Саша Канес - Жизнь без спроса
Меня передернуло:
– Не морочьте мне голову, все оборудование застраховано.
– Да, конечно, мадам, простите… – испуганно ретировался парень. – Просто сейчас такие события в Египте… Никто не знает, как поведут себя страховые фирмы.
– Не сомневаюсь, вы разберетесь со своими проблемами.
– Да-да, еще раз простите… я очень сочувствую вам, мадам!
Не подходя к Ахмеду, я по указанному маршруту перешла маленькую пыльную площадь, на которой мы уже стояли утром, и оказалась перед большими грязными воротами. «Light house» – было написано красной масляной краской на облупленной серой штукатурке. Чуть ниже добавили черной краской, уже по-русски: «Гостиница «Маяк». И чуть ниже еще: «Русский клуб. Хочешь – живи, как человек, а не хочешь – иди на х…!»Я вспомнила, что слышала об этой юдоли скромности и аскетизма от одного знакомого дайвера по имени Вова и по прозвищу Борода. Это подобие постоялого двора было возведено в ранг отеля неким бедуинским кланом, унаследовавшим оную убогую недвижимость от израильской армии. Израильтянам здание служило казармой. Как гласит предание, возвели эту казарму еще задолго до израильтян древние набатейцы, но быстро оставили ее, повесив предварительно на воротах проворовавшегося строителя-подрядчика. Тот позволил себе сверх меры нажиться на простых набатейских военнослужащих. Единственное достоинство отеля – дешевизна. Даже в лучшие времена цена «номера» в нем не превышала ста баксов в месяц.
Никакого административного помещения мне вообще найти не удалось. Двухэтажный барак, разбитый на комнатки-конурки, образовывал подкову. Во внутреннем дворике располагалась кухня и что-то типа общей столовой, обставленной грязными пластмассовыми столиками, топчанами и пыльными бедуинскими ковриками.
На одном из ковриков, скрючившись, спал бомжеватый тип. Из-под зеленой вязаной лыжной шапочки, полностью скрывшей лицо, выбивались седые лохмы. Кроме шапки, на нем имелись свитер и шерстяные носки. Штаны отсутствовали, а некогда белые трусы были позорно мокры. Воняло. Напротив типа на циновке в позе лотоса восседал молодой человек со спутанной и немытой растаманской шевелюрой. Он прихлебывал из большой стеклянной чашки мутную бурду. От бурды шел пар, пахнущий дрянным растворимым кофе. Растаман, не отрываясь, смотрел куда-то сквозь дедка. Похоже, медитировал.
– Простите, – обратилась я к нему. – Вы не подскажете, где здесь ресепшн… или кто-то из администрации?
– Хотите комнату посмотреть? – бабьим голоском спросил меня молодой человек, не отрывая всепрощающего взора от мокрых трусов старшего товарища.
– Нет… мне нужно… в общем, я мать девушки, которую здесь, может быть, кто-то знал… Она…
– Ленка, что ли?
– Нет, не Лена.
– Господи! А кто же тогда, если не Ленка… Ленку-то все знают…
– Маша… Мария Ярцева. Я ее мать. Вы знаете что-нибудь?
Растаман поднялся, поставил чашку на коврик и, пошатываясь, подошел к спавшему. Наклонившись к его голове, заорал:
– Хоккеич! Вставай, Хоккеич!
Потом повернулся ко мне и пояснил:
– Хоккеич его зовут. Он в Сыктывкаре сборную тренировал по хоккею с мячом… Но уж только очень он того… зашибал. И вот результат – где теперь Сыктывкар и где Хоккеич?
Хоккеич мучительно закряхтел и поднялся на карачки. Из-под шапки раздалось невнятное шамканье, в котором угадывался бессмысленный вопрос:
– Кто?
– У этой… ну, у твоей… какая у ней фамилия?
Меня замутило. Хотелось дать в морду и тому, и другому, несмотря на то что они явно не имели никакого отношения к моей беде.
– У ней нет фамилии… сейчас… Она, это… паспорт потеряла… Фамилия у ней в паспорте была, и теперь всё…
– К ней мать приехала, вот. – Растаман указал на меня.
– Мать? – удивился Хоккеич.
Он стянул с головы шапку и уставился на меня рыбьими глазками. Я с отвращением взглянула в открывшееся моему взору пропитое лицо. Хоккеич оказался несколько моложе, чем казалось, возможно, почти моим ровесником, но и это обстоятельство его нисколько не красило.
– Чья мать? – Это более всего напоминало стон.
– Ну, этой, твоей… как ее зовут-то?
– Клавка она… а чо?..
– А! – растаман просветлел и пояснил мне: – Ее, значит, Клавкой зовут! Она выгнала Хоккеича вчера. Он вечером, видать, обоссался… ну, она его, Клавка то есть, и выгнала. Клавка, Клавка… Клавка! Нужно запомнить!
Растаман распрямился, запрокинул голову и потер ладонью лоб.
– А то я подумал, может быть, она Машка-то и есть. А она Клавка, оказывается! И вот Клавка, значит, Хоккеича выгнала теперь, и поэтому он спит на коврике. Так-то вот… Теперь вы поняли?
– Какая мне разница, где спит этот ублюдок! – заорала я в бешенстве.
Растаман испуганно отшатнулся от меня и захлопал ресницами.
– А чего, простите, вы хотели? – Он просто забыл, с чем я к нему обратилась.
Я не успела ответить. Во дворик набатейского отеля быстрым шагом вошел невысокий плотный человек, которого я сразу узнала. Я не видела его много лет, но даже звук его шагов не могла бы не вспомнить.
Я отшатнулась и оказалась в тени деревянного столба, облепленного обрывками брезента.
– Привет, орлы! – обратился вошедший к растаману и Хоккеичу.
– Привет, Олежище… – ответили они почти хором.
– Что, для меня нет новостей?
– Ты все про сумку свою, что ли? – наморщил узенький лобик растаман.
Тот кивнул.
– Не-а… Не находили. Не было ничего.
– И Хоккеичу ничего на перепродажу не приносили?
– Да нет! Ты чо!.. Хоккеич не барыга! – обиделся за приятеля растаман.
На пьяной роже бывшего наставника сыктывкарской спортивной молодежи появилось оскорбленное выражение.
– Понятно… – махнул рукой пришедший. – Все честные… А вещи пропадают… Плохо. Черт с ними, с деньгами и с кредитками, но в телефоне у нее куча всего записано, и паспорт восстанавливать – такая головная боль! Тем более здесь и сейчас! Бедная Маша!
Внезапно он сделал шаг вперед, повернулся в мою сторону и замер как вкопанный. Нет, он не узнал меня. Он вообще не смотрел мне в лицо. Его взгляд остановился на сумочке из зеленой кожи, которую я сжимала в руках.
– Так вот же она! – воскликнул он и протянул руку. – Откуда у вас эта сумка?
Только теперь он поднял на меня глаза, и зрачки его явственно расширились.
– Анна? Анюта?! Ты?! Откуда?..
– Маша… Маша Ярцева… что… Она жива?
– Да, конечно. Что за вопрос, Аня? А почему тебя… то есть, прости, почему ты…
– Ты что, не знаешь, что она моя дочь?
Я не помню, какое выражение появилось после на его лице. Мне было все равно. Я поняла, что произошла чудовищная ошибка, но главное – моя дочь жива. Все остальное – ерунда!
– Мама! Ты откуда здесь? – услышала я Машин голос.
Я повернулась к входу и краем глаза увидела бежавшую в мою сторону живую и невредимую Машу. И тут же все поплыло вокруг, в глазах потемнело, разом иссякли силы… Я рухнула в самый обычный примитивный и пошлый бабский обморок.
Дахаб – Таба – Коломна
Я отнюдь не поклонница фильмов Вуди Аллена, но не могу не согласиться с тем, что он является автором замечательных афоризмов. Один из самых моих любимых звучит так: «Если хочешь рассмешить Всевышнего, расскажи ему о своих планах!» Обнадеженный моим обещанием, водитель Ахмед рассчитывал, что как минимум два-три дня он будет возить мрачную немолодую женщину по Синаю, получая за это неимоверные триста долларов в день. Но вот уже в три часа пополудни он увозил меня назад в Табу почти счастливую.
Невозможно передать все, что я перечувствовала за неполных два дня.
Моя дочь оказалась самой настоящей авантюристкой. Она нашла в Дахабе школу подводного плавания, открытую моим бывшим одноклассником и почти женихом Олегом Точилиным. Она списалась с ним по Интернету и отправилась к нему учиться. Маша носит фамилию своего отца, и бедному Олегу даже в голову не могла прийти мысль, что Маша Ярцева – дочь его первой соседки по парте. А закончилась Машкина авантюра тем, что тот, кто не стал моим мужем, похоже, вот-вот станет моим зятем. Надеюсь, что ему, по крайней мере, не придет в голову называть меня «мамочка»! Ужас! Анекдот!
Разумеется, моя дочь занималась исключительно в «Царице Тамаре», в клубе, названном Олегом в честь его мамы Тамары Ильиничны. Маша никогда не обращалась в «Золотую рыбку». Просто кто-то украл сумочку с телефоном и документами.
В тот день Маша собиралась поехать в Москву, чтобы сообщить мне о предстоящем важном событии (естественно, без документов через границу ее никто не пропустил). Какая-то девица взяла на Машкино имя самое свежее оборудование в «Золотой рыбке» и бесследно исчезла. Сотрудники дайвинг-центра решили, что девушка, не вернувшая оборудование, утонула. А дальше все уже совсем просто: нашли мой номер в телефоне и позвонили. Сориентировавшись в обстановке, я не захотела смущать обалдевшую от моего появления парочку и сразу же уехала назад. Вот приедет Маша в Москву и все расскажет, никуда не денется. А пока пусть объясняет Олегу, почему, успев исповедаться в солидарном неприятии русского классика, не посчитала нужным признаться в родстве со мной.
