Надежда Нелидова - Женщина в жутких розочках
По себе знаю: сто гостей придёт и всё будет прилично, воспитанно, в рамках. И вдруг на сотом заурядном госте-забулдыге приличных, интеллигентных хозяев сорвёт с резьбы. Забулдыга – получается, это я.
Мы обнялись за плечи, раскачивались и кричали песни на три голоса, отбивая ритм пятками по полу, и дирижируя вилками и ножами. Сначала, само собой, про бродягу, который бежал с Сахалина. Потом про баргузин и омулёвую бочку. Потом гимн декабристов: слова замученного студента-революционера Вермишева, музыка народная.
Угрюмый лес стоит вокруг стеной.
Стоит, задумался и ждёт.
Лишь вихрь в груди его взревёт порой…
Когда, сжимая и выбрасывая кулачки, мы трагически выкрикивали рефрен: «Вперёд, друзья! Вперёд, вперёд, вперёд!» – меня в тёплой кухне пробирал настоящий сибирский, байкальский мороз.
Когда запели о бьющем молотом под землёй узнике и о камне, из которого золото течёт – у меня фонтаном брызнули слёзы. Я вновь разревелась так горячо, сильно, сладко, горько и очищенно, как никогда в жизни не ревела.
У Арсения в глазах тоже сверкала слезинка. А у Ирины, наоборот, сухие глазки горели, а бледное худенькое личико напряглось, заострилось и ожесточилось. Что значит: кровь декабристки.
И никто не колотил нам в стенку, что мы устроили среди ночи бурную революционную сходку, потому что стена была выложена в три кирпича. Это вам не жлобский гипсокартон, из-за которого вас посылают прямым текстом на три буквы. За анализом на ВИЧ.
Я думала, мы все после этого завалимся спать, как три медведя. Но Арсений сказал, что на Ирину в таком состоянии нападает удивительное, нечеловеческое творческое вдохновение. И она за одну ночь может накатать половину книги. Чтобы ей не мешать, он повёл меня смотреть гравюры в пустующую детскую (у них был маленький сынок, живущий по очереди у двух бабушек).
Я, сонно задрав голову, рассматривала бронзовые с зеленью гравюры, а Арсений для удобства стоял сзади. Он мною в прямом смысле руководил: взял мою руку и водил ею по гравюрам. А потом вдруг провёл по своему лицу, по шёлковой бороде. И осторожно и страстно закусил мои пальцы с перстнем.
Моя фигура, прекрасно знакомая с пошлыми соляриями и фитнес-клубами, гибко струилась, обтекала и идеально встраивалась, как недостающая мозаика в пазлы, в тело Арсения. В мощные богатырские выпуклости его груди и впадину твёрдого как камень мускулистого живота.
Я запрокинула голову, мы хватались и впивались губами исступленно, пока хватало дыхания. Я двигалась спиной и бёдрами, чтобы освоить каждый сантиметрик его тела.
В любой самой фригидной женщине природой заложена опытная стриптизёрша. Просто не всегда подворачивается случай этот талант продемонстрировать.
Я думала, что женщина во мне давно умерла. Вернее, вообще не просыпалась. А оказалось, она просто дремала, как спящая красавица. Или как батарейка дюрасел, копившая, аккумулировавшая в себе неизрасходованное чувство.
Мы вовремя очнулись от безумия. Заняться этим на полу в детской у деревянной кроватки, где трогательно пахнет молоком и глаженым маленьким бельём, – кощунство.
За стеной Ирина пишет книгу. Отбрасывает благородный дворянский локон с бледного лба, освещённого из окошка зарёй во мгле холодной.
Мы трясущимися порочными руками оглаживали друг на друге растрёпанные волосы, оправляли одежду. Отныне нас объединила одна, но пламенная страсть. Животная в прямом смысле: от слова живот. С низа живота к солнечному сплетению жаркой волной поднимался всепожирающий огонь, которого так боялась Екатерина Семёновна. И от которого не уберегла меня.
Действуем следующим образом: Арсений немедленно вызывает такси. Я несусь в ближайшую гостиницу, снимаю первый предложенный номер и жду Арсения. И дожидаюсь…
Потом уже всё неважно. Я буду тайно, нелегально, подпольно жить в гостинице неделю, год или сколько понадобится. Буду ждать, не сводя преданного взгляда с двери. Потом мне всё же придётся уехать, и тогда Арсений приедет ко мне, и будет тайно ждать свидания в гостинице или на съёмной квартире.
А если всё откроется, я пойду за ним на край света, увязая сапожками в снегу, держась прозрачными от холода руками за край телеги. За морозное ржавое железо, в которое Екатерина Семёновна и Паша закуют Арсения.
Ирина утомлённо оторвалась от бумаг, откинула локон с бледного лба. Протянула мне для прощания узкую руку: кверху тыльной стороной, как для поцелуя. Очаровательно смутилась: «Ах, простите!» Этот жест передался ей через кровь десятков поколений.
Потом Ирина вскинула виноватые глаза на Арсения.
– Арсюша, прости, ради бога. Ты увлёкся и забыл: когда мы нанимали через фирму няню, в детской установили видеонаблюдение. Оно до сих пор не отключено, Арсюша. И монитор всё нечаянно подсмотрел, – она недоумённо и беспомощно пожала плечами. Ещё минута, и она начала бы просить прощения за бестактность монитора. – Что это было, Арсюша?…
– Леночка, ты потом сама мне скажешь спасибо. Лучшие пелёнки для малютки – это ветхое, многажды стиранное постельное бельё. Простыни, наволочки, пододеяльники. Они становятся тонкие и нежные, совершенно как батист: для детского тельца самое то… У меня полные шкафы белья, ещё советского: я раскроЮ его и подрублю вручную. Не вздумай покупать эти ядовитые китайские конверты для новорождённых.
Одновременно Екатерина Семёновна тревожно, трагически кричит Паше:
– Павлик, ты взял бумагу? Как какую?! Об отказе в трансплантации твоих органов в случае, тьфу, тьфу, какого-нибудь ЧП! Всякое может быть: автобус опрокинется или, не приведи бог, ещё что случится. Ты точно заверил отказ у нотариуса? Что ты категорически против, чтобы у тебя изымали органы для пересадки? Вчера в новостной ленте показывали…
– Мама, это у тебя уже переходит в паранойю…
Паша уезжает на три дня на областную конференцию эскулапов. Он становится передо мной на колени и нежно, благодарно целует меня в выпуклый живот. Обкладывает его ладонями: пупок, область солнечного сплетения.
Я мысленно сжимаю зубами невидимый предмет. Зубная эмаль скрипит и крошится на Пашину лысину. Ему слышится, что я произнесла сквозь зубы какое-то отрывистое слово.
– Ты что-то сказала?
– Ничего. Тебе показалось.
Паша, чистая душа, приникает губами к моему пузу, что-то шепчет своему Палычу. Мы уже знаем, что родится мальчик.
Мы вместе перелистали именник, и Паша по собственной инициативе выбрал нашему будущему сыну имя Арсений. Оно ему понравилось своей особенной, необыкновенной красотой и мужественностью. Екатерина Семёновна подвигала пятачком, будто что-то унюхала, но промолчала.
Паша стал твёрже, когда узнал, что скоро станет отцом. Екатерина Семёновна смягчилась, узнав, что скоро станет бабушкой. Вон даже паранойю и Арсения проглотила молча.
А я… Иногда я боюсь, что у меня, вопреки физиологии и здравому смыслу, родится золотоволосый голубоглазый ребёнок-гигант.
ЖЕНЩИНА В ЖУТКИХ РОЗОЧКАХ
Знаете, когда приходит старость? Когда на входных дверях прикрепляешь листок-напоминалку, который в панике кричит:
«КОШЕЛЁК! ГАЗ! ТЕЛЕФОН! КЛЮЧ! УТЮГ! БЕЗМОЗГЛАЯ СКЛЕРОТИЧКА!» Последнее не пишется, но подразумевается.
Мама впервые прикрепила на дверь такую напоминалку в 80 лет. Рита – в 46. Налицо ранняя регрессия, если не сказать: явная дегенерация и деградация. Приехала, голубушка.
Когда приходит старость, перестаёт биться звонкое сердечко будильника на прикроватной тумбочке. Стрелка звонка навсегда остановилась на отметке в 6. 50. Стрелка тоже была трудоголиком, неподкупно и неусыпно поднимала Риту на работу, ни разу не подвела. За четверть века вросла в свой штришок, и если её сдвинуть, в этом месте обнаружится глубокая бороздка, въевшийся рубец, 25-летний шрам. Своего рода производственная травма.
Старость приходит, когда в присутственных местах, увидев пенсионное удостоверение, с тобой начинают разговаривать громко, внятно, чётко произнося слова, ласково заглядывают в глаза. То есть ещё вчера ты была нормальный человек, а сегодня – полоумная старуха и глухая тетеря.
Ещё старость приходит, когда твой телефон умирает, и с днём рождения и Новым Годом тебя поздравляют «Яндекс» и «Майл ру», ну ещё пара подружек.
В первую неделю пенсионерства Рита прыгала, как маленькая девочка, сбежавшая с уроков. Такое непривычное восхитительное чувство парящей лёгкости и свободы: когда хочу, тогда встаю, что хочу, то делаю, куда хочу, туда иду. Впрочем, скоро выяснилось, что идти особо некуда и делать особо тоже нечего. Не на курсы же йоги, танцев живота, и не в школу оригами и икебаны, куда звала пара подружек, и где маялись дурью и бесились с жиру такие же крепкие моложавые пенсионерки.
Сейчас Рита обратилась бы к дамам в возрасте: не торопите пенсию, дурашки! Всю жизнь у человека есть Цель. Родился – прямая тебе дорога в ясли. Из яслей в садик. Из садика в школу. Из школы в вуз. Из вуза на работу. С работы на пенсию. С пенсии – …?
