Алексей Синицын - Искусство скуки
– Убеждена, что здесь не обошлось без вагнеровской «Die Hochzeit», навеявшей позже «Hells Bells» AC/DC, и четвёртый трек в «Division Bell» Pink Floyd. Есть ещё одна рахманиновская фантазия на тему Шопена… – Ульрика шелушила маковые головки каких-то неведомых мне растений, и я чувствовал себя португальцем, впервые попавшем морским путём в Индию.
– Ты можешь себе представить, что всё это, о чём ты только что сказала, скрывается в бое городских часов?
Не получается сказать что-нибудь умное, промолчи. Но я всегда в разговорах с Ульрикой выбирал третий, наихудший вариант.
– Часы существуют в городе с XV века, – задумчиво и глухо отозвалась она, словно из тех самых времён, когда часы установили на городскую Ратушу, – и, конечно же, я упомянула лишь малую часть того, что приносит с собой их звон. Каждый в бое часов слышит своё. – Она пожала костистыми плечами. – А потом, ты забываешь про море, ведь море-то здесь было всегда.
Да, море было всегда. И не будь здесь моря, одни часы ничего не смогли бы изменить в жизни города и его людей, ни тогда – 500 лет назад, ни сейчас. Но, ведь они и так ничего не меняли. Я не помню, сказал ли я это вслух или только подумал, глядя на то, как пламя в камине добралось до кусочка бересты и стало закручивать его, пока не превратило в чёрную мумию гигантской улитки.
– Вот, что я тебе скажу. На имя бургомистра более чем за пять веков было подано 66 петиций, с предложением покончить с часами, или, по крайней мере, поменять что-нибудь в их уникальном механизме. – Ульрика довольно и с интересом разнюхивала свои ладони, пропахшие растёртыми в пыльцу семенами растений. – Всё это есть в городском архиве. Сходи, взгляни, если хочешь.
То ли, от того, что мне живо представилось, как некий господин, похожий на меня, с прилизанными волосами на манер приказчика, в старых бухгалтерских нарукавниках копается в пыльных папках бургомистерского архива, то ли от многочисленных запахов растений, роившихся в комнате Ульрики, я громко и неприлично развязано чихнул. Пришлось довольно долго оттираться носовым платком. А она весело надо мной смеялась, а заодно, верно, и над своей мыслью послать этого чистоплюя, да ещё, судя по всему, аллергика в городской архив.
– Ладно, слушай. Меня удивили две вещи. – Она отложила свои растения в сторону.
– Разве тебя ещё что-то может удивлять? – Я заканчивал с оттиранием шеи от собственных соплей и слюней расчиханных повсюду.
Ульрика не обратила на мой вопрос никакого внимания. (Я когда-нибудь перестану задавать вопросы, только для того, чтобы на них мне непременно что-нибудь отвечали?).
– Сколько, ты думаешь, в городе сменилось бургомистров, с тех пор, как на городской Ратуше установили часы? – Ведьма теперь готовила мой любимый кофе с корицей, вертясь у плиты, цветастая, как ярмарочная цыганка.
– Думаю, около сотни. – Я же рассматривал, сидя в плетёном кресле-качалке атлас отсутствующих змей Ирландии.
– А если подумать? – Она внимательно смотрела на меня.
– Если подумать? – Я подумал, и более трёх десятков лишних бургомистров расползлись как некогда змеи из Ирландии в неизвестном направлении. – Неужели шестьдесят шесть?!
– Именно! – Ульрика заметно обрадовалась моей не окончательной тупости. – За более чем пятьсот лет существования часов на городской Ратуше, в городе сменилось ровно 66 бургомистров, на имя каждого из которых некогда, с завидной методичностью, подавались гражданские петиции с просьбой что-нибудь предпринять относительно боя городских часов. Один городской голова – одна петиция. Баста! – Сейчас она больше походила не на цыганку, а на упрямую и гордую испанку.
– И что же на это отвечали бургомистры? – Я слегка покачивался в уютном кресле.
Ульрика передала мне маленькую ступку с крепким коричным кофе, и сама, с точно такой же, уселась напротив на самый обычный деревянный чурбан, даже немного сучковатый, внешне напоминавший вздремнувшего лет на 200 эпического онта.
– Хочешь маковый крендель?
Я отказался.
– Бургомистры вели себя, как вполне добропорядочные чиновники. О, Боже! – Ульрика всплеснула руками, чуть не пролив на свою цветастую юбку кофе и едва не выронив маковый крендель. – В этом городе, вот уже более пятисот лет, царит самая законопослушная добропорядочность!
– Разве это так уж плохо? – Усомнился я, вставив для выражения неопределённости своей позиции по данному вопросу это лишнее «уж».
– Нет, это совсем не плохо. – Прокомментировала Ульрика, подробно выжёвывая крендель. – Это скучно, но в то же время весьма поучительно. Сейчас ты всё сам поймёшь.
Я уселся поудобнее в её плетёном кресле, хотя удобнее, наверное, уже было некуда. Сколько раз я с джентльменской готовностью предлагал поменять Ульрике её чурбан на кресло, но она всякий раз почему-то отказывалась.
– Решение об оснащении Ратуши часами по предложению тогдашнего Магистра Ордена Тамплиеров, патронировавшему город, населением было одобрено единогласно. Тогда оно составляло всего-то 316 человек. Говорю тебе, всё это есть в архиве. Но согласно параграфу третьему городского Устава, решения, принимаемые городским населением единогласно, могут быть отменены тоже только исключительно таким же единогласным образом! – Ульрика явно торжествовала по поводу незыблемости содержания третьего параграфа. Это было видно, один её глаз стал немного больше другого, а ступка с кофе радостно завибрировала в её руке преисполненная воспаряющего благоговения.
– Ну, и? – Недоумевал я, – за чем же дело стало?
– О! – Захохотала Ульрика. – Ты плохо знаешь, что такое маленькие, северные добропорядочные города со своей историей! Здесь ни одна чёрная кошка не перебежит тебе дорогу, не будучи уверенной, что этот её поступок одобряют две трети совершеннолетних граждан, имеющих право голосовать на муниципальных выборах.
– А, что местные чёрные кошки здесь тоже участвуют в роли кандидатов в муниципальных выборах? – Глупейшим образом поинтересовался я.
– Пока, таких случаев не было. – Пояснила Ульрика своим чуть осипшим голосом, – Но, как знать, как знать… – Она сделала микроскопический глоток из своей ступки и хитро сощурилась на меня.
Городской совет, странные часы, бургомистр, благочестивые граждане, возможная в дальнейшем легитимизация кошек… От всего этого я и сам пришёл в нешуточное возбуждение, как истомившаяся от безделья гончая, заслышавшая скрип отворяемого замка в оружейной комнате.
– Так, что же такого с решением городского совета? – Спросил я уже с нетерпением.
– С решениями. – Поправила меня Ульрика, и зачем-то подмигнула, тем глазом, который был чуть больше. – Городской совет, состоящий из двенадцати всенародно избранных прямым тайным голосованием граждан, как ему и положено, по соответствующему параграфу городского Устава специально за последние пятьсот лет 66 раз собирался, по вопросу присутствия данных часов на Ратуше. Совет обязан рассматривать всякое заявление, подписанное не менее чем семидесяти девятью жителями города. Это число составляет ровно четверть от трёхсот шестнадцати. – Я замер со ступкой в руках, а Ульрика нарочно выдержала многозначительную паузу (все ведьмы, наверное, хорошие актрисы), она ждала, на тот случай, если я вздумаю её проверять, деля в уме 316 на 4. А я, видя, что она ждёт, так и поступил.
– Но толку-то! – Продолжила она, когда убедилась, что я сообразил, почему на 4 нужно было делить именно 316. – Нужно проводить всеобщий референдум среди городского населения. Но, видишь ли какая незадача, когда это делали, всякий раз находился один человек, который голосовал «против»! Всегда!
Ульрика поставила свою ступку на деревянный кряжистый стол и с нескрываемым удовольствием от произведённого её рассказом впечатления смотрела на меня.
– Вот это да! – Искренне восхитился я, и затребовал себе ещё кофе с корицей. – И неужели за 500 лет не было ни единого раза по-другому? В этом же скрывается какая-то тайна, это же…
– Всегда – ровно один голос «против»! Шестьдесят шесть голосований подряд. – Подтвердила Ульрика, и даже для убедительности цокнула языком, передавая мне ещё одну ступку.
– А поимённое распределение голосов по данному вопросу каким-то образом фиксируется? Фиксировалось? – Переспросил я, начиная входить в роль гениального частного сыщика, волею случая заброшенного в маленький северный городок, где на протяжении более пяти веков творятся престранные вещи.
– Нет, мой друг. – Спокойно, чтобы охладить мой детективный пыл сказала Ульрика и полезла за какой-то пластинкой. – Голосование, по закону, проходит тайно, но не в этом дело.
Когда она говорила: «не в этом дело», или «ты сам всё поймёшь» – это ещё больше сводило меня с ума. Это всё равно, что пересекающему на плоту Тихий Океан человеку вечером обещали бы бальные танцы! С танцами, кстати, я, невероятным образом, угадал, или же Ульрика, опередила меня, опять немного покопавшись в моих мысленных образах.
