Екатерина Смирнова - Богиня песков
– Эй, отпусти его! – рассердилась Сэйланн.
– Прости – извинился бородач. – Большой дурак, аж убить хочется.
– Ты тоже не больно-то умный… – проворчала Сэиланн. – Так что у вас там проросло, где не положено расти?
– Я не отрезал твоей земли себе, не отрезал! – продолжал жаловаться старейшина, когда его поставили на землю.
– Отрезал! От ручья до дороги, хитростью отнял! Пройти негде, везде твоя земля! Свет еще не видывал такой наглости! – тут бородатый добавил несколько слов, которых не знала и Эммале.
– Вся деревня подтвердит, что этого не было!
– Не верю! – крикнул бородатый. – Ты нашел мне жену, с которой я двадцать лет живу плохо, хуже, чем кочевник со змеей! И я еще должен тебе верить? Крыса!
Кочевники захохотали снова.
Бородатый не обратил внимания на них, а продолжал орать, сжимая кулаки:
– Ты решил, крыса, что старший сын уйдет с караваном в Исхет, и где он теперь? Нет у меня старшего сына! А сейчас ты хочешь отобрать у меня мой последний кусок земли? Еще мой дед владел этим наделом и никому его резать не давал!
– И все они ссорились из-за земли? – хихикнула Сэиланн. – И отец, и отец отца твоего отца?
– Да, сэи! – крикнуло несколько веселых голосов из толпы. – А при чем тут мы?
– А кто кому виноват? И удавалось ли отбить обратно? Вы же так за всю жизнь не разберетесь!
– Да вся жизнь так и проходит! – поплакался старейшина.
Бородач перестал орать и сверлил соседа тяжелым взглядом. Наверное, убьет. И спрячет тело так, чтобы не нашли. Или просто изобьет, тоже плохо. А таких споров тысячи.
– Ладно – отмахнулась сэи, которой это все начало надоедать. – Идите вон.
– Как так…
– Вон. Вон, вон, скучные какие – заявила сэи и начала кружиться, подобрав покрывала и глядя в небо.
Верные схватили обоих под локти, готовясь выкинуть из лагеря. Старейшина пустил слезу.
– Сэи, и я сам, и мои дети, и мои внуки не знают, как поделить землю. Если ты этого не сможешь, то и никто не сможет! Скажи нам, ты можешь разрешить наш спор?
Сэиланн покачала головой. – Мне неинтересно! Вы смешные, но мне не смешно! Пускай он лучше тебя убьет, а я на это посмотрю.
– Но ведь ты же небесного рода! – взвыл старейшина. – Ты знаешь, как!
Сэиланн вздрогнула и задумалась.
Небесного рода…
Сначала была какая-то девочка, которую кормили в разных дворах, не пуская в дома. Наконец в один дом пустили, и там была какая-то тощая черная женщина – черная одежда, закопченный потолок, пепельно-смуглое доброе лицо, грязные руки.
Ей кричали «Ты без матери!»
Потом была девочка постарше, которая приходила в дома, искала спрятанные и потерянные вещи. На улице в нее могли кинуть грязью, но она не знала, что это плохо. Потом начала понимать.
Потом была женщина – лекарка и та, которую нельзя допускать к себе. Она всегда стояла на пороге, больше не входя в дома честных людей. Как из девочки получилась женщина, она запомнила хорошо, но это было как бы и не с ней. Потом у нее появились дети, но дети – это понятно. Они получились умные. Умнее прочих.
А что было раньше, она не помнила.
Может быть, и в самом деле ее кто-то потерял? Может, ее уронили с неба? Небо часто кажется низким, а потом поднимается выше. В конце концов, никто ничего о небе не знает. А потом не знали, куда она упала. Или оставили там, потому что забыли. Вот она и ходила по дворам, вот она и искала приюта, и никто ее не брал к себе, кроме деревенской сахри…
Это вполне могло быть правдой.
Она оглянулась и увидела, что все ждут.
– Да, – тихо сказала Сэиланн. – Я – небесного рода. А теперь мы сделаем вот так…
И она крепко взяла за руки обоих соседей, пошла к указанному месту и уверенно провела линии раздела, как когда-то, она видела, делали в ее деревне, заботясь не о владельцах, а о посевах; она же и без всяких рассказов точно знала теперь, что, у кого и где растет.
Женщина небесного рода не может этого не знать.
Она бы легла спать в жару, вернувшись после полудня, но появился Нинто, разъяренный и взъерошенный. Он пробовал найти огниво и играть с ним то ли у дома, то ли у палатки, она и этого-то не поняла – но начисто забыл, как разжигают огонь, и никто ему не мешал, только смеялись; и поэтому все-таки пришел, надеясь снова выиграть город.
Сэиланн, вспомнив, что этот человек ее обидел, была воплощением гнева за желтой доской. Через несколько мерок механик понял, что удача его покинула, и, может быть, пожалел о несправедливых словах. Но условия игры были неумолимы.
Он молча встал из-за доски, опустился на колени и откинул волосы с шеи. Две жизни проиграв, о третьей не просят.
Богиня смотрела на него прозрачными глазами.
– Где ты работаешь? – неожиданно спросила она. – Здесь нет мастерской для ваших бурдюков.
– В Айдоре. Там их много. Их делают в Айдоре и в столице.
– Иди со мной.
Она потянула его за руку, заставив подняться с колен, и потащила за собой в палатку, надеясь на то, что голова у него еще варит. Может быть, он окажется полезным для безусловно правильного дела? Оно же безусловно правильное.
– Я не предатель! – донеслось из палатки. – Я на таких не работаю!
– И я никого не предаю, когда защищаю своих людей… А ваши высокородные предали всех, в ком есть искра… Я не прошу тебя их предавать. Даже их. Только выслушай меня внимательно. Отыгрывая первую проигранную жизнь, ты выполнишь первое мое желание – придешь в комнаты управляющего, важно, как хозяин, и передашь ему вот это письмо и вот эту вещь. А чтобы отыграть вторую…
19
Дом в пригороде, в который его пригласили, казался шкатулкой, полной секретов. Он таился в самой середине сада, и сказка, которой пока не было названия, обвивала его, как длинная праздничная лента. Приглашение пахло вином и чем-то сладким. Так пахнут загадки, которые хочется немедленно разгадать.
Сегодня воздух был чист.
Сгущались сумерки. Таскат прошел по длинной аллее, обрамленной старыми, пузатыми винными деревьями, в стволах которых наверняка томилась жидкость, стоящая целое состояние. Охрана следовала за ним.
Дом был маленьким, темным, одноэтажным и с высокой крышей. Он хорошо охранялся. У ворот лежали, как статуи, две огромных рептилии, названия которых он не помнил. Длинный и худой человек в одежде, перетянутой кожаными ремнями и наверняка вооруженный до зубов, переговорил с главой его маленького отряда, после чего бесшумно увел всех куда-то в ночь. Таскат, оставшись в одиночестве, шагнул в темную дверь, и служанка проводила его по неосвещенному, длинному коридору в комнату. И исчезла.
– Кто здесь? – спросил Таскат.
– Не бойтесь – ответил мелодичный голос. – Здесь только я.
Зажегся ночник.
– Высокородная Арада, благодарю вас за приглашение – отвесил поклон Таскат. – Чем я заслужил эту честь?
На ней было длинное, легкое платье и прозрачное покрывало на плечах – одно, а не двенадцать штук.
– Садитесь, прошу вас. Я не привыкла ждать.
Посланник сел и огляделся. Его поразило то, что половину комнаты занимали книги.
Кровать стояла в углу и не была закрыта даже занавесью. На стенах было всего три драпировки, а сами стены, оштукатуренные или окрашенные – в темноте не разобрать. В другом углу стоял большой письменный стол.
Да, как-то не так он представлял себе гнездо для любовных игр…
Дама величественно скинула с плеч покрывало. Это было отнюдь не в правилах приличного поведения, и Таскат лихорадочно втянул воздух и замер.
Красавица одобрительно улыбнулась.
– Если вы действительно хотели меня отравить, сейчас как раз подходящий случай – сказал Таскат. – Я растерян…
Арада засмеялась.
– Вы думали, я убью вас? Почему? Я тогда явилась не по ваши кости, поверьте мне! Я пришла подарить вам счастье!
– Счастье?
– Да – обольстительно улыбнулась красавица и опустилась в кресло так, что бедное платье послушно показало все ее замечательные изгибы. – Прошу вас не колебаться слишком долго, иначе я буду сердиться… очень… очень сердиться.
Ее глаза сузились, а губы побелели. Не знай Таскат, что перед таким визитом высокородные любительницы приключений принимают особый травяной настой, он подумал бы, что гостья больна или скрывает ярость. Настой сообщал всем движениям дам приятную резкость, а душе дарил такую же приятную веселость. Высшим шиком считалась бледность и даже пена изо рта. Это называлось «умирать от страсти».
– Вы сделали мне неплохой подарок, мой милый… – проворковала она. – На этой неделе вы – мой самый драгоценный вклад в копилку легенд нашего милого общества… Мои подруги поражены в самое сердце, мои недруги завидуют и стонут, и мне любопытно продолжить начатое…
Да. Кажется, вести откровенные речи у светских дам было в порядке вещей, как и честно объяснять, в какую коллекцию годится та или иная связь. Или это просто такая дама?
