Татьяна Булатова - Ох уж эта Люся
Усевшись в поезд, Петрова нехотя махнула Жебету и поднесла к окну дрыгающую руками и ногами дочь. Состав тронулся, и перрон вместе с Павликом медленно отъехал в сторону.
– Домой, – сказала Люся и стиснула Светку, на что та скорчила свирепую рожу и захныкала. – Мы-ы-ы е-де-е-ем до-о-мой, – пропела Петрова и как-то разом повеселела.
Соня Левина встречала своих подшефных на одесском вокзале, сжимая в руках плавательный круг, от которого резко пахло резиной.
– Сонька, ты зачем круг с собой притащила? – потешались над подругой Женя с Любой.
– Должна же я что-то ребенку подарить? – искренне возмущалась Левина.
– Должна. Но круг-то здесь при чем?
– Девочка возвращается домой. На Черное море. Это символ бурной жизни, которая ждет ее впереди. И круг… – понесла романтический бред Соня.
– Левина! – набросились на нее красавицы. – Не вздумай об этом рассказывать маленькому чудовищу, оно тебя не поймет.
– Она меня поймет, – с уверенностью изрекла Соня. – Поймет, но не сразу.
– Петро-о-ова! – вдруг заголосили Женька с Любой. – Сонька, смотри, вон наша Петрова!
И две изящные южанки принялись расталкивать толпу встречающих на платформе, утратив всю свою стать.
– Где-е-е? – охнула Соня и, надев красный круг себе на шею, бросилась вслед.
– Петро-о-о-ова! – орали Женька с Любой и пытались догнать тормозивший состав.
– Девчонки! – обрадовалась им Люся и засуетилась.
– Петро-о-ова! – брали подруги штурмом вход в вагон, не обращая внимания на окрики проводницы и рвавшихся к выходу пассажиров. – Петро-о-ова! Люська! Где твои вещи?! Давай сюда!
Соня, нагруженная двумя чемоданами, кряхтя, спустилась из вагона и встала поодаль, ожидая, пока подруги помогут вылезти Петровой.
– Девочки! – прослезилась Люся. – Как я рада!
– А уж мы как рады! – пытаясь перекричать друг друга, вопили жительницы двести седьмой комнаты, подталкивая молодую мамашу с ребенком на руках в сторону насупившейся Левиной.
– Сонечка…
– Да здесь твоя Сонечка! – захихикала Люба. – Кто подберет твою драгоценную Сонечку с таким крупным ожерельем на шее?
– Дуры, – баском парировала Левина и пыталась прижать к крупной груди двух дорогих себе существ.
– Дочку давай показывай, – приказала Женька и протянула руки к Светке, изумленно взиравшей на непривычную суету.
Люся перехватила дочь поудобнее и развернула лицом к подругам:
– Вот она.
– Какая хорошенькая! – пропела Женя.
– А злючка какая! – не преминула прокомментировать Светкино выражение лица Люба.
– Сама ты злючка! – возмутилась Левина и ткнула Любу в бок.
– Просто серьезная, – попыталась защитить дочь Петрова.
– Иди сюда, деточка, – неожиданно засюсюкала Соня. – Иди ко мне, моя маленькая. Иди, тетя тебе круг подарит. Кра-а-асный. Красив-и-ивый.
– Не, Сонь, она не пойдет, – пыталась сгладить Светкину настороженность Люся. – Она ни к кому не идет, кроме меня.
– Пойдет-пойдет, – уверила Петрову Левина и протянула к Светке руки.
Светка вытянула губы, сморщила лобик и неожиданно для Люси потянулась к Соне. Та ахнула и подхватила девочку:
– Я же говорила, пойдет. Пойдет моя девочка к маме Соне. Пойдет… – зашептала Левина обескураженной Петровой.
Люся разжала руки, ожидая громкого рева, но девочка явно была чем-то сильно заинтересована. Она вцепилась в невкусно пахший резиной круг мертвой хваткой и даже попробовала его на вкус. Соня раздулась от гордости.
– Видели, дуры? – обратилась она к примолкшим Жене с Любой. – «Зачем тебе круг? Зачем тебе круг?»
Светка так и осталась у Левиной на руках, пока не уселись в такси на привокзальной площади. Люба, расположившаяся на переднем сиденье, промурлыкала водителю адрес, и машина тронулась. В этот момент Светке стало скучно: она выгнулась дугой и зашлась в таком плаче, что у таксиста предательски задрожали руки.
К приезду Петровой двести седьмая подготовилась основательно. Вместо привычного четвертого спального места стояла лакированная светлого дерева детская кроватка, любовно украшенная Соней яркими погремушками. Рядом с колыбелькой призывно синел эмалированный горшок и стоял маленький расписной хохломской стульчик.
– Это все Сонька, – признались Женя с Любой. – От нас – коляска.
У Петровой перехватило дыхание.
– Девчонки, – с трудом выговорила она. – Нас так даже Павлик не встречал. Спасибо вам.
Подруги смущенно переглянулись, потому что поняли, что сейчас Люся заплачет. От этого Люба посуровела и, подбоченившись, базарно переспросила:
– Что-о-о? А на чем тогда спала твоя дочь?
– Со мной на диване сначала, а потом в коляске.
– Ну, что ты прибедняешься, Люська, – попыталась сгладить неловкость Женька. – Коляску же Жебет купил?
– Нет, я ее напрокат взяла, – продолжала резать правду-матку Петрова.
– Ты хочешь сказать, – грозно переспросила Левина, – что…
– Сонечка, успокойся, – зашипела Люба. – Какая тебе разница? Главное, у нас все готово: живи и радуйся.
– Да я и не волновалась, – уже миролюбиво изрекла Левина.
Разговору не суждено было развиться, потому что все внимание вскоре переключилось на Светку. Та жалобно плакала, от чего ее личико становилось красным и потным. Девчонки притихли и смотрели в недоумении на Люсю. Петрова не подавала никаких признаков волнения.
– Кормить пора, проголодалась, – объяснила она смену Светкиного настроения и принялась вытаскивать из своей сумки какие-то пузыречки и коробочки. – Эх, прокипятить не успела!
– Счас прокипятим, – присоединилась к хлопотам Соня Левина и, вооружившись Люсиными инструкциями, стремглав бросилась на кухню.
– Чей чайник кипит? – заорала она так, что в коридор высыпало все население этажа.
– Наш, – испуганно пискнул кто-то.
– Теперь наш, – распорядилась Соня и вывалила в него две стеклянные бутылочки.
– А что случилось-то? – поинтересовались владелицы чайника, наблюдая за странными действиями Левиной.
– Ребенка надо кормить! – не стала вдаваться в подробности Соня и поставила на плиту еще один чайник. – Лю-ю-ся! – крикнула она басом, не желая размениваться на возвращение в двести седьмую. – Лю-ю-ся!
Испуганная Петрова прибежала на кухню:
– Что случилось?
– Сколько кипятить нужно? – возбужденно, но при этом спокойнее, чем раньше, спросила Левина.
– Ну, минут пять.
– А потом что?
– Потом остудить и развести смесь.
Неуклюжая Левина старалась изо всех сил, от чего суеты прибавлялось все больше и больше. Вскоре еда для Светки оказалась готова, но абсолютно непригодна по причине несоблюдения температурного режима. Ждали, когда остынет. В результате истомившийся от долгого рева ребенок заснул, и смесь пришлось подогревать заново.
В хлопотах день пробежал незаметно. К вечеру Люба с Женей раскланялись. Соня поклялась Петровой, что разделит ее горькую материнскую участь, но вскоре уснула крепким сном. Полночи Люся мерила шагами комнату, напевая младенцу все известные колыбельные и даже эстрадные шлягеры, но в несвойственной для них тональности.
– Э-э-э-ти глаза-а-а напротив… – скулила Петрова, – чай-но-о-го цве-е-та…
Светке песня нравилась, и она довольно гулила, пытаясь засунуть в рот пуговицу от материнского халата. Люся выкладывала с виду спокойную дочь в кроватку и через минуту вскакивала на призывное завывание. Ребенок явно не собирался спать, периодически оповещая об этом заснувшее общежитие. К утру Светка угомонилась, но жизнь легче не стала: девочка перепутала день с ночью. Стало ясно, что ее взросление осуществляется вопреки тому, что написано в книгах.
Петрова валилась с ног и временами заговаривалась, предлагая Соне помощь в уборке комнаты.
Через неделю в дверь постучалась судьба в образе комендантши общежития тети Шуры. Избегая смотреть Люсе в глаза, та заговорила об уставе, о распорядке дня, об обязательной смене часов труда часами отдыха, о растущем недовольстве и негативных умонастроениях в среде общаговского населения.
Петровой все стало ясно, и она серьезно стала раздумывать над тем, чтобы взять академ. Другое дело, что даже при этом условии из общежития ее попросили бы.
– Что мне делать? Что мне делать? – бубнила Люся, как заведенная, раскачиваясь на кровати.
Светка с любопытством наблюдала за матерью и синхронно агукала. Левина сосредоточенно ходила по комнате, и в ней зрело решение.
Как ни удивительно, девочки, прожившие бок о бок так много времени, практически ничего о Соне не знали. За исключением того, что Левина – старшая дочь в многодетной еврейской семье, что двух ее младших сестер уже выдали замуж, что жила она исключительно на стипендию, а работала для того, чтобы помогать родителям поднимать младших. Ни Люся, ни уж тем более Женя с Любой не обращали внимания на то, что за все время совместного проживания Соня никогда не получала из дома писем, а ежесубботние Сонины отлучки жительницы двести седьмой комнаты объясняли многочисленными странностями соседки.
