Ирина Алефова - Яд для Моцарта
– Да, это так. Он все видит.
– Тогда, может быть, ты ответишь, почему он выбирает твои дары, а мои приношения каждый раз отвергает. Почему Он так несправедлив ко мне?
– Тише! Твои уста не ведают, о чем вещают, брат! Разве можно Его, Великого и Всемогущего, упрекать в чем-либо?! Он – Абсолют и Высшая Истина, и Деяния Его разумны и справедливы. Молчи, о неразумный, иначе не избежать тебе кары!
– Не избежать; что верно, то верно. И все же: почему мои труды не оцениваются Им по достоинству, почему мне не воздается по заслугам? С какой такой стати Он отдает предпочтение тебе и твоим тельцам? Почему я должен трудиться напрасно? Каждый новый год я пытаюсь подавить в себе уязвленную гордыню и утешить себя впопыхах найденными объяснениями: положим, этот год выдался недостаточно урожайным и плодородным, или же я плохо постарался, а вот начнется новый – и тогда я уж превзойду сам себя!
Но наступает очередной День Приношений, и мои дары отвергаются Им снова и снова. И каждый раз я вновь беру себя в руки и выкладываюсь максимально, безвозмездно даря себя и свое умение земледельца, чтобы угодить Ему. Но всякий раз это не приводит к желаемым результатам. И сегодня произошло то же самое: твой умерщвленный телец угодил Ему, а я снова остался в стороне. И так будет всегда, мне не изменить свою позицию, ведь так?
– И тогда ты счел причиной твоих мук и терзаний родного брата и решил отыграться на мне, преследуя меня в веках?
– Более того: под моей правой рукой сейчас лежит тяжелый камень. Я ощущаю, как он срастается с моей ладонью, становится с ней единым и нераздельным целым. Теперь, после всего произнесенного здесь, возле затухающего костра, чей свет еще пытается разогнать надвигающиеся на нас непроглядную тьму и холод, я не смогу не поднять его и не сделать то, ради чего мы сегодня и затеяли весь этот разговор.
– Что ты хочешь этим сказать? Неужто ты задумал страшное и намерен занести камень над головой кровного брата?
– Не стану скрывать. Почему бы не принести тебя в Дар Великому и Всемогущему? Может быть, тогда он смилостивится и примет мои дары – и по достоинству оценит мои старания?
– Ах, вот как? И что же будет дальше? Ответь, я ведь все равно не узнаю.
– А потом он разгневается и наложит на меня, грешника-братоубийцу, вечную кару: он отправит меня скитаться по миру, преодолевая времена и расстояния, дабы сопровождать тебя на этой земле.
– Ну тогда я и в самом деле начинаю понемногу кое-что понимать. Например, теперь мне ясна причина твоей удивительной памяти: ты-то остался живым, тогда как я всякий раз умираю и воскресаю вновь в ином обличье, но неизменно вселяя в новое тело сущность и Дух Гения.
– О, если бы знал ты, брат мой, каковы мои мучения! Никому не пожелал бы вечной жизни! Предел моих мечтаний – это дождаться сладостных моментов смерти.
– Ты не можешь умереть и предаться забвению?
– О, если бы это было возможно! Я пытался наложить на себя руки, но Он сказал мне, что смерть не придет ко мне, что бы я ни сделал. Тогда я сказал, что попрошу об этой маленькой и незначительной услуге первого встречного. Но Он наложил запрет на мои уста. Тогда я на собственной груди выжег крупными буквами «УБЕЙ МЕНЯ!» и скинул прочь одежду. Но прохожие, что попадались на моем скорбном пути, словно не замечали ни моей наготы, ни кровавой надписи. Так я и скитаюсь в веках, из раза в раз неизменно выполняя свою страшную миссию…
– Бедняга… Но зачем тогда ты прежде предупредил меня о своем коварном замысле? На мой взгляд, было бы гораздо проще обрушить на мою беззащитную голову камень из-за спины. А теперь, после того, что я узнал, лишить меня жизни будет не так-то просто. Ты, брат, бездумно сам усложнил себе дело.
– Я вовсе не так глуп, как тебе кажется. Конечно, сейчас ты можешь встать и уйти, исчезнуть во тьме навсегда. Но ты не сделаешь этого.
– Почему нет? Вот встану и уйду…
– Я должен объяснить тебе еще кое-что, весьма важное для нас обоих.
– Ну уж нет! Ни за какие коврижки! Это только расчетливый ход, чтобы заманить меня в ловушку!
– Я прошу тебя: если хочешь проникнуть сквозь завесу священной тайны, посмотри в огонь в последний раз! Если ты так веришь в Его справедливость, то тебе незачем бояться. Он не допустит твоей гибели. А если и так, то, значит, так тому и быть. Не ты ли говорил мне, что надо верить в Божественное Провидение?
– Действительно. Как бы ни случилось судьбы не миновать… Ну хорошо, хорошо, пусть будет по-твоему. Отпусти мою руку – я останусь еще ненадолго.
– Смотри, смотри внимательнее – язычки пламени пляшут и искрятся счастьем.
История пятая. По разные стороны Австрия, последние годы XVIII века
pittoresco pomposo
Ах, Вена, Вена! Ты похожа на ту светскую даму, что облачена с ног до головы в роскошные наряды, увенчивающиеся пышной париковой прической, что держит себя в обществе манерно и изысканно, но при этом то и дело норовит послать кому-либо – совершенно все равно, кому – вызывающе кокетливый взгляд или с готовностью подхватить ниточку очередного клубка сплетен.
По твоим улицам торопливо передвигаются силуэты людей и запряженных лошадьми карет, в твоих великолепных дворцах произрастают раскидистые деревья заговоров и интриг. Великая европейская столица музыки, как много значила ты для мира в ту многоликую и знаменательную эпоху, обозначившуюся в истории культуры лаконичным термином «классицизм»!
Каждый музыкант – будь то композитор или исполнитель – искал возможности перебраться в столицу Австрии, ведь именно там собирались величайшие люди того времени. Гайдн, Моцарт, да Понте, Глюк, Бетховен… Список далеко не исчерпан, но упомянутых имен уже вполне достаточно для того, чтобы в должной степени оценить значимость этого города. Все дороги вели тогда в Вену, которая стала для музыкантов столетия первым и единственным Римом.
Вена была полна людьми – людьми разными, талантливыми и обыкновенными, аристократами и простолюдинами, добрыми и злыми, и среди них были счастливцы, знавшие великого Моцарта…
agile giocoso
Молодой человек в нарядном камзоле и тщательно напудренном парике с косичкой проворно бежал по одной из главных улиц Вены. Поравнявшись с парадным крыльцом красивого особняка, он нерешительно остановился.
– Интересно, заметит ли князь мое опоздание? – поинтересовался он у серебряных пряжек на собственных туфлях. Пряжки, равно как и туфли, безмолвствовали и отказывались давать молодому человеку хоть какой-либо вразумительный ответ.
Молодой человек наклонился и рукавом бережно вытер с них дорожную пыль. Но и это не помогло – к заботам и вниманию хозяина туфли остались равнодушны и по-прежнему упорно молчали.
– Что-то все равно нужно делать, не поворачивать же теперь домой! Не хотелось бы лишать себя такого шикарного удовольствия – приятного препровождения времени на княжеском балу – и все только потому, что я опоздал на каких-то полчаса, ну, по большей мере, на час!
Подобного рода рассуждения настроили молодого человека весьма решительно. Он спустился с крыльца, подошел к ближайшему окну и, привстав на цыпочки, осторожно заглянул внутрь особняка. Картина, открывшаяся его взору, зажгла лукавый огонек в его глазах и окрасила щеки в едва пробивавшийся из-под надежного слоя пудры розоватый оттенок азарта и предвкушения.
Бал был в полном разгаре: гости, судя по их поведению, уже отведали не один бокал вина и теперь веселились на славу. Некоторые шустрые парочки уже открывали бальную «программу», от души и даже с излишней темпераментностью для столь пышного и торжественного танца отплясывая полонез. Остальные с бокалами и блюдами экзотических яств расположились по углам огромной залы, оккупировав таким образом всю имевшуюся в доме мягкую мебель.
– Вот и ладненько! – потер ладони опоздавший. – Они все так увлечены собой и друг другом, что, пожалуй, и не заметят моего несвоевременного появления.
И, одернув камзол и приняв благопристойный, по его мнению, вид, молодой человек важно прошествовал мимо почтенного дворецкого, распахнувшего перед гостем дверь. Многочисленные зеркала холла успели на мгновение поймать его верткую фигурку в свой плен, но он ослепил их сверкающим взглядом и, как ни в чем не бывало, проследовал мимо.
Заключительные аккорды полонеза, партнеры кланяются друг другу, не преминув тайком стиснуть друг друга в страстных объятиях или, по меньшей мере, ущипнуть за выступающие мягкие места. Слышатся крики «браво, маэстро!» Из-за рояля встает полноватый человек в сером парике с волнистыми локонами, расправленными по плечам в соответствии с законами логики и симметрии. Он окидывает публику снисходительным взглядом, сдержанно раскланивается, при этом его спина остается невероятно прямой, словно он изнутри нанизан на невидимый стержень.
Внезапно его взгляд случайно натыкается на фигуру молодого человека, скромно стоящего в дверях залы. Чем-то этот человек отличается от других. Ах, да – он не аплодирует исполнителю, как все, и тем самым выбивается из общей волны рукоплесканий. Прищурившись, маэстро пытается рассмотреть физиономию нахального типа.
