Вера Заведеева - Быть может…
Она таскала его по выставкам, рассказывала о своей необыкновенной работе и загранпоездках, а он зачарованно смотрел ей в рот, боясь чего-нибудь не то ляпнуть или оскорбить ее тонкую организацию цыканьем сквозь зубы. Такой женщины – совсем из другого, неведомого ему мира – у него никогда не было. И он вцепился в нее мертвой хваткой: все его окружение постоянно требовало от него чего-то материального – денег, золотишка, домов-квартир, обещаний жениться, выгодных заказов или выпивки. Он всем почему-то был должен всю жизнь. И только Лиза ничего от него не требовала и не покушалась на его свободу, но при этом открыла ему глаза: заботясь всю жизнь о благе других, он сильно задолжал самому себе – годами без нормального отпуска в своей заводской нервотрепке с похмельным контингентом и вороватым начальством, без настоящего ухода, тепла, заботы и бескорыстной любви. Все сам – и на работе, и дома.
Через полгода Лиза «растаяла» на пятнадцать килограммов, сменила вечные брюки на узкую юбчонку выше колен и молодежные шорты, накупила новых тряпок, сапог на высоких каблуках и модных туфель (ножки оказались еще вполне приличными). Она вся как-то встряхнулась и снова заискрила глазами. Это заметили все. И даже муж, в горькие минуты нежелательного прозрения. Началась обычная в таких случаях суета: бесконечное шушуканье по мобильнику, якобы с подругами, муки совести, проницательные, понимающе-ехидненькие взгляды невестки и недоумение сына. Даже старенькие родители – и те заподозрили что-то неладное. Строгий Лизин отец стал посматривать на нее укоризненно.
В том стане тоже забеспокоились: человек, всю жизнь обходившийся малым, вдруг стал наряжаться, как молодой, поменял машину, перебрался в отдельную комнату, начал благоухать заморской туалетной водой и даже заявил о своем намерении впервые в жизни отправиться на отдых за границу в гордом одиночестве. Жене были известны симптомы этой «болезни», которая случалась с ним и раньше, правда, не в такой запущенной форме: «Пьяница проспится, кобель – никогда». Она, больше переживая из-за оскудения семейной кубышки, чем из-за явной неверности мужа, лишь донимала его язвительными замечаниями, справедливо полагая, что никуда от нее, а пуще того – от своего дома, он, старый хрен, не денется. А сыну было не до отца-донжуана: у него самого случился «переходный возраст».
Лиза часто звонила Ире, посвящая ее в некоторые детали своего бурного романа, но без интимных подробностей (между ними это было не принято). Они дружили семьями много лет, вместе отмечали праздники, ездили отдыхать или друг к другу на дачу, поэтому такое Лизино преображение не могло не вызвать некоторого подозрения у ближнего круга. Лизин муж, конечно, догадывался о главном, как и о том, что остальные догадываются тоже, но не хотел никаких «революций». Он был однолюб: «Что поделаешь, может, и надо было давно уж уйти, но я ее до сих пор люблю. Только ее одну». В какой-то момент Лиза заикнулась о разводе и даже попыталась подыскать небольшую квартирку в ближайшем районе, но все же не решилась, да и денег не хватило бы даже на однушку не первой свежести.
Дважды в год, весной и осенью, они вместе ездили отдыхать за границу, и вскоре протрезвевшая Лиза уже благодарила себя и Бога за то, что повременила с устройством «новой» семьи. Все-таки они были очень разными людьми, с разными взглядами и представлениями о жизни. Даже распорядок дня был у них абсолютно разный: он, «жаворонок», в шесть утра отправлялся на завод и в девять вечера уже укладывался спать, а она в это время только возвращалась с работы или шла в гости, или в ресторан на деловую встречу с заказчиком. К тому же довольно часто уезжала в длительные творческие командировки с коллегами разного пола.
Он – типичный домострой, пролетарий с кулацким уклоном, у которого все разложено по полочкам: когда пить-есть, когда спать-вставать, когда работать, когда садом-огородом заниматься, что надо делать, а чего не надо ни за что и никогда; она – натура художественная, темпераментная, свободолюбивая и сильно самостоятельная, что мужчины-собственники обычно переносят с трудом. К тому же очень красивая и сексуальная. Конечно, такая «правильная» жизнь ее напрягала, особенно на отдыхе – обилие вкусной еды, подавляющей волю к сохранению пристойной фигуры, ленивое валянье на пляже и отход ко сну еще засветло… строго по часам, а не тогда, когда хочется. И никаких гулек. С одной стороны, это было какой-то передышкой в ее напряженной жизни. Но с другой… довольно утомительно.
И все же она сильно привязалась к нему. Он сам решал все житейские вопросы: когда, куда, что, сколько и зачем, а она этим не была избалована, скорее, наоборот. Действительно, никто больше так о ней не пекся, как он: как она себя чувствует, успела ли как следует поесть, тепло ли оделась, не засиделась ли где с друзьями, не надоела ли ей старая шубейка, не пора ли сменить цацки или духи, не надо ли чего ее внуку или помочь на даче. Конечно, это подкупает и вызывает чувство благодарности, но… постоянное нахождение «на связи» с подробными докладами о прошедшем дне и своих домашних надоедает тоже. А он без нее вообще жизни не мыслил: «Если ты меня бросишь, я сразу умру».
Но первым умер Лизин муж, который жил с весны до осени на даче и приезжал в Москву только с первой порошей. В последние годы он сильно похудел, весь ушел в себя, стал угрюмым и раздражительным до истерии, много пил и не поддавался на уговоры родных показаться врачу. «Отстаньте от меня. Это вы все вечно стонете, а у меня ничего не болит, и лекарствами вашими сами травитесь», – упрямился он. Лиза, недавно схоронившая отца, металась между работой, старенькой больной матерью и мужем, моля Бога, чтобы самой не свалиться. С весны начиналось бесконечное мотание на дачу с продуктами. Она готовила на электроплитке мужу еду на неделю, сажала-косила-полола и мчалась обратно. Хорошо, что научилась водить машину, – не надо никого просить отвезти-привезти.
В последний раз Лиза с сыном привезли его с дачи совсем разбитым. Возвращаться домой он никак не хотел, несмотря на промозглую осеннюю слякоть. Ни на что не жаловался, но ночами метался и уже не мог сдержать стоны. Лиза почти не спала, в их заставленной комнатенке и прикорнуть-то негде было. Беспокоить молодежь она не решалась. «Скорые» приезжали и уезжали. Муж злился и не мог толком объяснить врачам, что болит: болело все. Наконец врач очередной неотложки сгреб его без всяких разговоров в охапку, пригрозив, что если тот начнет брыкаться, то тут же и умрет. Состояние оказалось тяжелым, врачи боялись за исход операции. И все же решились. Сложная операция прошла благополучно, но у ослабленного пациента уже не осталось никаких силенок, чтобы выкарабкаться. Через месяц после возвращения с дачи его не стало.
Лиза полгода не могла отойти от этого несчастья, казнила себя за то, что вовремя не спохватилась и не заставила его лечиться, за то, что часто уезжала, мало уделяла ему внимания… и отправлялась отдыхать без него. Лишь совсем ослабевшая мать заставляла ее держаться: Лиза ездила к ней до работы и после – готовила, кормила, убирала, стирала… и ничего не говорила о скончавшемся муже, а старушка, как назло, без конца о нем спрашивала: «Что же он у вас какой-то заброшенный стал? Болеет, что ль? Или не кормишь его совсем?». Мать сделалась капризной, плаксивой и обидчивой, требуя к себе неусыпного внимания. Все уже забывала, прятала свои «ценности» в газетные обрывки, которые потом безуспешно искала, и донимала дочь одними и теми же вопросами.
Ира постоянно звонила Лизе, не зная, как и чем помочь, чтобы хоть немного облегчить ей существование в эту тяжелую пору.
– Ты, наверное, меня осуждаешь? – с горечью спросила ее Лиза в очередной раз.
– Ну что ты! «Не суди, да не судим будешь». Осуждать может только тот, кому не довелось в жизни «из болота тащить бегемота», кто не знает, как это страшно, больно и обидно за свое бессилие, когда на твоих глазах родной человек кубарем катится на «дно колодца», как пел Высоцкий, и постепенно превращается в Маугли. И ничего нельзя поделать, хоть убейся, пока он сам не захочет выплыть. Хотя бы попытаться. И немудрено, что ты так увлеклась, тем более что первая любовь светит нам всю жизнь. Скорее всего, это просто защитная реакция твоего потрепанного организма. Не казни себя. Любой женщине, даже такой сильной, как ты, нужно как-то удержаться на плаву. Даже самой независимой и гордой.
Лизина мама пережила зятя почти на год. Потом начался дачный сезон. Первый сезон без мужа. Как включить воду? Почему нет света? Где все инструменты? Пойди, разберись… Она позвала работяг обшить сайдингом сразу поникший домик и вывезти весь оставшийся материал (некому теперь строить), засеяла травой грядки и вырубила все лишнее, чтобы садик стал «прозрачным». Обилие цветов, высаженных по всем правилам садового дизайна, грело душу.
