Вера Заведеева - Быть может…
А еще был планетарий, где в полумраке зала они зачарованно смотрели на такие волнующе близкие звезды, надеясь разглядеть летящий в космосе маленький искусственный спутник Земли. После уроков они подолгу гуляли по Москве: спускались от площади Восстания, минуя посольские особнячки, к Пушкинской и дальше по улице Горького к Красной площади, а потом уходили в Замоскворечье, еще не покореженное бездумной реконструкцией… И говорили-говорили, и никак не могли расстаться.
После восьмого класса Лизе пришлось перевестись в вечернюю школу и пойти работать. Клянчить у родителей карманные деньги становилось неловко. Он пошел в девятый класс. Как-то вечером, гуляя по улице Горького, они подошли к Маяковке, где у памятника поэту кучковался не избалованный такими зрелищами народ: свои стихи, которые отваживался публиковать только журнал «Юность», да и то выборочно, читали Андрей Вознесенский и его поэтический соперник Евгений Евтушенко. Но их обоих затмевала шикарная Белла – и немыслимой красотой, и заграничными нарядами, и проникновенным голосом, и необычными виршами.
Мнения у них разделились: Лиза была в восторге от услышанного, а ее кавалер мало что понял. Так на почве новой поэзии они и поссорились. И неожиданно расстались, тая обиду друг на друга. Однако ей все же казалось, что это понарошку: вот выглянет он из-за угла ее дома – и они бросятся навстречу друг другу, как раньше. Но время шло, он не приходил. У Лизы между тем появилось много новых знакомых, и не каких-то там школяров…
Она уже училась в институте, когда однажды около нее, поджидавшей на остановке трамвай, с визгом затормозил мотоцикл, окутав ее облаком пыли. Лиза приготовилась достойно отбрить нахала, как вдруг из-под шлема на нее глянули смеющиеся глаза. Такие знакомые, такие родные! И в то же мгновение все вернулось, вспыхнув так, что они потеряли головы. Лиза-то была еще не замужем, а вот он…
Вскоре после одиннадцатого класса его призвали в армию. В хмельном угаре прощания со свободой он и не заметил, как его крепко прибрали к рукам. Узнав, что скоро станет отцом, он без лишних слов женился: любовь-нелюбовь, а дети не должны страдать. Из армии его уже поджидали жена с сыном. И вот теперь, после нечаянной встречи, они с Лизой, ослепленные страстью повзрослевшей первой любви, уже не могли совладать с доводами разума. И все же чувство долга перед ребенком оказалось у него сильнее любви.
Они опять расставались с Лизой. Навсегда. Будто резали по живому… Оправившись от потрясения, Лиза приказала себе немедленно выкинуть его из головы.
* * *Они договорились встретиться на прежнем месте – рядом с метро «Улица 1905 года». Лиза, убедившись в том, что надеть, как всегда, нечего, ринулась по магазинам. Барахла теперь было повсюду много, но именно барахла. Она купила белые брюки и подобрала дома к ним «верх» из обнаруженных в шкафу нарядов. Повесила на свою роскошную грудь привычный килограмм серебра, взбодрила модную прическу с обманчивым мелированием и, набросав слегка черты лица, отправилась на встречу, благоухая ароматом «Givenchy». Не бог весть какое свидание, чтобы лезть из кожи вон, наряжаясь.
Она его узнала сразу и расхохоталась прямо ему в лицо. Излишним тактом по отношению к мужчинам привыкшая к их поклонению Лиза себя не обременяла. Перед ней стоял лысоватый пузастый мужичок с золотой печаткой на пальце и растерянно улыбался. «Завгар какой-то», – усмехнулась про себя Лиза. – Неужели я в него когда-то была влюблена до полоумия?»
– Пойдем, посидим в ресторанчике, – предложил он, чтобы сгладить неловкость первых минут.
– Ну, давай. А деньги-то у тебя есть? Я ведь не хожу по забегаловкам, – обозначила Лиза свой статус, смеясь в душе.
– Обижаешь, я человек обеспеченный, начальник цеха на ТИЗПРИБОРе, там же, где и начинал работать у отца слесарем-сборщиком, помнишь? Ну на Садовом, недалеко от Маяковки. У меня квартира здесь неподалеку, дом в Архангельском, считай, в заповеднике, маленький, но свой: от стариков достался участочек с деревенской развалюхой. Я, вообще-то, свои две семьи вполне прилично содержу, да еще сын с невесткой и внуком на мне, и мать тоже. Жена не работает давно. Всем хватает, – самодовольно заметил он.
– Ты про две семьи-то подробней, пожалуйста, – поддела его Лиза.
– Да ладно тебе, – засмущался он, кляня себя за свой длинный язык. – На работе у меня женщина была. Многолетний «служебный» роман. Я ей помог детей поднять, они меня за отца почитают. А жену не мог бросить, хоть и не любил никогда. Сначала из-за маленького сына, потом деньги копил: себе дом строил с подворьем, сыну возводил хоромы. Жалко было все бросать. Я ведь домашний. У меня в Архангельском все по уму сделано: и дом, и сад, и баня, и даже водоем соорудил. С работы приезжаю и плаваю в нем… Я с семи утра на работе, а в пять уже дома. Вот и колочусь помаленьку.
– Да-а, все у тебя как складно, – протянула Лиза, разглядывая его: «Вот и деньги у мужика есть, и доволен всем до соплей, а одет черт знает как».
– Ну, а ты как? Семья, дети, работа? – спросил он и, осмелев, добавил: – Дай-ка я посмотрю, какая ты на самом деле: подними-ка челочку-то крашеную повыше! А девушка-то седенькая оказывается! – съехидничал он. – Но все равно такая же красивая и такая же самоуверенная.
Встречу одноклассников устроили у него в Архангельском: приехали даже «ребята» из параллельного и их классный руководитель, который тогда, выпускник пединститута, был не намного старше своих питомцев. Сначала приглядывались друг к другу, силясь вспомнить хотя бы имя и внутренне содрогаясь от мысли: «Неужели и я так старо выгляжу?». Потом последовали тосты – один за другим, и сразу стало безалаберно-весело, будто и не минуло столько лет. Праздник удался. Гости расхваливали, с оттенком легкой зависти, хозяина за «умелые руки», восхищаясь его «поместьем», и благодарили за гостеприимство его седовласую жену, которая зорко поглядывала на «одноклассниц», нередко останавливая свой цепкий взгляд на Лизе. Прощаясь, все обменялись номерами телефонов и клялись друг другу в вечной дружбе, еле держась на ногах.
Он позвонил ей через день.
– Как ты добралась? Все нормально? Ты с коньячком-то не переборщила? Мне показалось…
– Я тренированный боец, – перебила она его. – Спасибо за заботу. Ты бы еще через месяц позвонил.
– Да я хотел сам тебя проводить, но… Слушай, а давай встретимся, я тебе фотки передам. Классные получились.
* * *И понеслось… «Любви все возрасты покорны…» Почему-то всегда в таких случаях вспоминают только арию из оперы, а у Пушкина-то в «Евгении Онегине» все гораздо серьезнее:
Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
Как бури вешние полям;
В дожде страстей они свежеют,
И обновляются, и зреют —
И жизнь могущая дает
И пышный цвет и сладкий плод.
Но в возраст поздний и бесплодный,
На повороте наших лет,
Печален страсти мертвой след:
Так бури осени холодной
В болото обращают луг
И обнажают лес вокруг.
А как же всепожирающая страсть, внезапно вспыхивающая в зрелом, состоявшемся в этой жизни человеке, какая «юным, девственным сердцам» и не снилась? От нее, бывает, теряют голову, пытаясь вырваться из омута привычно-тусклого существования, и очень «взрослые» люди, вызывая удивление, а порой и злую насмешку зависти окружающих. И разрывают они в одно мгновение десятилетиями свиваемый семейный кокон. Может, это прощальный дар ушедшей молодости самым достойным любви? Любовь выбирает не каждого… неважно, первая она или последняя. Поздняя любовь, трагичная по сути своей, обречена: у нее нет будущего. Но какое это ликование души – улетать от повседневной рутины и бесчисленных «должен!» вдвоем с любимым человеком, совсем забывая о том, что уже давно «возвращаешься с ярмарки» жизни! Это потом все может обратиться «в болото», а пока… хоть день – да мой!
* * *Они вновь превратились в тех прежних восьмиклассников, совершенно забыв о возрасте, и опять гуляли по Москве, вспоминая заповедные уголки своей юности, ходили в ресторанчики, коих развелось видимо-невидимо, ездили на его «японке» за город и все говорили-говорили, с трудом отрываясь друг от друга. Вскоре она была в курсе всех его дел-забот, познакомилась с его заводскими друзьями, которые поглядывали на нее маслеными глазками, и помогла ему «прилично» одеться.
Она таскала его по выставкам, рассказывала о своей необыкновенной работе и загранпоездках, а он зачарованно смотрел ей в рот, боясь чего-нибудь не то ляпнуть или оскорбить ее тонкую организацию цыканьем сквозь зубы. Такой женщины – совсем из другого, неведомого ему мира – у него никогда не было. И он вцепился в нее мертвой хваткой: все его окружение постоянно требовало от него чего-то материального – денег, золотишка, домов-квартир, обещаний жениться, выгодных заказов или выпивки. Он всем почему-то был должен всю жизнь. И только Лиза ничего от него не требовала и не покушалась на его свободу, но при этом открыла ему глаза: заботясь всю жизнь о благе других, он сильно задолжал самому себе – годами без нормального отпуска в своей заводской нервотрепке с похмельным контингентом и вороватым начальством, без настоящего ухода, тепла, заботы и бескорыстной любви. Все сам – и на работе, и дома.
