, эти вражеские субмарины! Раньше их отслеживали, отгоняли, не подпускали близко, но теперь немцы уже наверняка знают, или вот-вот узнают, что транспорты, и «Даниэль Морган» тоже, никто не охраняет… Девушка не могла понять, в чём дело? Почему их бросили? Предали!..
Глава 16
– Шесть десятилетий прошло, мой мальчик. Даже больше… А я до сих пор не могу понять, что же произошло тогда! Почему отдали приказ уйти всей охране? Почему бросили на растерзание эти беззащитные корабли? Сотни людей. А бесценный для воюющей страны груз? Танки, самолёты, машины, медикаменты!
Щёки леди Виктории пылали румянцем: от пылающего камина, от выпитого вина, но – больше всего, – от волнующих воспоминаний.
– Об Арктических конвоях много потом было написано исследований, высказано версий и догадок, но всё не то, не то!
– Я тоже помню, – кивнул Энтони. – Известие о выходе навстречу конвою PQ-17 немецкого линкора «Тирпиц» до смерти напугало наше адмиралтейство… Я, кстати, тоже не мог до конца понять – почему? Да, мощный военный корабль, но разве настолько грозный и непобедимый, что нужно было так позорно удирать? Там было больше немецкой шумихи и пропаганды, чем реальности. Вот же – потопила его русская подводная лодка очень даже просто.
Бабушка, которая последние минут десять своего рассказа прохаживалась по комнате, вновь села в кресло. Вздохнула.
– Я много читала этих самых исследований, научных книг. Но настоящего ответа не нашла. Узнаю ли когда-нибудь?.. Там есть какая-то тайна, которую до сих пор не раскрывают… Ну ладно. Я продолжу. Тебе интересно?
– Необыкновенно! – Воскликнул Энтони. – А ты ещё так рассказываешь: я словно бы вижу всё сам.
– Тогда слушай. Но, сначала, впусти пожалуйста, Буффи, она скребётся в дверь, просится…
Собачонка всего полминутки попрыгала, выражая радость встречи, потом улеглась на ковре, между хозяйкой и молодым хозяином, положив ушастую морду на туфель Энтони. Он погладил её, подумав грустно: «Старенькая стала…» Почему-то о бабушке он так не думал, наверное она не давала к этому повода. А особенно сейчас, когда рассказывала, вспоминая свою молодость.
…Одному из прооперированных моряков было очень плохо, он не приходил в сознание, всё время бредил. Вспоминал тот налёт немецких пикирующих бомбардировщиков, при котором и был ранен. Виктория сидела у его постели, держала, когда он пытался сесть, подносила к губам питьё. Второй раненый пришёл в себя, говорил ей:
