Александр Гордиенко - Любовь без репетиций. Две проекции одинокого мужчины
Потрясенный Железнов поднялся и прошел в номер. Катя завороженным взглядом следила за ним.
Железнов вернулся на балкон с бутылкой виски, налил полстакана, выпил, закурил:
– Ты ничего обо мне не знаешь. Откуда все?
– Я очень многое знаю о тебе. Как никто другой, – после эмоционального всплеска Катя говорила тихо и устало.
– Откуда?
– Знаю. У меня есть возможности.
– Ладно, – Железнов отсекающе махнул рукой. – Интересно, но не важно сейчас. Искренность за искренность, – Железнов встал, подошел к парапету, развернулся вполоборота к Кате, наблюдая лунную дорожку. Я скажу тебе то, что ты можешь не знать – я люблю другую женщину.
Безнадежно. И, по-видимому, навсегда.
– Она недостойна тебя, – в интонации Кати не присутствовало ни тени сомнения.
– Не суди. Ты ничего не знаешь о ней.
– Если бы она любила тебя, она была бы с тобой.
– Иногда одной любви недостаточно. Ты еще очень молода. Да, ты через многое прошла. Но ты еще не сталкивалась с тем, что существуют обстоятельства выше любви.
– Какие это такие обстоятельства?
– Материнский долг, – Железнов сглотнул воздух и пояснил. – Обязательство матери вырастить детей в полноценной семье, чтобы они не почувствовали себя ущербными от того, что их мама поменяла их папу на какого-то дядю…
– Я никогда не дам тебе повода не любить меня…
– Ты считаешь, что мужчина может любить сразу двух женщин? – Железнов в первый раз за время их разговора усмехнулся. – А ты? Ты согласилась бы быть одной из двух?
Катя полыхнула изумрудным светом своих глаз – у нее чуть не сорвалось с языка: «Она же тебя бросила! О ком (!) мы вообще говорим!» Но вовремя остановилась – она не должна знать о смс-ке! А Железнов не должен даже догадываться о ее абсолютной информированности о его жизни. Иначе… Иначе – конец всему, – Железнов просто исключит ее из своей жизни. Она станет для него ничто.
– Я хочу быть только твоей женщиной… Не смейся, Железнов, но ты будешь моим единственным мужчиной в жизни.
– Тебе сколько, двадцать пять? Я не буду тебе говорить всякую банальщину о разнице в возрасте, и что вся жизнь у тебя еще впереди…
– Железнов, тебе не отвертеться. Это судьба.
– Судьба, – задумчиво произнес Железнов, думая о Маше. – Это ты так решила?
– И я тоже. Но мне об этом сказала Матрона.
– Покровский монастырь?
– Да. Она сказала мне, что ты будешь отцом моих детей. Железнов пожал плечами: «Ты ее могла не так понять».
В это время раздался достаточно настойчивый стук в дверь.
– Это Наум – пойду, открою.
– Стой, Железнов! – Катя поднялась из кресла, накрыла своими ладошками с двух сторон его кисть. – Я прошу не отталкивать меня и дать мне шанс, – в ее просьбе звучала мольба.
– Никто тебя отталкивать не собирается. Ты сама достаточно скоро поймешь, что тебе нужен кто-то другой, – с этими словами Железнов высвободил свою руку, наклонился, прикоснулся губами к Катиной руке.
– Поверь мне, – Железнов очень тепло улыбнулся Кате.
Когда Железнов открыл дверь, то помимо предполагаемого Наума обнаружил еще и Валентину и, судя по улыбкам, в очень хорошем настроении. Руки у Наума были заняты двумя бутылками красного, а у Валентины – пирожными.
Наум, узрев Катю на балконе, победно потряс бутылками в руках:
– Вот видишь, здесь твоя подруга! Я же говорил тебе, что против магнетизма Железнова нет железа!
Когда все расселись на балконе и наполнили бокалы, Катя неожиданно для пришедших произнесла:
– Спасибо тебе, Железнов!
– Я что-то пропустил? Саня, чем ты заслужил благодарность миллиардерши?
– Да, Няма, пропустил! Пропустил принципы построения теории множеств, основным вопросом которой является…
– Что есть кучка, – неожиданно для Железнова продолжила Катя. – И частным ее проявлением является то, что нас можно посчитать невооруженным взглядом, то есть мы не кучка, а четыре индивидуальности! – у Железнова если и не отвисла челюсть, то непередаваемое удивление присутствовало точно.
– Ага, – совершенно непонимающе изрек Наум. – Непросто. Что есть кучка… А давайте-ка лучше выпьем…
*** (3)(4) Апрель 45-го
Восточная Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы
7 апреля 1945 года. 12.40 по местному времени
Варфоломеев в сопровождении автоматчиков остановился рядом с разведчиками, которые в считанные секунды спеленали «хромого», связав его руки за спиной его же ремнем.
– Представьтесь, пожалуйста, – обратился он к командиру разведчиков.
Старший лейтенант по уставу приложил руку к пилотке:
– Старший лейтенант Осадчий, командир взвода дивизионной разведки. Ваши соседи.
– Старший лейтенант Варфоломеев, адъютант командира дивизии генерала Шульгина, – ответно представился ординарец. – Цель нахождения?
– Ищем недобитые группы фашистов, прорывающихся из района Балатона в район линии фронта. По нашим данным таких в этом районе – не менее десяти групп численностью от двадцати до ста пятидесяти человек.
– Откуда такие данные?
– Авиаразведка. Боестолкновения. Да и мы, разведка, тоже этим не брезгуем. Район прочесываем. Ищем следы дневных лёжек, а там уж по обстоятельствам.
– А на этих как вышли? – Варфоломеев кивнул в сторону «Хромого».
– Да тут в пяти километрах на восток, – Осадчий достал карту и показал место, – обнаружили дневную стоянку фрицев. Судя по следам, группа небольшая, человек двадцать. Часов десять как снялись. Ушли в ночь. Я своего сержанта с десятком бойцов отправил по следу, чтобы посмотрели, куда путь держат. Но это – пустое. Десять часов – это километров тридцать – сорок. Там же, на месте стоянки обнаружили женские глубокие следы – понятно, что раненых забрали, которых фрицы подыхать бросили. Пристрелить побоялись, шума много, прирезать – рука не поднялась. Бросили: выживут – не выживут. Мы пошли по следам, а тут стрельба раздалась. Мы ускорились… Ну, а дальше вы все знаете.
– Молодец, лейтенант. Давай на «ты», – и, не дожидаясь согласия, протянул руку. – Алексей.
Осадчий встречно протянул руку: – Тезки, значит. Алексей.
– Здорово! Спас ты и монашек, и раненых. Мы не успевали с той стороны, – Варфоломеев кивнул головой на пригорок с той стороны реки, где расположились связисты. – А эти уроды, – кивок в сторону «Хромого», – откуда взялись, не успел спросить?
– Да что тут спрашивать. Штрафники. Три отдельных штрафных роты из уголовников использовалось при наступлении нашей дивизии под Балатоном. Половину фрицы положили, часть пропала без вести. Эти, по-видимому, из «пропавших», решили свинтить под шумок. А гнилое нутро и тут вылезло наружу… И что с ним делать? Может, как и этих… – лейтенант кивнул в сторону валявшихся трупов, уничтоженных разведчиками штрафников.
– Не, лейтенант, его все равно пустят в расход. На фига нам об него руки марать?
– И то верно. Гнида – оружие сразу бросил, лапы кверху. Заберешь?
– Нет. Ты его взял. Сейчас поставлю в известность особый отдел. Приедут, снимут показания – заберут. Краснов! Пыхалов! Ко мне!
От группы перекуривающих красноармейцев отделились два бойца.
– Краснов! Займетесь ранеными и дезертиром! На трассе поймать машину, идущую в тыл, погрузить раненых фрицев и этого. Раненых доставите в госпиталь, дезертира сдадите в особый отдел!
– Есть!
Стоявшие невдалеке монахини, прижавшись к монастырской стене, испуганно наблюдали за происходящим. Они ничего не понимали. Первое впечатление от встречи с русскими полностью соответствовало слухам и пропаганде – Красная армия – это звери, которые будут мстить: убивать всех мужчин и насиловать женщин. Сейчас происходило что-то непонятное: обычные человеческие лица европейского вида спасли их от надругательства, убили этих нелюдей, на раненых только взглянули, поняли, что не опасны и оставили в покое.
Настоятельница по знакам отличия, по обособленному положению и по приказной интонации в голосе выделила двух отдельно стоящих офицеров и, опираясь на посох, нерешительно двинулась в их сторону. В свою очередь офицеры заметили это, прекратили разговор и повернулись к ней лицом.
– Werte Herren Offiziere! Ich möchte Ihnen für den erwiesenen Edelmut und Ihre Barmherzigkeit danken. Gott schütze Sie! Wir werden für Sie beten! (Господа офицеры! Я хотела бы выразить вам свою благодарность за проявленное благородство и милосердие. Да хранит вас Бог! Мы будем молиться за вас!)
Во время речи пожилой монахини Осадчий обратил внимание на подрагивающие от волнения уголки ее губ и побелевшие от напряжения костяшки пальцев, сжимающих посох.
– Ты что-нибудь понял? – Варфоломеев с надеждой смотрел на Осадчего.
– Ты же – разведка, по-немецки хоть что-то должен понимать.
– Она благодарит тебя за своевременную защиту, – Осадчий улыбнулся и ответил настоятельнице на чистом немецком.
– Keine Ursache, gnädige Frau. Wir kämpfen gegen den Faschismus und die deutsche Armee. Friedliche Bürger können sich sicher fühlen. (Не стоит благодарности, мадам. Мы воюем с фашизмом и с немецкой армией. Мирные граждане могут чувствовать себя в безопасности.)
