Ольга Карпович - Малая Бронная
Володя легко поднял вещи со стылого тротуара, покрытого тонким слоем нападавшего за ночь снега, и двинулся в сторону Вероникиного дома. Разумеется, он не в восторге от своего нового жилья – соседство с Инной ему не слишком по душе. Не склонный к рефлексии, не привыкший копаться в тонкостях чужой психологии, Володя не особенно задумывался о том, чем вызвано Иннино поведение. Про себя он просто обозвал двоюродную сестру злобной изворотливой сукой и решил держаться от нее подальше. Однако выхода не было. Из офицерского общежития его, конечно, выселили. Оставалась надежда, что, устроившись на работу, он сможет выхлопотать комнату в какой-нибудь заводской общаге и переехать туда вместе с Никой. Если она, конечно, согласится.
Володя свернул в подворотню, пересек квадратный засаженный тополями двор и вошел в темный подъезд, который отныне должен стать его родным домом. В прихожей, не успев войти, тут же столкнулся с Инной. Та, кажется, недавно пришла откуда-то, снимала перед зеркалом высокую меховую шапку. Лицо ее на фоне пышного рыжеватого меха выглядело еще уже и суше.
Инна окинула быстрым недобрым взглядом вещи и бросила:
– Это еще что значит?
– Переезжаю, – развел руками Володя. – Будем теперь соседями.
Ему совершенно не хотелось ссориться с этой чужой, злой теткой, и тон он выбрал равнодушно-спокойный.
– А как же жена? Детишки? – глумливо осведомилась Инна.
– А нет больше никакой жены, – объяснил Володя. – Какой-то доброжелатель постарался. Не знаешь случайно кто?
– Ах вот оно что, – с наигранным пониманием кивнула Инна. – И детишек, стало быть, тоже больше нет? Бросил любящий папочка? Ну, впрочем, тебе не привыкать бросать тех, кто на тебя рассчитывает.
Володя, вспыхнув, шагнул к ней, сжал тяжелые крупные кулаки:
– Не смей так говорить, слышишь ты, дрянь? Я никогда никого не бросал. Будь ты мужиком, я б тебе морду расквасил за такие слова!
Он едва мог справиться с охватившим его бешенством. Сама же всю эту кашу заварила, донесла жене, а теперь смеет его обвинять! Да что это за существо такое, гнусное, злобное, подлое? Она ведь и на женщину-то не похожа, вся тощая, черная, и пахнет от нее чем-то неживым – старой лежалой бумагой, библиотечной пылью. Ошибка природы какая-то! Неужели он целовал когда-то эти тонкие, узкие, сухие губы?
Инна встретила его тяжелый, кровью налитый взгляд бесстрашно, с вызовом. Прерывисто дыша, смотрела прямо в глаза, выдохнула хрипло:
– Ну давай, давай же, ударь! Ты окажешь мне огромную услугу. Мне тогда еще проще будет вытурить тебя отсюда с милицией! Давай, бей, поторапливайся! Потому что надолго ты тут не задержишься, со мной под одной крышей.
И Володя опешил, отступил перед этой слепой, холодной яростью.
– За что ты меня так ненавидишь?
– Я? Ненавижу? – делано изумилась Инна. – За что же мне тебя ненавидеть? Такого честного, порядочного… Ты ведь никогда никому ничего плохого не делал, никого не бросал!
На шум голосов из комнаты выглянула Ника, быстро оценила ситуацию, подхватила Володю под руку, защебетала:
– Пойдем, пойдем! Что ты с ней препираешься? Не обращай внимания! – и увела в комнату.Вероника деловито разбирала чемодан, развешивала в шкафу Володины вещи, напевала что-то, временами оглядываясь на обедавшего у стола Володю и улыбаясь. Тот в конце концов оторвался от супа, подошел к ней, обнял сзади своими огромными ручищами, жадно вдохнул запах ее чуть влажных после душа волос.
– Правда, здорово? – шепнул он. – Что мы теперь все время будем вместе?
– Конечно, – кивнула Вероника, оборачиваясь в его руках и крепче прижимаясь к железным мускулам могучей груди. – Это замечательно…
Несмотря на беспечный вид, настроение у нее было не совсем безоблачным. Разумеется, приятно, что в доме наконец-то появился мужчина. И не просто мужчина, а любящий, сильный, надежный, тот, кто хочет заботиться о ней, баловать, защищать, словно она маленькая беспомощная девочка. Как хорошо ей будет с ним рядом, как тепло и спокойно. Ведь, кажется, ничего нет желаннее в мире, чем прижаться губами к его мощной, красноватой от вечного «офицерского» загара шее, чувствуя тяжелое биение пульса, вдыхая его запах – терпкий, пьянящий. Закрыть глаза и не думать ни о чем. Вот только… Вот только за годы одинокой жизни, когда она вынуждена была заботиться сама о себе и ни на кого рассчитывать не приходилось, она разучилась отключать голову, отбрасывать гнетущие мысли и теперь не могла полностью насладиться радостью от того, что их с Володей отношения наконец определились. В голове настойчиво стучало: «На что мы будем жить? На мою зарплату? Смешно! Куда он устроится в Москве, без знакомств, без прописки? Сколько алиментов еще с него сдерет в суде жена? Нужно что-то решать, подстраховаться…» От Лапатусика, конечно, придется уйти, Володя не потерпит такого глумления над идеалами. Да ей и самой теперь слишком противно будет. Только вот расстаться с ним нужно по-умному, надавить на жалость, всплакнуть: «Мне уже тридцать, хочу семью, детей». Он, в общем, мужик не вредный, поймет, может, еще и поможет чем, и денег подкинет. Вроде приданого, премия, так сказать, за верную службу. А что, другим девчонкам такое удавалось, она слышала. Хоть первое время перекантоваться хватит. Нужно только как-нибудь поаккуратней все это провернуть.
За окном билась и звенела метель, Володя, захмелевший от домашнего тепла, сытной еды и такой мягкой, такой желанной женщины, которая теперь была его женой, целовал ее все настойчивее, все ненасытнее. В коридоре дважды тренькнул дверной звонок.
– Не открывай! – попросил Володя, не отпуская ее. – Черт с ними, кто бы там ни был.
Его руки не отпускали ее, проникли уже под платье, жадно ласкали тело. Вероника мягко отстранилась:
– Подожди, ну подожди, милый, надо все-таки посмотреть, вдруг что-то важное.
Поспешно оправив одежду, она выскочила в коридор. В дверях возвышался угрюмый, припорошенный снегом, давно знакомый шофер Лапатусика Юра. Перед ним, спиной к Веронике, стояла Инна.
– А разве она не предупредила? – удивленно улыбалась Инна. – Она же замуж вышла. Так и сказала, если за мной приедут, передай, что старый пердун мне до печенок осточертел! И муж еще добавил, что пусть, мол, только сунется, все ребра пересчитаю.
– Так и сказал? – изумленно шевельнул прокуренными усами Юра.
– Угу, так и сказал, – закивала Инна. – Грубо, конечно, но это уж, извините, не мое дело, меня только передать просили.
Юра хмыкнул и ретировался. Инна закрыла за ним дверь, обернулась с победоносным видом и увидела замершую у бывшей генеральшиной спальни Веронику.
– Ты что? – прошипела Ника осипшим вдруг голосом. – Совсем охренела? Ты что творишь? Зачем?
– А что? – подняла брови Инна. – Я же правду сказала, ты теперь наконец-то молодоженка, не пристало тебе кобелей старых развлекать, разве нет? Да, и передай там своему суженому, пусть о прописке позаботится. А то что-то мне кажется, что к вам скоро участковый нагрянет. Ну, привет, желаю счастья в личной жизни! – она прошествовала мимо опешившей Ники в свою комнату.Вероника ворвалась к себе, отдуваясь от злости. Володя так и замер.
– В чем дело? – спросил он.
– Эта гадина… – с негодованием махнула рукой в сторону коридора Вероника. – Сволочь последняя! Что она до нас докопалась? Чем мы ей так покоя не даем? Какое ей дело, в конце концов? Я не понимаю, она мне завидует? Что я моложе и красивее? А может, выжить меня из квартиры хочет, комнату мою занять?
Володя, помявшись, бросил смущенно:
– Знаешь, я думаю, дело не в тебе, дело во мне.
– В смысле? – вскинула брови Ника.
– Ну, понимаешь, мы с Инной когда-то давно… Одним словом, у нас был, если это можно так называть, роман.
– У тебя с Инной? – ахнула Вероника. – Она же твоя сестра!
– Двоюродная, – напомнил Володя. – И мы ведь не росли с ней вместе, виделись только летом, у бабки в деревне. Ну, и вот такое произошло. Глупейшая история, мы были почти детьми, точнее, подростками…
Он отвернулся, отвел глаза, принялся шарить по карманам в поисках папирос. Вероника покачала головой, не в силах осознать услышанное.
– И что же, ты любил ее? – настороженно спросила она.
– Да ну, какое там… – отмахнулся он. – То есть тогда казалось, что любил… Мне же семнадцать лет было, я в те годы каждый месяц влюблялся до смерти. Опять же лето, жара. Каникулы, хочется каких-то приключений, сильных чувств. Говорю же, мы были подростки, ни черта еще не понимали.
– А она тебя? Тоже любила? – продолжала выспрашивать Ника.
– Ну, не знаю. Наверное, да. Тогда. Но с тех пор восемнадцать лет прошло, мне и в голову не приходило, что это что-то для нее значит. А теперь… не знаю… Мне кажется, она все еще злится за ту историю. Ну и… мстит мне, что ли. Глупость, конечно, ужасная.
– Хорошенькое дело, – нахмурилась Вероника. – А я-то думала, вы просто дальние родственники… и на тебе! Ну и чем же все это у вас закончилось?
