Георгий Богач - Бегство из психушки
Антон вырвал у Елены рисунки.
– Что теперь на них смотреть. Их тут никто не купит. А мне деньги нужны, чтобы паспорт восстановить, ноутбук и заказать по Интернету билет до Америки, – Антон уселся на лежанку, опустил голову на ладони и молча сидел, глядя вниз.
– У тебя выпить есть? – спросил он наконец. – Виски мы с тобой уже вылакали.
– Выпивку я найду. Через дом старуха живет. Она самогон гонит и в Добывалове его продает. Сейчас сбегаю.
Минут через двадцать Елена вернулась с полуторалитровой пластиковой бутылкой мутноватой жидкости.
…Рассвет застал Антона и Елену за столом. Она, не отрываясь, смотрела на него влюбленными глазами, потом поднялась и пошла в отгороженный закуток, где стояла старая деревянная кровать, и вернулась с пачкой денег, стянутых резинкой.
– Ты, Антоша, не боись. Я здешнего мента знаю. Он нам поможет. Денег у меня хватит. Возьмешь меня с собой?
– Я в американское посольство схожу, документы оформлю, билет куплю, тебя потом вызову, – стараясь не смотреть на Елену, ответил Антон. – Сначала я один в Америку полечу. А оттуда я тебе вышлю деньги – верну долг с лихвой.
– Мне не деньги, мне любовь нужна. Я такая одинокая.
– Я тоже одинокий, но держусь. Главное – не раскисать, – сказал Антон, тяжело поднялся из-за стола, пошел в закуток и рухнул на кровать. Елена, как собачонка, пошла следом за ним и примостилась рядом.
Антон и Елена в обнимку уснули на рассохшейся кровати, наполняя дом перегаром.
– А вот и наш беглец! – разбудил Антона чей-то голос. – Так, бедняга, изголодался по бабам, что с какой-то бомжихой лег. Как говорится, любовь зла. Я, помню, тоже, когда с кичи откинулся, на первую же встречную бабу все, что было на кармане, потратил. Но мне повезло. Она оказалась буфетчицей в кафе на трассе. Так что я с ней год гужевался. Все в ней было хорошо, но уж больно мясистая была и сильно потела.
– Я не бомжиха, я массажистка! – вскочила с кровати Елена. – И у нас с Антоном любовь! Я… – внезапно Елена умолкла и стала смотреть на высокого костистого старика, стоящего рядом с Василием.
– А-а-а! Это ты, Владимир Андреевич! Что, не узнал меня? Значит, богатой буду. Это я, твоя Ленуся. Двенадцать лет тому назад я делала тебе массаж на дому у твоего друга Соколова. Тебе очень понравились мои руки, и ты попросил меня остаться на ночь, чтобы «продолжить оздоровительные процедуры». Николай Павлович ушел, чтобы не мешать тебе «оздоравливаться». Тебе тогда уже восемьдесят стукнуло, но ты своим дышлом еще мог справиться с молодой женщиной, не то что нынешние опойки, – Елена показала рукой на фотографию в застекленной рамке, висящую на стене. – Посмотри на этого мальчика. Он тебе никого не напоминает?
Все, не сговариваясь, посмотрели на фото. На нем был изображен мальчик лет десяти. Он был высоким и худеньким. Большая лопоухая голова располагалась на тонкой шейке, скуластое лицо улыбалось широким тонкогубым ртом. Серые глаза смотрели не по-детски пристально. Это был взгляд Владимира Андреевича Нежкова.
– Кто это? – спросил Нежков, не отрывая глаз от фото.
– Твой сынок, Степочка. Не узнаешь свою кровиночку? Не узнаешь маленького академика? Он такой же умный, как и ты. Все уроки с первого раза запоминает. Ему ничего дважды повторять не надо. Ты не смотри, что он худенький, зато он жилистый и крепкий. Себя в обиду не дает. Весь класс его побаивается.
– Где он сейчас? – спросил Нежков глухим голосом и надсадно, до слез закашлялся.
– Где же ему быть? В интернате он. Мне одной его было не поднять. Два раза в месяц его навещаю, конфетки приношу, яблочки, свитерок ему недавно купила. Безотцовщина есть безотцовщина.
– А где этот интернат?
– Где же ему быть? В Добывалове.
Нежков полез в карман, достал оттуда нитроспрей и поднес его ко рту. Но нажать на головку флакона он не успел. Лицо Владимира Андреевича вдруг посерело, он покачнулся и с высоты своего роста рухнул на пол, ударившись виском о край железной кровати. Василий подбежал к шефу, но тот уже лежал на спине, уставившись неподвижными глазами в потолок. В них застыл такой взгляд, что, казалось, Нежков вот-вот откроет рот и скажет что-то важное. Антон решил запечатлеть этот взгляд на будущем портрете и незаметно сфотографировал Нежкова мобильным телефоном.
Все склонились над Владимиром Андреевичем, а Антон тихо вышел из дома и растворился в темноте. Он решил найти Софью, потому что наконец понял, что любит только ее и она его истинная муза.
Глава 15. Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь
– Спасибо вам, Никита Семенович, за то что вы вытащили меня из этого проклятого института. И вашим ребятам спасибо, ловко они институтских охранников скрутили. Те и пикнуть не успели, – сказала Софья Ерохину. – Я уж думала, что останусь там навсегда. Вы бы видели глаза Владимира Андреевича. Это были глаза убийцы. Безжалостные и неумолимые. Он смотрел на меня как на человека, который обречен и перед которым уже не надо притворяться. В его взгляде была вся его суть.
Софья с благодарностью смотрела на Ерохина и была особенно красива.
– Не надо меня благодарить, Софья Николаевна, – сказал Никита Семенович. – Это был мой долг, так сказать профессиональная обязанность. Мои люди быстро вычислили, где вы, и тут же доложили мне. И я вдруг понял, что если с вами что-то случится, то этого не переживу. До избрания в Государственную думу я служил в органах и умею выручать людей из любых ситуаций. Многие мои ребята в запас ушли, свое дело открыли, но, если я их позову, всегда помогут. Я им тоже много хорошего сделал. Возможность была: все-таки я генерал-лейтенант внутренней службы. С таким контингентом приходилось иметь дело, что ваш Нежков отдыхает. Хотя он тоже был не подарок, да и прошлое его мутновато.
– Был? Почему – был? – удивилась Софья.
– Потому что его уже нет. В деревне Яблонька, что рядом с Добываловской психиатрической больницей, с ним произошел несчастный случай. Он упал и ударился виском о железную кровать. Патологоанатом утверждает, что перед падением у Владимира Андреевича случился обширный инфаркт, который в девяносто лет не переживают. Так что у Нежкова были две причины смерти, просто одна опередила другую.
– В деревне Яблонька? Я там бывала. А в добываловской больнице мне приходилось работать.
– Все это я знаю. Когда я вас увидел в первый раз, то влюбился в вас, как пацан. Хотя вам, молодой женщине, вряд ли интересны чувства мужика, которому под шестьдесят. Как говорится, «любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь».
Софья присмотрелась к Никите Семеновичу. Она увидела мужественный подбородок с ямочкой, впалые щеки, аристократический нос с горбинкой, серые глаза, красиво очерченные губы, высокий лоб и тронутые сединой каштановые волосы.
– Вы интересный мужчина, но…
– Но ваше сердце принадлежит другому?
– Нет, мне просто сейчас не до этого. Я думаю, по силам ли мне должность директора института. По своей сути я вольный художник. Я всегда делала и делаю только то, что мне нравится. А директор громадного института – это прежде всего завхоз. Он должен постоянно что-то доставать, что-то выбивать, что-то проталкивать и что-то устраивать. И постепенно он становится рабом своих обязанностей и перестает принадлежать самому себе. Ни на лечебную работу, ни на науку времени уже не остается.
– Как говорится, у хорошего хозяина должны быть хорошие собаки, а у хорошего директора должны быть хорошие заместители. Я найду вам хороших заместителей, они и будут за вас все делать. Что-что, а подбирать кадры я умею. У меня такие полковники запаса есть, что будут держать ваш институт в железных руках. Вам останется только приказы подписывать. Я и свой комитет в Думе создавал с нуля, а теперь он работает как часы. «Кадры решают все», как когда-то говаривал отец народов.
– Поищите лучше хорошего директора, я вряд ли потяну эту должность. Я не кокетничаю и не играю. Это не мое место.
– Поймите же, милая Софья Николаевна, вы и ваш талант нужны России. И вы уже не принадлежите себе. Я сделал все возможное и невозможное, чтобы именно вы возглавили Институт психоневрологии и нашу психиатрию. Мне тоже нужны свои люди в медицине, особенно в психиатрии.
– Дайте мне хоть немного подумать.
– На раздумья уже нет времени. Нежков погиб, и когда об этом узнают, то со всех сторон, словно вороны, слетятся желающие занять его место. Вы даже не представляете себе, какая борьба начнется у гроба покойного. Уже завтра начнется возня с подножками и доносами, всплывут компроматы и обвинения, уличения в воровстве идей и мыслей. И только вы, милая Софья, останетесь в стороне и неожиданно появитесь на арене.
– Так появляется темная лошадка. Значит, я – темная лошадка?
– Нет, вы надежда нашей психиатрии. И я горд, что помогу вам занять место, достойное вас и вашего таланта. Если вы откажетесь, то и мне незачем оставаться в Государственной думе. Мне тоже нужна поддержка, в том числе и ваша как директора Института психоневрологии. Решайте прямо сейчас: да или нет!
