Аслан Кушу - Гончарный круг (сборник)
Светило щедро солнце полдня, и Хакар увидел на траве бисеринки влаги. То пробивался у насыпи к жизни родник. Он обрадовался ему, как доброму знамению, расчистил, обложил камнями и подумал: «Если когда-нибудь люди вернутся на эту землю, он напоит их вкусной ключевой водой».
Сатрап
Он появился на ферме утром и заслонил от солнца Асхада, шестилетнего малыша, сидевшего на завалинке дома животноводов.
– Эй, малец, а ну-ка созови мне всех, – бросил незнакомец.
Асхаду коренастый дядя не понравился. Широкие скулы, высокий лоб, цепкие, бегающие глазки, поджатые губы – во всем он почувствовал пришествие на ферму чего-то недоброго. Делать, однако, было нечего, он не привык перечить старшим, пошел по навозной жиже к турлучным сараям.
Через несколько минут люди были в сборе. Прислонился к высохшему дереву и будто слился с ним худосочный скотник Вирам, рядом устроился на разбитом ящике ветфельдшер Хатам с сальным лицом, поодаль от мужчин – мать Асхада, Рахмет, повариха фермы, доярки Мулиат, Сарра, Фаризет.
Они смотрели на незнакомца равнодушно, и только один Хатам – с любопытством и слащавой подобострастностью.
– С этого дня ферма моя, – начал незнакомец, – отныне я ее хозяин, прошу если не любить, так хоть жаловать. Зовут меня Гарун, родом из этих мест, о деле кое-какое представление имею.
Животноводы зашумели.
– Вот те на! – воскликнул Вирам. – Почему с нами не посоветовались, не спросили?
– Ферма – имущество государственное, не ваше, а с ним я поладил, договор на руках, – ответил пришелец.
– Выходит, люди теперь не в счет, государство уже не мы? – продолжал Вирам.
– Я не политик, растолковать эти премудрости не смогу. Одно знаю твердо: работу поставить на ферме должен, кто не хочет идти со мной в упряжке, не держу!
– И быстро это у тебя, сказал – отрубил, – вступила в разговор Фаризет. – Идти нам отсюда некуда, все тут по двадцать годков отработали.
– Знайте тогда свое место! Что набросились на человека, как с цепи сорвались?! – подольстил Хатам. – Сказано вам, хозяин пришел, уважения требует.
Пришелец смерил защитника взглядом. Похоже, слова эти пришлись ему по душе. Хатам продолжил:
– А вы случайно не тот Гарун, кто овцефермой в Санохесе заведовал?
Гарун чуть опешил и недовольно буркнул:
– Нет!
– Жаль. Хороший, говорят, был мужик, хлебосольный, – увидев на его лице замешательство, осторожно закончил Хатам. – Все районное начальство у него пировало.
Асхад наблюдал происходящее из-за железной бочки на колесах, в которой подвозили воду к сараям. Раньше, когда на ферму приходил новый заведующий (а их в коротенький век Асхада сменилось около десятка), она на день преображалась. Скотники и доярки сноровисто наводили порядок, мать готовила вкусные блюда. Знакомились за столом. Отец Асхада, Асланбеч, который до отъезда в Сибирь работал на ферме, возвращался с этих пирушек веселый не потому, что хватил лишка, – с приходом нового человека он питал иллюзии на лучшую жизнь.
– Этот, надеюсь, сможет поставить работу, позаботиться о людях, – говорил он матери, находя в новом начальнике такие качества, которых не было у его предшественников.
– Что ты за человек! – сетовала мать. – Не можешь жить без божка в голове, веришь каждому встречному-поперечному. Конечно, управляющие – они-то люди разные, но в одном походят друг на друга: набьют карманы – и поминай, как звали.
«А что если этот и есть тот дядя, которого ждал отец, – подумал Асхад, разглядывая Гаруна. – Вот хорошо бы было! Папка вернется, после работы будем ходить с ним на реку, осенью собирать кизил на той красивой аллее в лесу. Мама не будет более браниться с отцом, называя его мечтателем и никудышним добытчиком». Так думал малыш, рассматривая из-за бочки нового человека.
– Будут у вас и хорошие коровы, и корма, и достаток в семьях, я обещаю, только работать надо лучше, – продолжал в то время Гарун.
Воспользовавшись тем, что мать занята, Асхад поспешил на широкое поле за фермой. Едва он ступил за скирды соломы, как перед ним открылся просторный, не имеющий границ и полный таинств мир. По густой и свежей траве, лениво переваливаясь лоснящейся волной, катился куда-то ветер. Асхад помчался вслед ему, догоняя перламутрового жучка, как будто заигрывавшего с ним, срываясь с цветка на цветок. На середине поля он остановился и замер, по-детски восторженно разглядывая расположенные по кругу курганы.
Потом ступил меж них, и они, крутобокие, островерхие громадины, как будто прильнули к нему, нашептывая сказки тех веков, к которым принадлежали. От них веяло дивной музыкой, то сурово-торжественной, то заунывной, словно они тосковали по временам и народам, оставившим их сиротливыми на попечение ветров. Асхад уже слышал, но еще не понимал этого, а только поражался увиденному, познавая полный загадок мир.
За могучими холмами располагалось болото. На берег его с фермы свозили дохлый скот. Коровьи черепа, ребра, обглоданные шакалами, омытые до белизны дождями, придавали еще более жуткое значение гиблому месту. Асхаду было страшно, но любопытство одерживало верх, он бродил по берегу, стараясь украдкой разглядеть в камышовом болоте чудовище, которое, по словам матери, жило в нем, имея вид огромной и уродливой человеческой головы. На востоке за болотом рос густой смешанный лес. Кто-то рубил в нем деревья, и звон топора, отрывистый, сочный, беспрестанно тревожил напоенный свежестью воздух утра…
– Асхад, сынок, где ты? – донесся встревоженный голос Рахмет.
Малыш быстро побежал обратно. Мать на этот раз только пожурила Асхада, видимо, сказалось присутствие Гаруна, который, поправляя седло на коне, искоса посматривал на нее.
Когда Рахмет скрылась на кухне, Асхад подошел к нему:
– Дядя, верните, пожалуйста, папу на ферму. Он хороший работник, все это знают.
Гарун вскочил в седло.
– Не знаю, каков твой папка, малец, но вот мать – ничего, – ответил он, невольно заключив мысли, теснившиеся в голове, когда глазел на повариху.
Хатам, сидевший неподалеку, хихикнул. Гарун строго посмотрел на ветфельдшера и твердо отрезал:
– Ничего – значит, хороший человек, по-моему!
Улыбка мгновенно стекла с жирного лица Хатама, оно стало равнодушно-скучающим. Когда же Гарун поскакал прочь, он усмехнулся, довольный тем, что поймал нового хозяина на грешных мыслях.
С приходом Гаруна работа на ферме сдвинулась с места с силой, набирающей обороты центрифуги. Первым делом он пригнал трактора и очистил сараи от навоза, который накопился в них почти до окон, выгодно продал его дачникам на удобрения. Потом завез коров редкой породы, способных, по его словам, дать в год более шести тысяч килограммов молока. Он организовал работу с такой неистовостью, будто бы хотел все, что не смогли за годы, не выдюжили его предшественники, сделать именно сегодня и только сейчас. Не выдержав, ушли с фермы Фаризет и Сарра. Однажды в предобеденный час, прихрамывая, появился у кухни и уставший Вирам. Он посмотрел на Рахмет всегда слезящимися от фермского аммиака глазами и попросил:
– Накорми-ка, Рахмет, старика в последний раз.
– Что ты? – всплеснула руками повариха.
– Ухожу, Рахмет! Стар, здоровьем слаб, не успеваю за нынешней жизнью. Гарун замучил: сует под нос ручку и бумагу, не можешь, говорит, пиши заявление и уходи.
– И куда же ты теперь? – всплакнула Рахмет.
– Устроюсь сторожем в сельмаге, платят там, конечно, мало, но ничего – ты же знаешь, я человек одинокий, как-нибудь проживу.
Поев, покачиваясь, Вирам ушел. Глядя ему вслед, Асхад загрустил, потому что понимал – дядя Вирам уже никогда не придет на ферму, а он не поедет с ним на сенокос. Дядя Вирам – лучший знаток земляничных мест, теперь не станет приносить ему пучки ягод, черешню из собственного сада…
Позже явился под навес кухни и Гарун. Рахмет набросилась на него.
– Что это такое? Сначала Сарра, потом Фаризет, сегодня Вирам! Так до конца месяца со всеми старыми работниками распрощаешь – Не кипятись, Рахмет, – прервал ее он. – Это не я их увольняю, а время деловых людей, которое, не скрою, давно ждал. О них же не беспокойся. Найдут работу по себе.
– Того гляди и до меня скоро доберешься?
– Э-э, нет! – расцвел в улыбке Гарун. – Искуснее поварихи в округе не сыскать, к тому же, знаешь, личный интерес к тебе имеется…
Рахмет кивнула на Асхада и с мольбой попросила:
– Не надо!
Когда же Гарун ел, Рахмет, сидя напротив, украдкой любовалась им. Он излучал надежность и силу, которые она, может быть, ждала с той самой минуты, когда впервые ощутила себя женщиной. Асланбеч за годы супружества не мог дать ей этого. Они ссорились по мелочам, не понимали друг друга. И вот теперь в ее жизнь входил новый человек с твердым, как кремень, характером, надежный, как неприступная крепость.
Малыш заметил интерес Рахмет к Гаруну. Негодование, ревность переполнили его. Он сел под большое дерево, что росло за навесом, поплакал в сердцах, успокоился и, свернувшись, как котенок, крепко уснул. Мать перенесла его в дом и вернулась к Гаруну.
