Александр Лапин - Волчьи песни
– Вот там находится в горах обсерватория. Ученые наблюдают за звездами.
– Правда? – любопытствует Дубравин. – Может, заедем?
– Туда дороги почти нет! – отвечает Олег. – Да, и не только дороги. Им, ученым то есть, зарплату не платят уже давным-давно. Так что они совсем одичали. И последние годы живут собственным подсобным хозяйством. Наблюдают, так сказать, за звездами по личной инициативе.
– Да, трудно им приходится! – замечает Галинка. – Вот и завезем им колбаски…
– Тогда до ночи не успеем добраться до места, – отметает ее предложение Черкесов. – А тут в горах неспокойно.
– Ну, тогда поехали быстрее! – испуганно озирается на окружающие леса она.
Крепко завязался их с Галиною узелок. Но нет покоя на душе у Шурки. Хорошо, уютно с любимой женщиной мчаться по горной дороге, предвкушая отдых и ночь. Но думает он о семье, оставшейся в Москве, о Татьяне: «Вот не сложилось, не стерпелось, не слюбилось. И чем дальше мы идем по жизни, тем глубже противоречия. Разные мы. Слишком разные. И выясняется это слишком поздно. Она категорически не приемлет эту жизнь. Я вроде нашел себе интересное дело, работаю, зарабатываю. А она, конечно, пользуется всеми заработанными благами. И еще как пользуется! Но в то же время говорит: мне ничего не надо. Странная позиция. И долбит, долбит каждый день. Вы неправильно живете. Работаете ради денег. А надо жить тихо. Никуда не рыпаться… Не опора она мне…»
Невеселый ход его размышлений прерывает восклицание сидящего на переднем сиденье Олега:
– А вот и мой родной Домбай!
Дубравин вглядывается вперед. Но ничего особенного не видит. Там, в самом конце узкого горного ущелья, по которому петляет дорога, несколько домов. А прямо перед ними рисуется остов гостиницы. Как и везде, здесь имеется в наличии свой брошенный недострой.
Одно слово. Разруха.
Но караван в сумерках проезжает мимо поселка. И останавливается у зеленых металлических ворот. Оказывается, кое-кто из бывших руководителей партии и государства тоже не был чужд буржуазных увлечений. А именно председатель Совета министров СССР, блаженной памяти Алексей Косыгин любил прокатиться с ветерком на горных лыжах. Да так любил, что взял и построил здесь, в горах, не только канатную дорогу, но и двухэтажный особнячок. Для себя и своих друзей.
Союз развалился. Пропал. А домик в деревне остался. Все осталось. Прислуга, директор. И поддерживается в полном порядке. Вот только уже три года, как исчезли постояльцы. Не до отдыха новым небожителям. Власть и собственность делят.
Ну, и еще недостаток в том, что с исчезновением совхозов прекратились сюда и поставки продовольственного запаса.
Потому и приехали они с собственными картошкой, колбасой и курами. Но это ничего. Главное, и Дубравин с Шушункиной, и директора разместились по-царски. В отдельных апартаментах. С ванными и туалетом. На белых крахмальных простынях.
Водители и менеджмент помельче сюда не допущены. Их поселили в частной гостинице. Не зря Олег Черкесов бывший комсомольский работник. Субординацию знает.
Утром лихорадочный подъем. Надо успеть на канатку до толпы. Но пока завтракали, умывались и одевались по форме, туристический народ уже потянулся к подъемному механизму. Увидев толпу, Дубравин, облаченный в горнолыжные доспехи, испугался:
«Это сколько же мы тут теперь стоять в очереди будем? Часа два точно! Вагончик-то не безразмерный. А тут уже сотни две».
Но он недооценил Черкесова. Их «чичероне» отошел в сторону. Пошептался с каким-то суровым местным инструктором. А потом сказал своим:
– Ребята, за мной!
Дубравин и вся компания, слегка недоумевая, потащились за ним вокруг дощатого забора, который окружает место посадки.
На обратной стороне от официального входа остановились. Олег постучал палкой по доске. И, о чудо! Доска неожиданно отодвинулась. И оттуда высунулась загорелая щетинистая кавказская физиономия. Она внимательно оглядела их и кивнула: «Заходите».
Через секунду вся их группа оказалась уже внутри, возле красного вагончика, висящего на канате у причальной стенки. Еще через минуту другой бородатый абориген гостеприимно открыл раздвижные двери. И они с дружною толпою ввалились внутрь.
Вагончик качнулся и тронулся. Внизу поплыли заснеженные кустарники, верхушки сосен и елей. С гулом они преодолевают одну пропасть за другой. Мелькает идущий сверху встречный вагон. Проносятся мимо них веселые и испуганные физиономии туристов.
Через несколько минут гонки по вертикали начинается торможение. Впереди станция с огромными колесами, мотающими стальной трос.
Здесь пересадка на кресельник. И опять подъем в гору.
И вот она, вершина, с которой ему предстоит спуститься вниз.
Галина осталась у станции. Ей подыщут инструктора. Возьмут в аренду лыжи. И она будет учиться.
Остальные застряли у кафешек с жирными чебуреками, горячим глинтвейном и чаем. Оккупировав столик в кафе, ребята живо откупорили бутылки и ждут его.
Снег рыхлый, тяжелый. И Шурка «работает» на склоне, разогревая остывшее под черно-белым комбинезоном тело. Десяток минут. И он уже весь мокрый, «как мышь». «Горят трубы» – хочется пить. С непривычки болят мышцы ног.
На середине длинной трассы он останавливается «перекурить». И видит, как рядом, на учебном, «профессорском» склоне ярким цветком – красным по белому – скользит вслед за расхлябанным, расстегнутым инструктором, старательно повторяя его повороты, Галина Шушункина-Озерова.
Он долго любуется ею. И мысленно взывает: «Ну, посмотри сюда! На меня. Обернись хоть на секунду! Я же зову тебя!» Но нет. Видно, сильно занята она склоном. И все мысли ее о том, как бы не упасть, удержаться. А жаль!
Потому что он загадал для себя. Если обернется, сбудется ее мечта о ребенке.
Но нет. Едет мимо девушка в ярко-красном комбинезоне на фоне белого снега и голубого неба.
Спускается. И вдруг неловко падает. Но, когда встает, наконец-то замечает его. И машет рукой в перчатке.
И-и-и-эх! Он снова в движении. Рисует зигзаги. Только снежная пыль из-под канта.
Внизу, у кресельного подъемника, его уже ждет «могучая кучка». Под лозунг: «Пиво без водки – деньги на ветер!» – народ уже кушает водочку и закусывает горячими, с пылу с жару, беляшами. Ребята приветствуют его появление звоном стаканов и радостными кликами. Ему тоже наливают теплого чаю и горячего, согревающего тело и душу глинтвейна.
– Ну, поехали! – поднимает граненый стакан Неклюев.
Деревянная скамеечка холодит задницу, но внутри горит и греет горячее вино с корицею. Дубравину особо не сидится, неймется. Хочется еще и еще раз испытать это чувство. Восторг души от свободного полета.
Он пытается объяснить своим полупьяным спутникам, что это такое – радость жизни. Но им и так хорошо. Здесь, внизу, за деревянными столиками горной кафешки, среди торговцев сувенирами, цветными свитерами, пуховыми платками и разной другой прочей дребеденью, они счастливы.
Так что выгнать на горку ему никого не удается. И они с Галинкой ловят этот кайф вдвоем.
* * *Вечером после обильного, с возлияниями, ужина из собственных продуктов народ собирается в зале для отдыха гостей правительственной дачи. У Дубравина с собой в плоском чемоданчике западная диковинка – микрофон «Лидзингер» для караоке и целый набор картриджей. Ребята привезли с собой гитару.
И до самой глубокой ночи звучит берущая за душу до слез мелодия: «Лыжи у печки стоят. Вот и кончается май. Вывесил флаги разлук горный красавец Домбай. Что ж ты стоишь на тропе? Что ж ты не можешь уйти?.. Та-та-та-та, ти-ти-ти-ти…»
* * *Приходит ночь-полночь. И будто не было целого дня изнурительного и радостного катания на морозе, после которого он в громоздких красных пластмассовых ботинках еле-еле дополз до машины. А она словно и не падала, не вставала из снега.
Ненасытная страсть толкает их друг к другу. Где та нежность и осторожность, с которой начинался их совместный сексуальный опыт?
Ненасытная и горячая, она изматывает его, будит к жизни раз за разом его усталое, но могучее тело. Словно от дуновения ее мягких губ разгорается встречный огонь.
А дальше «одноглазый змей» вползает в «нефритовый грот». И битва начинается заново. Они уже давно притерлись друг к другу. Дуэт их слажен и неутомим.
«Она сделана просто под меня!» – думает он, чувствуя каждый изгиб ее тела, каждую выпуклость и понимая каждый ее вздох, каждое движение, как будто они слились в одно целое.
«Наверное, это и есть любовь, когда между тобой и другим человеком нет этого вечного барьера!» И он набирает темп, не забывая наставлений восточных мудрецов, постоянно меняя ритм и ход: «Сначала шесть коротких медленных вводов, словно дразня партнершу. А седьмой сильный, до самого конца, до глубины. А затем «стучит», как воробей собирает семечки с доски. И идет, идет, идет, гоняя то влево, то вправо: «как возничий разворачивает коней…»
