Каринэ Фолиянц - Серафима прекрасная
По одной Сима выводила лошадей. Выведет – и снова в объятую пламенем конюшню. Страха уже не было. Одно только на уме: лошадей спасти!
Витя проснулся от того, что Полина, оставшаяся у них ночевать, кричала:
– Вставай, Витя! К ней беги! А я в деревню, народ поднимать! Пожар ведь, пожар!
Витя бросился к ферме. Увидел издали, что жена коней выводит из конюшни, а на ней уже подол рубашки горит.
– Сима, вернись! Вернись, Сима! Сгоришь ведь!
С минуту постоял… Страшно было, а потом вслед за Симой бросился в глубь горящей конюшни…
Тут и Полина подоспела вместе с людьми. Бегут деревенские кто в чем спал. Бабы в основном, мужиков-то мало осталось. Бегут с ведрами воды да с лопатами, чтоб песком пожар засыпать.
– Симка горит! Люди, Симка горит!
– В пожарку звонить надо! – кричал бригадир дядя Петя.
– Да пошел ты, старый! В пожарку! Пока пожарка приедет – всей деревней сгорим! – возражали бабы. – Мужики, лопаты берите, песком засыпем!
А пламя полыхает. И дым выедает глаза. Не видно ничего Виктору в этом дыму.
– Сима, Сима, где ты? Сима! Уходи! Уходи, Сима! – кричал Виктор.
Нет Симы… Не отзывается…
Виктор еще глубже зашел… Господи, вот она лежит, держа под уздцы последнего коня. Не может уже пошевелиться. Делать-то что?
Он подхватил ее на руки и вынес из дыма и огня. Положил бережно на землю. Полина бросилась к ней:
– Сима, Симочка, очнись, глаза открой, Сима!
У конюшни запылала крыша, и огромная балка сорвалась вниз…
– Отходи! – кричали люди.
Витька снова взял Симу на руки и понес. Как дотащил до дому – не помнил. Тяжело ли было – не знал.
А Сима была без сознания и не знала, что он ее нес на руках – вперыве в жизни.
Сквозь пелену тумана увидела Сима в своей палате врачей и медсестер. Сестра убрала капельницу, вынула иглу из вены на руке.
– Ваня где? – спросила Сима тихо.
– Доктор, она в себя пришла! – обрадовалась медсестра.
Молодой симпатичный врач подошел ближе к Симе:
– Как вы? Говорить не надо, только кивните, ну, получше?
– Сын мой где? А Виктор где?
– С сыном все в порядке, не волнуйтесь, он не пострадал. А муж ваш вторые сутки в коридоре сидит – не спит, не ест! Все о вас спрашивает…
– Позовите…
– Серафима Ивановна, давайте завтра – отдохните пока! Он же никуда не денется… Ну!
– Позовите! Сейчас! – сказала она громче и настойчивей.
– Хорошо. Только недолго!
Врач вышел из палаты и наткнулся на Виктора, который беспокойно ходил по коридору.
– Идите к ней – очень просит. На пять минут, не больше, пожалуйста! Она очень слаба.
Виктор метнулся к двери. Врач остановил его:
– И вот уговор: о том, что она потеряла ребенка – не нужно сейчас… Она еще не готова к этому, только пришла в себя, вы слышите?
– Какого ребенка, я не понял?
– А, так вы и не знали… Вашего… Ни слова ей, понятно?
Виктор растерянно кивнул, зашел в палату. Сима увидела мужа.
– Подойди, сядь ко мне! – попросила Сима.
Виктор присел на край кровати.
– Прости, не сказала тебе. Не знала, как ты отнесешься…
– Ты о чем, Серафима?
– Не дури, Вить… Они уже все тебе… про ребенка сказали…
– Да жив Ванечка, все в порядке, что ты ей-богу! Завтра приду с ним тебя повидать! Сим, не волнуйся же ты… – попытался он улыбнуться.
Сима упрямо помотала головой:
– Не про Ваньку я. Про второго… Ты же знаешь. Потеряла я его, Витенька…
– Знаю! От чужих людей знаю! Чего же ты мне не сказала, что второго носишь? Чего? Молчала, как партизанка! – закричал он.
– Так ведь ты, Вить, не спрашивал.
– Не спрашивал… Ты не думай об этом, Сима! Не надо про это сейчас думать!
– Дурость ты говоришь, Вить! Больше всего на свете я этого хотела! Хотела, чтобы дочка у меня была. Помощница…
Она отвернулась к стене, чтобы муж не видел ее слез. Плакала беззвучно, не дрогнув телом, не всхлипывая. Только молча слезы капали по лицу, а губы плотно сомкнуты, чтобы стона из них не вырвалось. Витя сидел на кровати как потерянный.
– Врачу скажи, что я… Я сама догадалась. Молодой он, не знает, как слова подобрать, чтобы сообщить. Так и скажи – сама догадалась Сима.
– Ладно… Я с тобой еще посижу, можно? – спросил Витя робко.
– Иди, не сиди тут! – скомандовала она.
– Да я тихо…
– Сказала иди! Ну! – перебила Сима.
Виктор оставил кулек с яблоками и вышел из палаты.
И тогда уже она смогла зарыдать в голос, потому что никто теперь ее слез не видел и не слышал…
* * *Полина с Виктором шли по парку больницы.
– Я говорила с врачами… Вот уж не знаю, обрадует вас это или огорчит… – начала Полина. – Детей у нее никогда больше не будет! Выкидыш был, операцию ей делали. И уж не знаю: по врачебному ли недосмотру или грех их обвинять, но это приговор. Так что руки у вас теперь развязаны, Зорин! Можете уходить от нее, если сочтете нужным! Мне-то все известно про вашу жизнь, вы уж извините!
– А чего это вы со мной так разговариваете?
– А потому что ты этого заслуживаешь! Ты к ней как относились, Виктор? Как к скотине! Пашет, ну и ладно. Нет, к скотине лучше относятся! За ней хотя бы смотрят нормально! Поят, кормят… А Сима… Она для тебя чем была? Источником дохода? Живым толкачом? Да ты бы без нее спился и умер под забором.
– Да вы что несете, Полина Сергеевна?
– То, что есть! Что, правда глаза колет? Ты даже не задумывался никогда, кто рядом с тобой! Что это за человек, что за женщина. А женщина она замечательная! – завелась не на шутку Полина. – Таких поди поищи! И ты ее просто не стоишь.
– Вы не в свои дела не лезли бы. Сами разберемся! – буркнул он.
– А я буду лезть! Потому что люблю ее! Потому что она – личность! Все на свои плечи взвалила и не жаловалась никогда! И тебе была предана! А ты? Ты предан ей? Ты хоть знаешь, о чем она мечтала?
Виктор пожал плечами:
– Так ведь она все молчит больше! Она говорит мало, как же я пойму? Я мысли читать не умею.
– Эх ты, молчит! Чего с тобой общаться, ты же слушать не умеешь! Ты свою жизнь только на удовольствие и расходуешь. А что человеку с тобой рядом тяжко, никогда не замечал! – махнула рукой женщина.
– Это она вам такое сказала?
– Нет, она жаловаться не умеет. И жалеть себя не дает! Это я поняла и без слов.
– А про что Сима мечтала-то? Про дочку? – вдруг спросил он.
– Про дочку. Про свой завод конный. Лошадей она любит, Зорин!
– Точно! У нее же отец конюхом был! – вспомнил Витя. – Я с детства помню! Полина Сергеевна, какие теперь лошади! Ферма сгорела дотла!
– Молчать будешь? Ты же знаешь, кто поджег, – посмотрела она на него с укором.
– Я в милиции был. На Леньку дело завели уголовное. Я ему так не спущу в этот раз.
– Ну и правильно. Мне ехать пора. Жену береги. Не будет у тебя второй такой Серафимы. Знаешь, как говорится: «Что имеем не храним, потерявши плачем!» Симе ни слова, – попросила Полина.
– Да понял…
– Эх, Зорин, Зорин… Может, выйдет из тебя еще человек. Дай-то бог!
Ленчика допрашивал следователь.
– И ссоры у вас в тот вечер с Зориным не произошло?
– Да какая такая ссора, начальник. Он дружбан мне, денег дал для мамы. Он мне как родной! Чтобы я родному стал хозяйство палить? Ты за кого меня держишь, а?
– А вот потерпевший утверждает обратное. Вы угрожали ему. Он ударил вас. Вот тогда ночью вы прокрались во двор Зориных и подожгли хозяйственные постройки! Ведь все было именно так?
– Да чё ты лепишь в натуре? Я выпил да уснул дома. Мать подтвердит!
– Сказала уже – не было тебя в тот вечер дома! – Следователь грозно посмотрел на Леньку.
Тот сплюнул:
– Карга старая. Да чё она помнит, у нее головы уже нет!
– Все она помнит. И еще есть свидетели, как ты нес по деревне ночью канистру с бензином.
– Кто видел, кто?
– Не ори, рассказывай все по-доброму.
Ленька свернул огромный кукиш.
– Во видел? А Витьке передай: выйду с зоны – попишу так, что страшней своей бабы станет!
– А ты ему сам скажи! Зорин! – громко позвал следователь.
Витя вошел в кабинет.
– Можешь не повторять, Ленчик. Слышал все, дверь тут тонкая. – Он размахнулся и ударил Ленчика под дых так, что тот пошатнулся. Еще один удар. И еще…
– Все, все, Вить, хорош! Хорош, говорю! – остановил следователь. – Уведите подозреваемого! – крикнул он охраннику.
Вошли двое конвоиров. Заломав Ленчика, повели его к выходу. Он обернулся в дверях:
– Пригроблю ведь, Витька! Не сейчас, так потом!
– Иди-иди, не боюсь!
Дождавшись, когда Ленчика выведут, следователь вздохнул:
– Слушай, Вить. За решетку-то мы его упечем. А ведь выйдет и вправду прирежет!
– Кишка тонка! Да и не боюсь я ничего, товарищ капитан! И так я жизнью весь перерезанный…
Грузовик, кирпичом груженный, едет по улицам деревни. В кузове Серафима сидит на груде кирпича. Рядом архитектор.
– Мы тебе новую ферму отгрохаем, лучше прежней! Что, не веришь? – спрашивает Василий Аркадьевич.
