Наталия Терентьева - Маримба!
– Красиво, да, мам? – Катька с восхищением показала мне на живописный закат.
– Очень.
– Снимем?
– Конечно.
Я достала телефон, сфотографировала.
– Сколько у нас сегодня интересных снимков, да, мам? Башмак, закат…
– Надо было Шурку снять, когда она подбоченилась.
– Ты мне не сказала!
Я засмеялась:
– Как бы ты стала ее фотографировать? В такой драматический момент!
– Мам… – тихо спросила Катька. – А что, мне теперь кроликов нельзя кормить?
– Катюнь, – я прижала ее к себе. – Хочешь, я тебе собаку куплю?
– Хочу. Но ты не купишь. Потому что за ней ухаживать некому.
– И то правда, – вздохнула я. – Но когда ты подрастешь…
– Ты купишь мне собаку, чтобы провожать меня в школу. Чтобы дети надо мной не смеялись! Я жду, мам, не переживай.
– Ты очень хороший у меня ребенок, Катюня. Но что же мы будем делать с остальными моими детишками – с цветами моими, а?
– Может, им тоже автополив соорудить, как садовым? – неуверенно спросила Катька. – Или в тазы поставить, как мы зимой делаем, когда на неделю уезжаем в дом отдыха?
– Другого выхода нет. Правда, за три недели вода и в тазах, и бутылках высохнет… Да и тазиков у нас столько не наберется… Но хоть что-то.
Вот так бывает в сказках, но иногда случается и в жизни: когда мы подошли к своей калитке, меня кто-то окликнул. Я обернулась.
– Сима! Ты когда приехала?
– А я смотрю – ты, не ты… Катька так выросла, а ты вроде похудела. Вы, говорят, дачу эту купили теперь?
– Да.
Сима, соседка, бабушка Катькиного приятеля Тимоши, не приезжала все прошлое лето. Раньше мы с ней общались. Но после одного случая мне было как-то неприятно с ней разговаривать, и все позапрошлое лето мы только здоровались на бегу. Случай очень простой.
Я вызвалась ее проводить до электрички. Днем, в пятницу, она ехала в Москву, тоже, кстати, поливать городские цветы своей невестки. Я, в дачном размягченном состоянии, надела шлепки, села в машину и повезла Симу на станцию. Не взяла ни сумку, ни документы, ни права… Высадив Симу, я встала в небольшую пробку. Не дождавшись двух метров до положенного разворота, до разрыва, я взяла и повернула через сплошную. И изо всех сил врезалась в иномарку, с бойкой подмосковной риелторшей за рулем, которая мчалась по поселку со скоростью сто сорок километров в час и не смогла затормозить, увидев меня. Если бы я разворачивалась на положенном разрыве, виновата была бы она, с ее бешеной скоростью, а так – мне пришлось потом выплачивать тетке за ремонт ее машины круглую сумму. И никуда было не деться. Тетка разбила «Вольво» вдребезги, как пластмассовую игрушку, протаранила чужой забор и остановилась в двух шагах от другой машины во дворе. Сама риелторша и ее пассажиры, слава богу, только испугались, не пострадали. Пострадала морально Катька, она выла, как сирена, минут десять, так что приехавшие полицейские сначала успокаивали Катьку, чем меня очень удивили, а потом уже стали описывать происшествие.
Сима была совершенно не виновата. Она даже не просила отвезти ее на станцию. Я сама предложила и настояла. Но почему-то у меня в голове Сима была накрепко связана с моей аварией и огромным долгом по ремонту чужой машины, который на мне повис на несколько лет. Так мы на какое-то время почти прекратили общение. А тут она сама окликнула, стояла, радостно улыбаясь.
– Хорошо, что я тебя встретила! А то все как ни приеду – нет вас и нет. Сад вроде в порядке, а вы куда-то умотали. Ты никуда не уезжаешь? – спросила меня Сима. – Поболтаем, на речку сходим. Катюша у тебя такая большая, Тимошка смотрит на нее, стесняется, – подмигнула она мигом зардевшейся Катьке.
– Сим… И нам хорошо, что мы тебя встретили. Мы завтра утром уезжаем. Польешь нам цветы?
– В саду? – Сима с некоторой оторопью оглядела наш необъятный сад.
– Да какой там – в саду! Дождик польет, если будет, а не будет – так у нас все привычные, закаленные, других не держим. Нет, в доме. У меня домашние цветы.
– В Москву ехать? – испуганно спросила Сима.
– Да ну что ты! На веранде – тридцать горшков.
– Тридцать два, – вставила Катька, тут же опустив голову.
Она знала, что нарушает наш неписаный, но сто раз говоренный и постоянно попираемый ею закон – не поправлять меня при людях. Получается, что я вру, что ли, когда она, ради истины, уточняет: «Не два дня назад, а неделю! Не сто рублей, а сто двадцать! Не всегда, а только три раза…» Вот и сейчас.
– Да, Сим, вот девочка Катя точно посчитала – тридцать два горшка, и еще две розы в саду. Польешь?
– Полью, конечно! Спрашиваешь! Сейчас, я приду, подожди, я тебе тарелочек одноразовых из «Олимпийского» привезла, подрабатывала баба Сима зимой, зубы ремонтировала, вот, видишь, красивая теперь… – Она опять подмигнула Катьке. – А как твоя бабушка?
– Ничего, – ответила Катька, чья любимая бабушка тогда еще была жива. – Но к нам не приедет, наверно. Она больше из дома не выходит.
– А-а… Плохо… – Сима искренне похлопала Катьку по плечику. – Ну не переживай. Ты, главное, звони бабушке. У нее есть мобильный?
– И мобильный, и домашний, – вздохнула Катька.
– Вот, и мне дети купили! – похвасталась Сима и показала нам старенький голубой «Нокиа».
– О! У меня такой был в первом классе! – тут же выставилась вперед Катька и осеклась под моим взглядом. – Очень хороший телефон, удобный…
– Очень! Очень, – согласилась Сима, – просто чудо! Р-раз – и позвонила, кому хочу! Ну, давай, я побегу за тарелочками, и ты мне потом покажешь, что да как, сколько поливать.
Цветы прекрасно дождались нас. Один цветок Сима проглядела, не поливала, он почти погиб, ароматный комнатный жасмин с темно-зелеными глянцевыми листочками. Но остальные были в порядке.
Мама моя на дачу не приехала, как и обещала. Катька в то лето еще вытянулась и перестала играть с Симиным внуком Тимошей в бадминтон. Мальчики и девочки, подрастая, теряют общие интересы. Они появятся у них чуть позже, когда зазвенит, зашумит в ушах, побегут новые, волнующие соки по всему телу, когда девочкам захочется душиться, у мальчиков клочками начнет расти первая бородка и пушок над губой. А пока – уже не малыши, но еще и не подростки, они перестали даже толком здороваться.
Я же перестала здороваться с начальником помойки и его супругой. Подумав, я не стала убирать со стен Шурины вышивки, которые то тут, то там висели в нашем дачном доме. Висят и висят. Я к ним привыкла. Мне их дарила моя подружка Шурочка, простая, образованная, смешливая, зоотехник, цветовод-любитель, которая хотела со мной общаться. Не знала, чем порадовать меня, городскую, рафинированную, далекую до невозможности. Верила ли она, что я с ней дружу? Что я к ней искренне отношусь? Что восхищаюсь ее талантами, достоинством, любознательностью? Что желаю ей счастья с обормотом Саней? Не знаю. Я для нее – из другого мира. У меня в подъезде черный сверкающий пол, отражающий мою дорогую шубу и неброские австрийские сапожки, у меня редкая, исключительная профессия; я знаю четыре европейских языка; у меня великолепная машина, старая, но самая удобная и мощная – вечная зависть Санька, который всегда с нежностью гладил симпатичную морду моего внедорожника; я езжу за границу, я не считаю деньги, даже когда у меня их мало, не коплю, не жадничаю; я смеюсь над старыми трениками и ни во что их не ставлю. Она верила, что я с ней дружу? Я – верила.
С тех пор прошло несколько лет. У меня появилось в саду много роз. Они прекрасно растут, мало ухоженные, не окученные, кое-как удобренные. Растут и благоухают огромными ароматными цветами, фиолетовыми, солнечно-оранжевыми, белыми, томно-лиловыми, бархатно-красными. И прекрасно растут хосты – я люблю пестролистные растения, и дома, и в саду. И они меня любят, судя по всему. Терпеливо переносят засуху, долго цветут изысканными фиолетово-розовыми колокольчиками на длинных, стремительно выброшенных стебельках. Мои комнатные питомцы за это время так разрослись, что некоторые не влезают в машину, даже в мою, очень большую. Их, скрепя сердце, приходится оставлять в городской квартире, где летом очень жарко – для цветов, для людей, для будущей собаки, которую вот-вот уже пора покупать. Ведь я хочу по-прежнему провожать Катьку в школу, но скоро над ней будут смеяться даже пятиклассники, которые ходят одни и сами тащат свои тяжеленные портфели, и сами тайком бегают в магазин за сухариками и колой после уроков…
У нас многое изменилось.
Больше нет моей мамы, и не нужно ранней весной начинать издалека разговор о возможном приезде на дачу. «Я просто так говорю, мам! Я не укатываю тебя в асфальт, не прижимаю к стенке, не заставляю, мам! Я просто хочу, чтобы ты приехала, подышала воздухом, посмотрела на цветы, на закат, поела земляники с нашей лужайки!» Больше ничего этого не нужно.
Катька растет и хорошеет. С Тимошей насмешливо здоровается. Почему насмешливо? Пока не знаю. Думаю, ни почему, просто мальчики вызывают интерес, который лучше всего спрятать от самой себя в иронию и насмешку.
