Леонид Нузброх - Посредник
Она замкнута в себе, на вопросы отвечает неохотно и односложно (да, нет). Ребёнок ни с кем не общается, на попытки психологов установить с ней контакт реагирует негативно. Полностью отсутствует аппетит. Часто плачет, особенно по ночам. В состоянии депрессии ребёнок находится с момента гибели матери.
Её мама, Ваша родная сестра, была зверски убита террористом во время захвата машины «Скорой помощи», при попытке взорвать склады горючего в районе Эль-Ариш.
Из личного дела девочки видно, что в Израиле у неё родственников нет (отец умер в Советском Союзе ещё до рождения Сары). На наш запрос Министерство Внутренних Дел Израиля дало адреса близких родственников девочки – двух родных сестёр её покойной матери (Да будет благословенна её память!).
Мы отправили письмо на имя сестры, проживающей в городе, где прежде жила семья Сары, но письмо вернулось в Израиль с пометкой «Адресат выбыл». У нас остался последний шанс – это Вы, её родная тётя.
Если Вам не безразлична судьба Сары – пожалуйста, отзовитесь!
При Вашем согласии, государство Израиль выдаст Вам гостевую визу сроком до шести месяцев и гарантирует оплату всех расходов по данной поездке: дорожные расходы, расходы на питание и проживание, а так же деньги на карманные расходы на весь период Вашего пребывания в стране.
У нас уже были аналогичные случаи и мы знаем, что с Вашим появлением Сара, вероятней всего, выйдет из состояния депрессии.
Принимая решение, помните: ближе Вас у девочки никого нет!
Не бросайте Сару в такой трудный для неё час!
Не отказывайтесь от неё!
С уважением…
После короткой паузы Василий Дмитриевич задумчиво добавил:
– А подпись то – неразборчива!
В комнате стояла гнетущая тишина. Скрипнула балконная дверь. Семён подошёл к Василию Дмитриевичу. Молча забрал письмо. Складывая лист, посмотрел на меня с ненавистью и процедил:
– Теперь посмотри своей жене в глаза, герой, и скажи: «Эти медали, любовь моя, я получил за то, что зверски убил твою родную тётю!»
Плюнул в лицо и ушёл.
У Вали, так и не понявшей толком ни причины скандала, устроенного Семёном, ни сути письма из Израиля, ни тем более то, каким образом оно – это письмо, связано с ней, Валей, при последних словах Семёна, словно пелена с глаз упала. Она побелела, как мел, и крикнув: «Семён, постой!» – выскочила в открытую дверь.
Я взял со стола накрахмаленную салфетку, вытер лицо. Приходя в себя, медленно оглядел сидящих, но не встретил ни одного сочувствующего взгляда. Нет, они не осуждали моих поступков. Вовсе нет! Здесь было всё в порядке. Их всех ошарашило другое. На их изумлённых физиономиях можно было прочесть то, что пока ещё не выговорили плотно сжатые губы: «Так твоя жена – ЕВРЕЙКА?! Ну-и-ну!»
Только Василий Дмитриевич, старый конспиратор, сидел с непроницаемым лицом, катая шарики из хлебного мякиша, что делал лишь в минуты крайней озабоченности, и изредка кидал косые взгляды на отца. Отец же сидел пунцовый, как рак.
Вдруг меня словно ударило током: «Где Валя?». Я выбежал на улицу. Никого! Наугад побежал в сторону автовокзала. Трижды пробежал по залам. Спросил у постового. Нет, всё напрасно!
Больше искать было негде, но и домой возвращаться не хотелось.
Я сел на скамью в зале ожидания и задумался: «Ну, пусть хоть кто-нибудь объяснит мне теперь, как могло так случиться, что из четырёх с лишним миллиардов живущих на Земле людей, я умудрился пристрелить именно тётку своей жены?! Г-споди! Ну почему?! Как там, в Египте, называли меня ребята перед отпуском? Ах, да! Счастливчик! Вот уж действительно – счастливчик!»
Когда я, наконец, вернулся домой, дверь снова оказалась не заперта, но на этот раз в квартире не было ни души. Заглянула соседка сверху и участливо сообщила, что с отцом случился удар и его забрала «Скорая». Мама поехала вместе с ним в больницу.
Умер отец на второй день, так и не приходя в сознание. Я его понимал: он, кэгэбист с таким огромным стажем не смог пережить того факта, что за все эти годы не сумел распознать у себя под носом потенциальных агентов сионистского врага. Мало этого, так ещё сам горячо настаивал и таки настоял на том, чтобы я привёл эту жидовку в его дом! Какой позор перед сослуживцами! Так испачкать свою служебную биографию!
Хоронили его, как принято, на третий день. С почестями, соответствующими его званию. На похоронах отца собрался весь КГБ. Да им и ходить далеко не пришлось: почти все жили в нашем доме и прекрасно меня знали. Но ни во время похорон, ни после, никто из них так и не подошёл ко мне выразить своё соболезнование – боялись скомпрометироваться, потерять свою кристальную чистоту. Я теперь был для них как прокажённый.
Мама, по крайней мере, в эти дни, тоже не простила мне случившегося.
Сразу после похорон уехала к своему брату в деревню, перед отъездом бросив на прощанье в мою сторону: «Будет лучше, если на девять дней тебя уже здесь не будет».
Ну что ж, не будет – так не будет! Я плюнул на всё, напился до чёртиков и лёг спать. Утром выпил и снова лёг. Проснулся после обеда от сильного чувства голода. Поел. Благо после незаконченной вечеринки холодильник был набит битком. И пошёл в город искать Валю.
Что случилось – то случилось. Прошлого не исправить. Но ведь я не делал этого намеренно! Но ведь я НЕ ЗНАЛ, что это её тётя!!!
Предстоял долгий трудный разговор, и я надеялся, что Валя, как бы ей это не было тяжело, поймёт меня, в конце концов. Поймёт… и простит.
Ведь мы же с детства любим друг друга!
День за днём я проводил в городе, но поиски не давали результата.
Я вычислил её на этой свадьбе. Валя не могла её пропустить: выходила замуж одна из её подруг.
Дождался, когда она выйдет на улицу, заговорил. Мне даже показалось, что она… Но тут подошёл Семён и показал, какой он сильный… Глупец! Нас на тренировках натаскали так, что любой спецназовец КГБ без труда справится с тремя-четырьмя такими, как Семён. Но если бы я тронул его хоть пальцем, то сжёг бы последний мост между мной и Валей.
Второй шанс поговорить с Валей дал мне ты – Посредник. Ты появился как перст Б-жий! Увы, опять всё сорвалось. Но не всегда же, в конце концов, он будет рядом с ней! На третий раз, я уверен, у нас разговор получится, она поймёт меня, и всё будет хорошо. Жаль только, что утром мне улетать в училище. Ничего, я так просто от своего счастья не откажусь! Моё время ещё придёт!»
Закончился Час Быка. Звёзды, так удивительно ярко горевшие в эту безлунную ночь – казалось, лишь протяни руку, и притронешься – начали отдаляться, блекнуть. Над городом вставал рассвет. Под утро стало немного прохладней. Подул свежий ветерок. Владимир, одетый в летнюю рубашку с короткими рукавами, слегка поёжился. Мы молча прошли ещё немного, после чего он остановился возле высотного дома.
– Ну, всё. Вот я и пришёл. Пора собирать вещи и в аэропорт. Через пару часов придёт мама. Нужно уйти до её прихода. Не хочу напрягать отношения. Ей и без меня достанется: сегодня девять дней отцу. Да, весёленький отпуск я провёл! – И вдруг напомнил:
– Смотри – ты поклялся! Пока я жив – ни слова, ни полслова… Помни. Я никогда не забуду тебя. Думаю, что и ты не раз ещё вспомнишь и меня, и эту летнюю ночь… Прощай, Посредник!
Чтобы не пожимать его руки, я сунул свои в карманы: «Прощай!» – и, повернувшись, пошёл прочь.Г-споди! Сколько раз той ночью, пока Владимир рассказывал мне свою историю, я хотел прервать его и высказать прямо в лицо всё, что думаю о нём! Сколько раз! Но я этого так и не сделал.
Почему? Думаю, что на этот вопрос я не смог бы, наверное, ответить даже той ночью, тем более теперь, когда прошло так много времени.
Возможно потому, что с самого начала, ещё на свадьбе, решил ограничиться ролью бесстрастного наблюдателя?
Или потому, что в таком случае я так никогда и не узнал бы конца всей этой истории?
А может быть потому, что, почти шутя согласившись в начале вечера на роль Посредника, я потом настолько вжился в этот образ, что действительно был почти уверен, что я – Посредник?!
Ведь если это не так, то почему тогда именно я оказался в ту ночь на перекрёстке их судеб? Почему именно Я?! Почему?!
Я много раз вспоминал впоследствии события той мистической ночи, задавая себе этот вопрос. Но так и не нашёл ответа.
Шло время. Вместе с ним таяли в прошлом события той ночи.
Я вспоминал о ней всё реже и реже, и она, эта ночь, уже начала казаться мне чем-то нереальным, надуманным. Но совсем забыть я её не мог.
Не забыл эту ночь и Владимир. В офицерском училище он постоянно вспоминал о Вале и их последней встрече. То, что она не захотела той ночью выслушать и простить, угнетало его. Владимир сидел на занятиях, а мысли его в это время были с ней, Валей. В сотый, тысячный раз он мысленно объяснял ей, почему так всё сложилось, доказывал свою правоту. Это стало у него не проходящей навязчивой идеей. Из каждого увольнения он возвращался пьяный. Когда его перестали отпускать в увольнения – убегал без разрешения.
