Татьяна Русуберг - Мир в хорошие руки
Когда я немного пришел в себя, то обнаружил, что сижу на автобусной остановке. Не то чтобы я собирался куда-то ехать. Просто пластиковая будка-ракушка худо-бедно защищала от поднявшегося ветра (западного, до пятнадцати метров в секунду). К тому же остановка оправдывала мое позднее нахождение на улице в глазах возможных маньяков и педофилов: занят парень делом, ждет автобуса. Значит, где-то и его ждут. Хотя, насколько я мог разглядеть со своего поста, поблизости никого не было, кроме толкущихся у круглосуточного магазина унылых алкоголиков.
Я дрожал, с тоской вспоминая оставленную в квартире куртку, но капюшон не натягивал – может, моя морда отпугнет, если кто еще забежит в ракушку погреться. С пластиковой стенки настойчиво обещала незабываемый отдых женщина из Анталии. Загорелая кожа у нее шла складками, будто она мерзла в одном бикини. Какой-то умник откровенно выразил свое мнение о ее обещании, украсив полосатые трусики тремя жирными черными буквами. Я был с ним вполне согласен. Переполненная мусорка, грязный с выбоинами асфальт и издыхающий фонарь, вообразивший себя маяком, меньше всего напоминали Анталию.
Мучило беспокойство за Сашку и мать. Как там отчим переживет унижение? Обычно Гена их не трогал и срывал плохое настроение на мне. Но сегодня все было не совсем так, как обычно. Или совсем не так? Если бы Вовка не переехал, я мог бы сейчас завалиться к нему, и меня бы пустили без объяснений. Но теперь он жил с матерью в Купчино, бабушка его умерла, номер Вовкиного телефона был записан в какой-то из моих школьных тетрадей. Адресом я так никогда и не разжился. Оставалась еще, правда, бабушкина дача в Толмачево, которую мы втайне от предков посещали вне сезона. Но до Толмачева еще требовалось доехать, а в карманах – одни дыры. К тому же не хотелось прибавлять к списку моих преступлений против человечества еще и взлом, да и старого друга подставлять. Но переночевать где-то надо, и поесть я не успел…
От мрачных размышлений меня отвлекла одинокая фигура, возникшая из сгустившихся за кругом света теней. Облаченный в длинный, парусивший на ветру плащ человек именно возник – словно соткался из темноты в паузе между вспышками шипевшей над нами неоновой лампы. Только что вокруг никого не было – и вот он уже торчит на краю тротуара, будто всю жизнь только и делал, что ждал тут автобуса.
Я насторожился и стал исподтишка рассматривать стоявшего вполоборота незнакомца, раздумывая, не дать ли деру. Свободный плащ, вроде дождевого, укрывал его с головы до пят. Шляпа с мягкими полями, которую непонятно почему не сдувал разошедшийся ветер, была нахлобучена на уши. А погода расшалилась: сухие листья и беспризорные бумажки стайками носились по асфальту, закручивались вихрями, отрывались от залитой мазутом земли и уносились в ночное небо, словно огромные бабочки. Это зрелище завораживало, прямо как в «Американской красавице». Поздний пассажир глазел себе на мусорную возню и попыток завязать контакт не делал. Это усыпило мою бдительность.
Лампочка в фонаре на мгновение погасла, а когда снова зажглась, незнакомец стоял рядом со мной – так близко, что плащ почти касался моих колен. Я дернулся и поднял глаза. Фу ты, ну ты! Это был не незнакомец, а незнакомка, только высокая, как баскетболистка! Из-под шляпы струились длинные каштановые локоны, отличавшиеся каким-то особенным блеском, какой бывает только в рекламе шампуней и краски для волос. Хотя на лицо падала тень, я рассмотрел, что оно длинное и породистое, как у мачехи из пиндосовского фильма про Золушку. Губы, накрашенные алой помадой, улыбались, и ей это шло. Глаза были большие, но слишком круглые, чтобы назвать их красивыми. Огонек, плясавший в их темной глубине, припечатал меня к месту крепче клея «Момент».
Этот огонек я часто видел в зеркале, к холодной поверхности которого прижимался горячим лбом, давая себе невыполнимые клятвы. Из-за этого огонька я заработал прозвище Псих, которым я, в общем-то, даже гордился – в том числе потому, что оно не имело ничего общего с моим настоящим именем, доставлявшим одни огорчения.
– Лиан, – произнесли алые губы. В их исполнении дурацкое имя звучало так, что никому бы и в голову не пришло, что оно рифмуется с предводителем обезьян.
Фонарь снова мигнул, и когда сиреневый свет вернулся, незнакомка сидела на грязной лавочке рядом со мной.
– Вы меня знаете? – Инстинкт самосохранения все-таки сработал, и я отодвинулся на край скамейки.
– Ты меня боишься? – В круглых глазах что-то поднялось и опало, как крылья хищной птицы. Алый рот улыбался – теперь насмешливо.
Мне стало стыдно, и я попытался замаскировать это наглостью:
– Ну да, вы очень страшная. Вы знакомая моей матери? – сказал и тут же понял, что сморозил глупость. Ну откуда у бедной мамы, работавшей санитаркой в больнице, могли быть такие знакомые?
Шляпа качнула полями, пустив по кругу длинные тени.
– Я пришла, чтобы сделать тебе предложение.
Это прозвучало настолько дико, что я попросту разинул рот. Наверное, дама – какая-нибудь извращенка-маньячка. Может, она уже давно за мной следила, оттого и знает, как меня зовут. Я поискал глазами пути к отступлению. Вокруг только сор вихрился, толкался черными мотыльками под фонарем. Обтянутое плащом колено прижалось к моему – меня вдавили в угол.
– Эй, полегче! – голос сорвался. – Я вообще-то женщин не трогаю, но у меня в кармане нож.
Руки у меня действительно были глубоко упрятаны в дырки. Поди разбери, что там.
– А у меня в кармане – вот что, – маньячка сунула руку в глубины плащ-палатки. Сердце у меня бухнуло в пустой желудок. Не знаю, что я ожидал увидеть, топорик или презерватив, но на обтянутой черной перчаткой ладони оказался… волчок!
Да! Обыкновенный детский волчок в веселую полоску, какой с восторгом пускают по полу счастливые трехлетки. Только раза в три меньше обычного, так что как раз умещался в горсти. Что и требовалось доказать – дама явно не в себе. Напряжение отпустило так резко, что я не выдержал и глупо хихикнул:
– Я в эти игры уже не играю.
Женщина тоже рассмеялась. Смех у нее был глубокий и низкий, почти мужской.
– О, нет, Лиан. В эту игру ты еще не играл, – весело так сказала, но от ее слов мороз по коже продрал. А она склонилась ко мне – даже сидя выше меня была – так близко, что я ее почуял. Пахло от нее… свежестью, что ли, вроде первого глотка воздуха, когда распахнешь окно из душной комнаты в лето.
– Я хочу предложить тебе мир. – В круглых глазах отражался волчок, тоже круглый, цветной и блестящий.
До меня смысл ее слов дошел не сразу. Фонарь успел мигнуть пару раз, но сумасшедшая никуда не исчезала и на меня не бросалась. Смотрела только прямо в глаза не мигая. Ждала ответа.
– Как это – мир? То есть… какой мир? – Я покосился через плечо. Сквозь прозрачную стенку ракушки видно было, что улица совсем опустела. Даже пьянчуги исчезли – может, забились в тепло супермаркета? Машины перестали мимо проезжать. Да и автобусу давно пора бы подойти…
– Большой и настоящий, – круглые глаза смотрели на меня серьезно, безумный огонек в них исчез, – а главное – весь твой. Ты ведь хочешь уйти отсюда, да? Там, – незнакомка легко дотронулась до волчка пальцем в перчатке, – ты найдешь все, что ищешь. Мир, полный возможностей. Новые пути. Новое имя. Новое лицо.
Да, вот новое лицо мне сейчас как раз бы не помешало. Я шмыгнул опухшим носом:
– Ага. И все это – в детском волчке.
Хоть бы автобус пришел, что ли? Может, удалось бы психическую отпихнуть и дать стрекача – уж на глазах у пассажиров она не станет маньячить?
– Это не волчок.
Нет, конечно, это летающая тарелка! Или карманная галактика… Я не лох, я смотрел «Людей в черном».
– Это осколок межмировой грани.
А, что-то новенькое. Говорят, психи изобретательны.
– Он помогает войти в Ветер Времени. Ветер перенесет тебя по Оси. Он подхватит тебя так же легко, как эти листья. Смотри!
Я смотрел. Город вокруг будто вымер. Время остановилось. Только фонарь все еще мигал. Но каждая вспышка лиловатого света показывала все ту же картину. Пустая улица. Пустая проезжая часть. Темные кроны деревьев по бокам. И листья, скрюченные смертью, шуршащие с запада на восток – десятками, сотнями, тысячами. «Имя им – легион», – всплыло откуда-то в памяти. Единственный островок затишья был под козырьком автобусной остановки. Выйди я сейчас из-под него, и меня бы мгновенно погребло под ворохом листвы.
– Время, – произнесла незнакомка, взгляд которой летел по воздуху, как осенняя паутина, – его становится все меньше и меньше. Оно убывает с каждой смертью, – ее глаза обратились ко мне, вспыхнув кострами. – Ты нужен Миру, Лиан! Покрути волчок. Ничто не остановит тебя. Нет такой стены, которая бы остановила этот ветер.
Я посмотрел на игрушку в ее руке. Посмотрел на полуголую женщину, корчившуюся за прозрачным пластиком вместе с пляжем, морем и безоблачным небом. Три буквы, написанные несмываемым черным маркером, отрицали существование этого мира так же твердо, как я только что отрицал существование мира в волчке. Какой из них был более реальным?
