Владислав Кетат - Дети иллюзий
– В прошлые времена вас бы сожгли на костре, молодые люди, – словно сквозь засорившийся фильтр процеживает отец Матвей, – живьём.
– Может, в будущие? – не без язвы интересуется Татьяна.
– Искренне на это надеюсь!
– Вот вы и показали своё истинное лицо, – заключаю я, – большое вам за это человеческое спасибо!
Теперь о примирении не может быть и речи. Должно быть, понимая это, отец Матвей, тяжело вздохнув и, не то перекрестив, не то просто фигурно махнув на нас рукой, поднимается из-за стола.
– Нам, наверное, пора, – обращаясь исключительно к Панку Петрову, устало произносит он. – Благодарствую за чай.
Панк Петров тоже поднимается. На его лице растерянность. Отец Матвей не спеша подходит к моему другу и покровительственно кладёт пухлую ладонь ему на плечо.
– Олег, не сочтите за труд, проводите меня до калитки, – говорит он ласково, но в каждой ноте его голоса чувствуется дичайшее раздражение.
– Конечно, конечно, отец Матвей, – торопливо ответствует Панк Петров, чем вызывает у меня кратковременный приступ ненависти к нему.
Слуга божий между тем не спеша уносит свои телеса в направлении входной двери.
– Матвей, в приличном обществе полагается прощаться, – назидательно замечает Татьяна.
– Прощайте, – без выражения бросает он ей через плечо, одновременно хамовато поманив к себе Серафима – не хватает только команды «К ноге!»
Серафим, как подорванный, вскакивает со стула и трусит за ним, словно собачонка. Думаю, если бы природа наделила его хотя бы маленьким хвостиком, он бы им обязательно повилял.
– До свидания! – кричит им Татьяна. – Приятно было познакомиться!
Но отец Матвей и ухом не ведёт. Его широкая туго стянутая пальто спина скрывается в статуях. А вот Серафим, напротив, поворачивается к нам и отвешивает поясной поклон, улыбаясь при этом, мягко говоря, придурковато: глаза чуть навыкате, рот перекошен. Удивлённо взираю на это дело и вдруг соображаю, что он вовсе не паясничает. В его позе и выражении лица нет ни капли фальши или наигрыша: он совершенно искренен; абсолютно, на сто процентов натурален.
– А у парня-то, по всей вероятности, не все дома, – шепчет мне Татьяна. – Это, кстати, прекрасно объясняет то, как он странно держался за столом – не проронив ни слова и всё время глядя куда-то в сторону, а точнее, в себя.
Мне становится жалко этого маленького обиженного природой человечка, которым холёный мошенник духовного звания помыкает, будто собакой, и одновременно стыдно оттого, что я о нём совсем недавно плохо подумал.
«Странно, почему люди в чёрном решили распять именно его, путь понарошку, но всё же распять? – спрашиваю я себя. И сам себе отвечаю: – Да потому что только такой, как он – беззащитный человек с неподдельными чувствами – может сгодиться для этого».
От мыслей о Серафиме меня отвлекает Панк Петров, который, на ходу надевая куртку, проходит мимо. Выставленный в мою строну кулак и страшная рожа говорят о том, что он не очень-то доволен моим, вернее, нашим с Татьяной поведением. Отвечаю ухмылкой – пошёл он к чёрту! Он и уходит.
Мы с Татьяной остаёмся за «столом» одни. Наши с ней взгляды встречаются, и мы синхронно начинаем хихикать, точно, как нашкодившие школяры.
– Чего ты на него набросилась? – спрашиваю я.
– Он первый, – с трудом проговаривает Татьяна, продолжая трястись.
Хозяин дачи возвращается, когда нас уже отпустило, но по нашим раскрасневшимся физиономиям можно однозначно понять, чем мы только что занимались.
– Вот вы тут ржёте, а я чуть заказчика не потерял, – с порога выпаливает он, – вы чего, с ума посходили? В кой-то веки подвернулся стоящий заказ, а вы взяли и устроили чёрт знает что!
– Олег, не ругайтесь! – стараясь скопировать выговор отца Матвея, говорит Татьяна.
Меня снова скрючивает хохот. Панк Петров звереет на глазах:
– Ну, какого хрена? Что, сложно было сделать то, что он просит?
Татьяна поднимается с места и походит к нему настолько близко, насколько позволяют неписаные правила поведения не спящих друг с другом разнополых человеков.
– Олежек, прости нас, – говорит она тихо, глядя ему в глаза, – я понимаю, что это невежливо, устраивать разборки в гостях, просто у людей бывают свои убеждения.
Панк Петров обмякает на глазах – былой ярости на его лице и след простыл. Вот она – женская сила убеждения.
– Давайте лучше посмотрим твои новые работы, – продолжает Татьяна тем же тихим голосом, – а потом выпьем вина.
Окончательно замирённый Панк Петров медленно сползает на табурет.
– Давайте, – говорит он, – только лучше наоборот…
2
В помещении фирмы «Регейн» темно. Генеральный директор восседает в кресле лицом к окну и спиной к нам. За окном валит стеной мокрый снег. Не видно даже «Газпрома». Вот такая в этом году весна.
Приблизительно с периодом в тридцать секунд в офисе раздаётся характерный звук, ассоциирующийся у всех, кто вырос в Советском Союзе, с чукчами, чумами и творчеством Кола Бельды. Звуки эти при помощи хомуса издаёт сам генеральный директор, который после работы должен куда-то ехать и таким образом пытается заговорить снег. До конца рабочего дня остаётся сорок минут.
Рядом с Востоковым директор коммерческий пытается отправить счёт-фактуру по факсу в соседнее здание. Получается это у него это, мягко говоря, не очень – пока прошла только половина.
– Какая половина прошла? – кричит он в трубку. – Правая? Хорошо, я сейчас её другим концом вставлю. Стартуйте!
Чуть дальше сидит ваш покорный слуга и занимается самой интеллектуальной в мире работой – вставляет в пластиковые оправы тёмные стекла, предварительно нагрев первые на зажатом между ног фене.
Заходит Зоя:
– Вы чего в темноте-то сидите?
– Игорь Борисович опять снег заговаривает, – отвечаю я, – при помощи передовых северо-восточных технологий.
– Победа близка, – не прерывая игру, сообщает Игорь. – Если бы Валерка не шумел, давно бы уже всё разогнал.
Зоя переводит слегка ошалелый взгляд с него на меня.
– А ты-то чем занимаешься?
– Делаю из оправ медицинских корригирующих и цветных светофильтров очки солнцезащитные. Вот, видишь, уже сорок штук сделал, осталось ещё столько же.
На глуповатом от природы лице Зои происходят странные преобразования, делающие его ещё глупее.
– А их, что, на заводе не могли вставить? – спрашивает она, подходя ко мне ближе.
– Разумеется, могли! – подаёт голос, оторвавшийся от факса Климов. – Просто в этом случае они бы сразу стали солнцезащитными очками, которые облагаются двадцатипроцентным налогом при ввозе на территорию нашей ушибленной родины, в отличие от оправ медицинских корригирующих, налог на которые составляет всего пять процентов от стоимости.
С Зоиным лицом снова происходит что-то непонятное.
– Вы чего, от налогов уклоняетесь, что ли? – зачем-то понизив голос, спрашивает она.
– Ну что ты! – поднимает вверх руки Климов. – Как ты могла о нас так подумать! Мы просто не платим лишнего!
Раздаётся цифровая телефонная трель. Климов привычным жестом хватает трубку, где-то с секунду, нахмурившись, ей внимает, а затем кричит дурным голосом:
– Как не прошла? Вообще не прошла? Или всё-таки что-то прошло? Как мне вставить?
И вот на этом месте входит она. Женщина с деньгами. В расстёгнутой короткой белой шубке, под которой виднеется ещё более короткое платье с глубоким, как Марианская впадина, декольте, высоких сапогах, надетых на длинные загорелые ноги, она буквально вплывает к нам, гоня перед собой ароматную волну.
Зоя, сметённая всем этим великолепием, исчезает из офиса сама собой, Востоков перестаёт насиловать хомус, Климов – орать в трубку, я – вставлять стекла в оправы.
Женщина с деньгами останавливается в центре шоу-рума и обводит нас уверенным взглядом.
– Мальчики, мне нужны солнечные очки, – говорит она, чуть затягивая окончания слов, – что-нибудь подоро-о-оже.
Востоков приходит в себя первым – вскакивает из кресла и, одёрнув пиджак, направляется к ней.
– Да выключи же ты чёртов фен! – на ходу пихает он меня в бок. – И включи уже свет!
Щелкаю выключателями по очереди. В шоу-руме становится светло и тихо, слышно лишь негромкую музыку улицы.
– Добрый день, – говорит гостье подошедший Востоков, – меня зовут Игорь, чем я могу вам помочь?
– Жанна, – без выражения отвечает женщина. – Мы сегодня летим в Андорру на лыжах кататься, а мне подруга сказала, что там без очков нельзя, а у меня ничего нет, одно старье.
– Умница – ваша подруга! – соглашается Востоков. – В горах совершенно нельзя без тёмных очков!
Жанна ненатурально морщится:
– Вообще-то, Машка дура, каких мало. Это ей тренер по фитнесу напел, с которым она спит.
