Татьяна Русуберг - Мир в хорошие руки
– Время, – произнесла незнакомка, взгляд которой летел по воздуху, как осенняя паутина, – его становится все меньше и меньше. Оно убывает с каждой смертью, – ее глаза обратились ко мне, вспыхнув кострами. – Ты нужен Миру, Лиан! Покрути волчок. Ничто не остановит тебя. Нет такой стены, которая бы остановила этот ветер.
Я посмотрел на игрушку в ее руке. Посмотрел на полуголую женщину, корчившуюся за прозрачным пластиком вместе с пляжем, морем и безоблачным небом. Три буквы, написанные несмываемым черным маркером, отрицали существование этого мира так же твердо, как я только что отрицал существование мира в волчке. Какой из них был более реальным?
– Как он называется? – тихо спросил я.
Выщипанные брови под шляпой недоуменно сдвинулись.
– Кто?
– Ну… Мир, – пробормотал я, краснея, то ли от сознания собственной тупости, то ли оттого, что говорил так, будто поверил в фантазию душевнобольной. Это Сашка у нас зачитывался «Гарри Поттером», «Властелином колец» и прочей фэнтезятиной, так что с него взять? Пацану всего десять лет.
Тень под шляпой прорезала алая улыбка:
– А как называется твой мир?
Я подавил желание покрутить пальцем у виска и буркнул:
– Земля.
Собеседница фыркнула, проявляя признаки нетерпения. Волчок глухо брякнул в ее руке.
– Земля! Это планета. Я спрашиваю, как называется твой мир?
Я задумался, глядя на летящую мимо листву.
– Солнечная система? – попробовал я снова. – Млечный Путь?
Шляпа укоризненно качнулась:
– Твоя вселенная, дурачок!
Я так озадачился вопросом, что даже на дурачка не обиделся. Надо же, а мне казалось, что я что-то вынес из уроков физики… Действительно, а как она называется? Наконец, я сдался:
– Не знаю.
– Конечно, не знаешь, – незнакомка удовлетворенно тряхнула волчком. – Вот и я не знаю.
Я опасливо скосил глаза на полосатый предмет, с которым так бесцеремонно обращалась дама в шляпе:
– Вы хотите сказать, что…
Незнакомка возвела круглые очи к небу, то есть к прозрачному козырьку остановки, за которым клубилась ночь.
– Так ты берешь его? – рука в перчатке сунула мне волчок.
Терпение дамы в шляпе стремительно истощалось. Я отважился вытащить руки из карманов и осторожно дотронулся до полосатого бока. Волчок как волчок. Металлический и холодный на ощупь. Интересно, а если я возьму его, шляпа отвяжется?
– И что мне делать с… ну, с целой вселенной?
Круглые глаза воззрились на меня, как на идиота той же формы.
– Править, конечно.
М-дя. Лиан – властелин вселенной. Звучит. Круче, чем властелин каких-то там колец. Я снова глянул через плечо. Там исчезли уже не только алкоголики, но и супермаркет с неоновой вывеской. За пластиковой стенкой летели в черную бездну сухие листья. Бесконечный серый поток. И в нем – мигающий островок света, остановка, мальчишка с подбитым глазом и женщина в плащ-палатке и шляпе. Такой вот парадиз-отель. Красотка с пляжа Анталии подмигнула мне зеленым, как сигнал светофора, глазом. Этот отдых вы никогда не забудете.
– А что я вам буду должен? – обернулся я к незнакомке. Прожив пятнадцать лет в стране дикого капитализма, я четко усвоил, что все хорошее дорого стоит. И быстро кончается.
Женщина махнула перчаткой.
– Не думай об этом. Я рада, что отдаю мир в хорошие руки.
– Значит, задаром? – уточнил я. Ощущение подвоха охватило меня с новой силой. За бесплатно только пенделя получают, и то «спасибо» говорить надо.
Дама замялась.
– Ну… не совсем. Сейчас мне ничего не надо. Отправляйся в мир. Наслаждайся, – алые губы выпятились сердечком, будто посылая мне воздушный поцелуй. – О плате мы поговорим позже. Я возьму с тебя мелочь. Безделицу.
«Дорогуша, так только на иглу сажают», – подумал я, а сам сказал:
– А что же вы сами туда не унесетесь на этом самом ветре? Раз мир у вас такой расчудесный?
Дама поправила шляпу над ухом, будто прислушиваясь. Глаза искали что-то в сумраке за пластиковой будкой.
– Я не могу. За мной уже пустили бладхаундов. Вот, слышишь?
Я навострил уши и не поверил им. Из сухого шуршания до нас донесся далекий лай. Бладхаунд… Это, кажется, такая гончая? Пес был не один, скорее звуки напоминали целую свору, взявшую след. Нет, это бред какой-то! Наверняка, бездомные шавки брешут. У соседнего гастронома кормится целая стая.
– Кто пустил?
Женщина нервно встала, зашуршав полами плаща. Прижала руки к груди, всматриваясь во тьму.
– Я не могу больше ждать. Решай, берешь его или нет?
Волчок поблескивал между черными пальцами, пуская по стенкам будки цветные блики. Почему-то мне не хотелось упускать его из виду.
– А я смогу вернуться?
– А ты хочешь? – круглые глаза метнулись ко мне, мгновение изучали и снова уставились во тьму.
Я подумал о матери и Сашке.
– Наверное. Да.
– Тогда ты найдешь путь. Просто поверти волчок в обратную сторону.
Женщина сделала шаг к краю тротуара. Ветер подхватил полы плаща, потянул в листопадную круговерть. Она сопротивлялась. Вытянула руку ко мне, предлагая игрушку. Я понял, что это в последний раз. Собачьи голоса взвыли по ту сторону ветра, уже громче, ближе.
– Ладно. Я беру его.
Торопливо поднялся со скамейки, шагнул к протянутой руке. В круглых глазах снова взмахнули крылья.
– Береги мир, Легкий. Им многие хотят завладеть. Не показывай никому… – Женщина тревожно прислушалась, склонив шляпу на плечо, и вдруг ступила с тротуара на проезжую часть.
Ветер мгновенно подхватил ее. На том месте, где она только что стояла, кружились несколько скукоженных листочков, потерянно тыкаясь в воздух. Где-то близко, скрытая листопадом, пронеслась, подвывая, свора, гнавшая дичь. Я посмотрел вниз, на свою руку. В не очень чистой ладони лежал, поблескивая полосатым боком, волчок.
Фонарь мигнул. Сиреневый свет зажегся вновь. Загорелая красотка из Анталии посылала меня на три буквы. Ветер гнал воздух на восток со скоростью пятнадцать метров в секунду. Листопад иссяк, у круглосуточного магазина снова тусовались алкоголики. Один из них раздобыл бутылку. Скособоченный автобус показался из-за поворота, натужно подкатил к остановке и разинул двери. В задней открывалась только одна створка. Этот номер шел к электричке. Я мог бы зайцем прокатиться до платформы и сесть на поезд в Толмачево. Я мог бы закинуть волчок в кусты на станции или отдать попрошайкам у касс.
Двери с шипением закрылись. Автобус судорожно дернулся и укатил, подгоняемый западным ветром. Я подождал, пока подслеповатые задние фонари растворятся во мраке. Поставил волчок на лавку рядом с собой. Я был почти уверен, что ничего не случится. Но просто не мог не попробовать. Закусил губу и вдавил металлический стержень в полосатое нутро. Еще и еще, пока игрушка не набрала скорость так, что зеленые, синие, красные и желтые полосы слились в одну пеструю спираль. Я отпустил рукоять, глядя, как спираль накручивает витки вокруг неподвижной оси – быстро, так быстро. Волчок довольно гудел, словно шмель, обнаруживший поляну сочных ромашек.
Ну вот, так я и знал. Обычная игрушка. Обычная шизофреничка. И я, заурядный неудачник с именем, рифмующимся с болваном. Всем своим существом я пожелал оказаться как можно дальше от этой позорной скамейки, автобусной остановки, алкоголиков, отчима с его сигаретами и ремнем и даже Анталии, посылающей всех в сторону, противоположную раю.
Что-то изменилось. Я стал легким. Я почувствовал ветер. Прозрачные стены остановки внезапно перестали быть для него преградой, и он заполнил все. Ветер летел сквозь меня, он был вне и внутри меня – или это я стал ветром? А может быть, я сделался флейтой, на которой играл мелодию воздух? Я не видел, что происходило вокруг – не мог отвести взгляда от уходящей в бесконечность спирали. Но я знал, что уже не сижу в пластиковом аквариуме. Я летел, я был легким и прозрачным, как воздух, как тьма. И издалека, которое становилось все ближе и ближе, пел незнакомый хрустальный голос:
– Истекание сроков… Он близится, скорбный предел,
В океанском просторе туманом поставленный парус.
Зюйд-зюйд-вест. Под зеленой звездой Усны дом опустел.
Норд-норд-ост. И под желтой звездой никого не осталось.
Только в улье хрустальном гудит золотая пчела,
Ей последней вкушать медоносную дикую сладость.
Ее мать утомилась – детей она долго звала,
Не дождавшись, уснула, на бубен умолкший склоняясь.
Ей приснилось: она на зеленом паркете одна,
Вяжет тонкую сеть золотых вихревых полукружий.
Под босыми ногами быстрее кружится земля.
Воздух времени ясен, и Демон стоит безоружен.
2
Говорят, в прыжках с парашютом главное – научиться правильно приземляться. Оказалось, что в полетах между мирами умение приземляться тоже было ключевым, только вот ему меня никто не учил. Поэтому приложился я изрядно.
Ветер, что нес меня через пространства и плавно кружил, словно сорвавшийся с родной ветки листок, внезапно потерял ко мне интерес. Я выпал из потока где-то в метре над землей и брякнулся плашмя на негостеприимно-жесткую поверхность. Инерция подхватила тело, перевернула пару раз, как перекати-поле, пока я не тюкнулся затылком во что-то твердое. Вокруг стремительно стемнело.
