Михаил Ландбург - Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф
– Достаточно! – прервал Виктор. – Сказанного достаточно…
Но мужчина остановить себя не мог.
– Мне бы надо до конца дней своих хлестать себя по щекам… – сказал он, и на его щеку вдруг упала слеза. – Вот и весь суд… Бей себя по щекам и молчи…
Виктор прикоснулся к оранжевой ленточке на антенне.
– Я буду там… Утром…
Мужчина расплатился за бензин.
– Как же, валяй! – махнув рукой, сказал он, не сводя с Виктора глаз. – Молодёжь на крыше синагоги, увидев тебя, потеснится!.. На крышу взберутся многие…
– И полковник?
– Ты знаешь полковника?
– Как он там?
– В последние дни от него ни слова… Бедняга, кажется, не в себе…Нет, фигу им! Я-то им не дамся!..
Виктор вдруг почувствовал, что сожалеет о высказанном упрёке, и опустил глаза. «В конце концов, – подумал он, – этот мужчина убегает от стыда за свою бестолковую доверчивость…»
– Простите меня! – сказал Виктор.
Мужчина поднял непонимающие глаза.
– Что?
– Простите! – повторил Виктор, но мужчина уже садился в машину.
«Сейчас подъедет мой сменщик», – Виктор взглянул на часы и направился к машине возле ограды.
– Что с твоим лицом? – спросила Рита.
– Что с ним?
– Будто не твоё.
– Оно моё, – заверил Виктор, – и мы можем продолжить нашу замечательную игру…
Рита помолчала.
– Хочешь касаться меня ещё? – спросила она потом.
Виктор не ответил.
– Что сказал мужчина из тендера?
– Почему ты спрашиваешь?
– Я видела, как ты говорил с ним, и теперь на тебе лицо не твоё.
– Он сказал, что умер и что теперь он счастливый труп.
– Он труп?
– По-моему, он немного дезертир.
– Мне показалось, что он не труп и не дезертир, – сказала Рита.
– Если показалось, то…
– Ты всё ещё думаешь, что я плохая журналистка?
– Показаться может и хорошей журналистке.
– Мне показалось, что у мужчины из тендера, куча проблем.
– Он сбился с дороги.
– Надеюсь, ты ему объяснил, как проехать?
– Разумеется!
Рита взяла ладонь Виктора.
– Господи, – прошептала она, – чем всё кончится?
Виктор скислил лицо.
– Ты о чём? – спросил он.
Рита молча посмотрела на небо.
– Закончится… – сказал Виктор. – Не знаю чем, но только не взрывом.
– Чем же?
– Т.С. Элиот предположил, что мир закончится не взрывом, а всхлипом.
– Как это – всхлипом?
– Т.С. Элиот не уточнил…
Минуя бензоколонку, в сторону дальнего холма промчалась колонна пограничных войск.
Рита спросила:
– О чём думаешь?
Виктор пожал плечами.
– Сказать правду?
Рита кивнула.
– Разве правду кто-то скажет?
– А ты?
– Разве, что один я…
– Так о чём ты думаешь?
– Они спешат распорядиться судьбами, – не отрывая взгляд от дальнего холма, сказал Виктор.
Рита отпустила ладонь.
– Тебе не противно ходить по земле трупом? – проговорил Виктор.
– Разве я хожу по земле трупом?
– Мы все ходим по земле трупом.
– С чего ты взял?
– Прочитал у австралийского поэта.
– Ты не обязан верить стихам австралийца. Трупы, если ходят, то не по земле…
– Ну, да… – Виктор посмотрел на часы.
Сменщик Дулько появился ровно в шесть. Он был намного старше Виктора – глубокие морщины на блекло-зелёном, как перезрелый огурец, лице и редкие пучки русых волос. Историю своего переселения он ни от кого не скрывал: «Там, пид Полтавой, забавное было время: работать позволяли, а зарплату – ни-ни…В конце концов, мой желудок взбунтовался. «Будучи голодным, служить не стану», – заявил желудок, и такое его поведение меня сильно расстроило. Я вдруг стал худеть. Это было ужасно. И тогда моя жена Люба сказала:
– Почему бы тебе не попользоваться мною?
Я не понял.
– Я ведь завсегда… – заметил я. – Семнадцатый год, как… Ты что это?.. Разве я своей женой когда-то не пользовался?..
Люба обозвала меня дурнем.
Я снова не понял.
– А теперь бы ещё и как еврейкой, – пояснила жена.
Я понял.
Через полгода древняя отчизна Любы приняла нас на свою территорию и по всем правилам приобщила к славному народу…»
– Иди уж! – сказал Дулько Виктору. – Пост принял!
На заправочную станцию въехали один за другим три тендера с оранжевыми лентами.
Кивнув на машины, Виктор сказал:
– Грядёт историческое событие, и ты, Дулько, его свидетель… Историческое… Слышишь?
– На фиг мне слышать? – всякий раз, когда на заправочную станцию заезжали «оранжевые хлопцы», лицо Дулько выражало недоумение, на его губах начинала бродить растерянная ухмылка, а левая щека подёргивалась. Угрюмо поглядывая на водителей, Дулько ворчал: «Ну, доберутся они до этого Кфар-Даром, ну, пошумят, потолкаются, а дальше что? Бред сплошной…Чего они себе думают? Понаехав на своих тачках, второй фронт пооткрывают? У них и с первым-то никакой согласности… Смутьяны глупые… А ещё и вот эти, – Дулько махнул рукой в сторону молящихся. – Лоботрясы…Стоят, покачиваясь, и лбами трясут…
– Верят они… – сказал Виктор. – А ты… Чи ты, батько, помолчи, чи ты как?
– А что?
Виктор сделал озабоченное лицо.
– Наживёшь себе геморрой…
Дулько отвернулся и вдруг заметил стоящий возле забора красный «Фиат».
– Что тут делает девчина? – спросил он, кивнув на Риту.
– Сидит в своей машине, – сказал Виктор.
– Давно?
– Всю ночь. Прокол в колесе…
Дулько ухмыльнулся.
– А у тебя? – спросил он.
– Что у меня?
– Прокола не было?..
Виктор покачал головой.
– Я в Беер-Шеву… За запаской…
– Красивая девчина… – сказал Дулько.
– Она в газеты пишет.
– Жалобы?
– Иногда и жалобы…
– Пущай себе в газеты… – одобрил Дулько. – Лишь бы не на заборах… А ты?
– Что я?
– Красивая девчина… – повторил Дулько. – А вот ты, кроме как притащить из Беер-Шевы запаску, что ещё предложить можешь?..
Виктор сказал:
– Кое-что могу и предложить…
– Ну, да, – небрежно бросил Дулько. – Разве что бешеный нрав и долги за квартиру?
В ответ Виктор привёл цитату из поучений царя Давида: «Стереги язык свой от зла и уста свои от лживых слов».
* * *Кфар Даром,17-ое августа, 6.30.
– Ты здесь?
– Здесь! – Лотан, прижимая к бедру свёрток, прислонился к косяку двери.
– На тебе лишь одна майка…
– Майка… – отозвался Лотан.
Офира заглянула в незнакомо-растерянные глаза мужа.
– А твоя лейтенантская одежда? А твой пистолет?
– Их у меня больше нет.
– Тебя обокрали?
– Вроде того…
– Вроде того?
– Я себя сам… – Лотан перевёл взгляд на полковника, который недвижно сидел в своём кресле и, обхватив ладонями голову, сосредоточенно разглядывал потолок. – Что с ним?
– Кажется, – проговорила Офира, – твой отец нездоров…
Лотан шагнул в комнату, бросил узелок на стул и прошептал:
– Отец!
И вдруг полковник засмеялся. Он смеялся громко и очень долго.
– Отец, – не выдержал Лотан, – прекрати!
– Обязательно! – ответил полковник и засмеялся ещё громче.
Лотан приблизился к отцу и положил на его плечо руку.
– Отец… – проговорил Лотан.
Полковник задумчиво посмотрел в угол комнаты, а потом вдруг закричал:
– Уходи, носорог, убирайся!
– Отец… – повторил Лотан.
Выбравшись из кресла, полковник медленно опустился на пол и, неуклюже растопырив колени, заполз под письменный стол.
Оглянувшись, Лотан увидел стоящего в дверях Идо и недовольно спросил:
– Не спишь?
Идо ещё не отошёл ото сна, и теперь обводил присутствующих молчаливым, рассеянно-ищущим взглядом.
– Почему не спишь? – повторил Лотан.
– Несчастье уже пришло? – едва слышно спросил Идо.
Ему не ответили.
И вдруг Идо заметил дедушку. Тот сидел под столом и приветственно махал рукой.
– Ты зачем там? – издали спросил Идо.
– Я тут живу, – ответил полковник. – Иди ко мне – тут нас ни за что не найдут.
Идо рассмеялся.
– Сейчас смеяться не надо… – сказал Лотан.
– А когда надо? – обиделся Идо.
– Вовремя…
Идо недоумённо посмотрел на мать.
– Вовремя… – мрачно отозвалась Офира.
И вдруг Лотана охватил страх: в какой-то миг ему показалось, что у него больше нет ни его дома, ни его семьи. Заглянув под стол, он задумчиво посмотрел на отца, а потом, выпрямившись, решил провести перекличку.
– Офира! – выкрикнул он.
– Что? – отозвалась жена.
– Идо!
– Что, папа?
– Мы дома? – спросил Лотан.
– Конечно, папа! – ответил Идо. – Разве ты не видишь?
Лотан обнял Офиру, и она, опрокинув назад голову, испытывающим взглядом посмотрела на мужа. Её тело, внезапно отяжелев, задрожало.
– Прости! – коротко проговорила Офира и, мягко освободившись из объятий мужа, торопливо направилась в кухню готовить завтрак.
– Идите же сюда! – выглянув из-под стола, звал полковник.
Лотан и Идо послушно опустились на пол.
Полковник тихо поздоровался с сыном и внуком, а потом, отвернув голову, остановил мрачный, сосредоточенный взгляд на своих руках. Руки отчаянно тряслись. И вдруг лицо полковника просветлело; теперь он смотрел на трясущиеся руки с нескрываемым интересом, и, казалось, что его сильно забавляло то, как они трясутся. Как бы там ни было, полковник смотрел на свои дрожащие руки и загадочно смеялся.
