Ирина Глебова - Мне снился сон…
Союзные конвои формировались в Шотландии, в бухте Лох-Ю. Затем они следовали к Исландии, где в районе Рейкьявика эскортные корабли пополняли запасы топлива. Далее конвой шёл на восток – в русские порты Мурманск или Архангельск, – настолько севернее Норвегии, насколько позволяла кромка льда. Ведь там, вдоль оккупированного норвежского побережья, располагались германские морские и авиационные базы. Потому между конвоем и норвежским берегом развёртывался отряд ближнего прикрытия, состоящий из крупных кораблей. В определённом заранее месте конвой передавался под охранение Северному флоту Советского Союза. Навстречу транспорту выходили миноносцы, сторожевые корабли, тральщики, с воздуха их прикрывала морская авиация, истребители, а противолодочные корабли вели поиски фашистских подводных лодок. Зимой в замерзающее Белое море впереди транспортов входили ледоколы.
Первый конвой без потерь прибыл в Архангельск. Он привёз грузовики, мины, бомбы, истребители «Харрикейн». И до конца 1941 года все конвои добирались без особых происшествий. Всё изменилось уже в самом начале 1942 года. В январе, в составе конвоя PQ-7, был потоплен первый английский пароход «Вазиристан». Дальше – больше…
– Я, мой мальчик, плыла с конвоем PQ-17… Слышал? Самый необъяснимо трагический конвой в истории Второй мировой… К тому времени я была уже довольно опытной медсестрой, хотя мне не было ещё девятнадцати лет. Да, ещё в сороковом году, с девочками из нашего колледжа, я окончила курсы медицинских сестёр. Немцы жестоко бомбили и Лондон, и другие города, много было раненых в госпиталях. Нам очень хотелось хоть чем-то помочь, и мы помогали. Даже наша королева…ну, тогда ещё наследница, Елизавета Виндзорская, выучилась на медсестру, а она на два года моложе меня… С родителями и младшим братом мы жили в «Роскоммон-холле», Кентербери тоже бомбили, потому у меня в местном госпитале была кое-какая практика… Да, в апреле сорок первого года я поехала с подругой к её родным, в Белфаст. Вот там мы попали под прямую бомбёжку и впервые на моих глазах погибли люди – два человека. Одного просто порезало осколками, второму оторвало ногу… И когда через два месяца Гитлер напал на Советскую Россию и я стала слышать в сводках по радио, сколько бомб падает на их города и деревни, – мне было жутко. Я так живо представляла, каково это, что испытывают русские люди…
Леди Виктория улыбнулась Энтони:
– Правда, милый, сколько лет прошло. А вот стала рассказывать тебе и так живо всё вспомнила… Когда начались военные действия на Востоке, поменялась тональность наших газетных публикаций. Я ведь до этого Россией совершенно не интересовалась, а тут, вместе с отцом каждый день читала газеты: Ленинград, Москва… Узнала, как мужественно бьются эти русские солдаты, хотя и отступают, как они любят свою страну. Особенно меня потрясла история одной героической девушки, тогда её называли Таня. Но после войны я узнала настоящее имя – Зоя. Ты, наверное, не знаешь… Она была в группе диверсантов, нападавших на немцев в тылу. Её схватили, но она не выдала своих друзей. А пытали её жестоко, и зимой, по морозу, раздетую провели через деревню и повесили…Я читала и плакала, ведь мы с ней были ровесницы, по восемнадцать лет! Как же я сочувствовала русским, как радовалась, что мы им помогаем! И вдруг я узнаю, что старший брат Уильям собирается идти с Арктическим конвоем в Россию, в город Мурманск!.. Ты помнишь, Тони, что у тебя был ещё один двоюродный дед – мой брат, погибший в войну?
Энтони не стал признаваться бабушке, что вспомнил с трудом и только сейчас, когда она об этом заговорила. Он просто кивнул. Леди Виктория чуть улыбнулась, понимающе.
– Милый Уильям… Я сама виновата, редко его вспоминала, тебе почти не рассказывала. А ведь так любила его… Да, Уильям был военным врачом и уже несколько лет служил на крейсере «Лондон». Именно этот крейсер был назначен в ближнее прикрытие готовящегося конвоя.
Энтони, конечно, не помнил конкретных названий кораблей, но знал: конвои охранялись хорошо. Это были отряды ближнего прикрытия, дальнего прикрытия – крейсеры, эсминцы, линкоры, авианосцы. У побережья Северной Норвегии разворачивались подводные лодки, с Кольского полуострова поднимались эскадрильи самолётов, в основном советских. Но ведь и немцы мощно обрушивались на идущий транспорт: бомбардировщики, торпедоносцы, корабли всех классов, вплоть до легендарного, наводящего ужас своей мощью линкора «Тирпиц»… Словно отвечая его мыслям, бабушка говорила:
– Это был сорок второй год, первый месяц лета. Только что в Россию прошёл конвой PQ-16. И хотя он дошёл до места с небольшими потерями, но подвергался очень сильным атакам самолётов и подводных лодок. Был среди кораблей советский теплоход под названием «Старый большевик»… – Леди Виктория произнесла это на русском языке, Энтони восхищённо вскинул брови. – Вот в него как раз попали бомбы, начался сильный пожар. Но команда мужественно, много часов, боролась с огнём, спасла корабль и догнала конвой. И уже на месте, в Архангельске, наш офицер, командовавший силами охранения, сказал русским офицерам и морякам, как он лично, и все английские моряки восхищаются экипажем этого теплохода… Вообщем, дорогой, сам понимаешь: родители не могли возражать против участия Уильяма в походе – это была его служба и долг. Но когда я стала проситься отпустить и меня с ним, на «Лондоне», – просто восстали!
Леди Виктория поднялась, прошлась, взяла со столика бокал и слегка отхлебнула вина. Энтони показалось, что в её походке появилась особая лёгкость, а в движениях – даже какой-то кураж. Воспоминания вернули бабушку в молодость – это понятно. И когда она, с небрежным взмахом руки, сказала:
– Но я не уступила. Была упряма, считала себя взрослой. Возразила отцу: «Идёт война. А я сестра милосердия. Раненные ведь там!..» – Энтони сразу представил, что такому напору трудно противостоять.
Вообщем, родители отпустили юную дочь в плавание. Повлияло ещё то, что рядом с ней будет старший брат, и что командором на «Лондоне», возглавляя отряд ближнего прикрытия, шёл контр-адмирал Гамильтон – давний друг семьи Роскоммон. Он успокоил герцога и герцогиню, хотя и сказал откровенно: «Опасность, конечно, есть. Немцы делают всё, чтоб не пропустить корабли. Но именно этот конвой будет охраняться очень продуманно и мощно. У меня четыре крейсера и три эсминца. В Норвежском море, в дальнем прикрытии, два линкора, авианосец, два крейсера, больше десяти эсминцев! Подводные лодки, и русские, и английские, окружат нас плотным кольцом. А на аэродромах Кольского полуострова мощная авиация уже готова, русские лётчики настоящие ассы. И потом… опыт уже показал: основной удар немцы направляют именно на корабли с грузом, а не на охранение».
И в самом деле, обеспечение конвоя PQ-17 было надёжным, продуманным. Никто не ожидал, что обернётся всё так…
– Мы вышли из Хвальфьорда в Исландии… Это был 42-й год, 27 июня, я запомнила… Адмирал сказал: «Да благословит нас Бог. В эфире соблюдать полное молчание»…
Первые три дня плавание казалось девушке почти что прогулочным круизом. Трижды в день, в офицерской столовой, во время трапезы, сэр Гамильтон сообщал, что всё спокойно, курс конвоя продолжает оставаться для врага тайной. Виктория подолгу стояла на верхней палубе, одетая в тёплую, с капюшоном и меховой опушкой куртку, смотрела, не могла отвести взгляд, в серые воды океана. Всё зачаровывало её: мерно перекатывающиеся тяжёлые волны, островки проплывающего льда, сверкающие под лучами солнца блеском хрусталя или драгоценных камней, непроходящий день – то, что русские называют «белыми ночами»… Однажды брат тихонько подошёл к ней, спросил:
– Что это ты шепчешь, сестрёнка?
Она подняла на него восторженные глаза, ответила стихами:
– Вот пал туман на океан, —
О чудо! – жжёт вода.
Плывут, горя, как изумруд,
Сверкая, глыбы льда.
– Да, – кивнул Уильям. – Кольридж. Очень похоже.
– Но, Уилл, мы что же, все десять или двенадцать дней так и не увидим фашистского самолёта или корабля?
Брат покачал насмешливо головой:
– Вижу, ты разочарована. Не обольщайся, скоро они нас обнаружат.
На следующий день, чуть в стороне, но совсем недалеко, пролетел низко немецкий самолёт-разведчик, сделав несколько кругов. Транспорт был обнаружен. Как и весь экипаж «Лондона», Виктории пришлось видеть и переживать и атаки пикирующих бомбардировщиков, и рейды вражеских эсминцев, и стрельбу торпедоносцев. Правда, сам «Лондон» только дважды попытались атаковать с воздуха. Первый раз быстро подошедшие два крейсера вместе с флагманским крейсером открыли плотный огонь, и немецкие самолёты тут же ретировали. Второй же раз разгорелся настоящий бой в небе прямо над «Лондоном». И когда один из русских истребителей подбил бомбардировщика, Виктория закричала, захлопала. Она всё время оставалась на палубе, притаившись за большим спасательным катером. Страх и восторг не давали ей двинуться с места. И потом, весь день и ночью, долго не засыпая, она представляла себе этого смелого русского лётчика: синеглазого, белозубо-улыбчивого, ловко спрыгивающего на землю с крыла самолёта, снимающего шлем с густых русых волос… В хрониках с Восточного фронта она видела таких ребят, восхищалась ими. Девушке казалось, что она могла бы полюбить такого…
