Владимир Гурвич - Погибают всегда лучшие
– Серьезное испытание мне предстоит, – улыбнулся я.
– Вы должны подумать о своей внешности.
– У вас есть к ней претензии?
– Я бы на вашем месте постриглась. Короткие волосы вам больше к лицу.
– Считайте, что я уже постригся. Есть еще замечания?
– Выберите светлый костюм. На экране телевизоров он смотрится лучше, чем темный. Это будет привлекать к вам дополнительное внимание.
– Костюм придется купить.
– Я бы хотела познакомиться с тезисами вашего выступления. Меньше употребляйте местоимение «я», вы слишком его любите. Говорите больше о проблемах города.
– Вообще выброшу его, – пообещал я.
– Если у вас не будет своего «я», то тогда у вас ничего не получится. Нужно проявлять чувство меры. На сегодня все. – Ксения стала. – Я приду завтра, и мы с вами порепетируем.
Она направилась к двери, я последовал за ней. На пороге она остановилась.
– Я бы хотел вас проводить, – проговорил я.
Какое-то странное выражение мелькнуло в ее глазах.
– Вам разве не известно, что никто не должен знать, что я работаю в вашем штабе.
– Но это никак не уменьшает моего желания вас проводить.
– До свидания, – как мне показалось поспешно произнесла она и скрылась за дверью.
Неужели я ей так несимпатичен, что она не желает сказать мне ни одного слова, если оно выходит за рамки деловых отношений? Но чем я мог вызвать такое к себе такую стойкую антипатию? Или дело тут не во мне, а в чем-то или в ком-то другом. Я вдруг вспомнил странное выражение лица Вознесенского, когда он говорил о ней. Неожиданно я почувствовал себя затворником. Я не узник, но мое положение в чем-то не намного лучше заключенного, я никуда не могу пойти один. Везде за мной тянется хвост телохранителей. Да и само мое передвижение резко ограничено, а Олег то и дело предупреждает меня, чтобы я никуда не выходил без необходимости и охраны. Он безусловно прав, меры предосторожности требуют именно такого поведения. Но сколько времени продолжится эта ситуация; даже если я стану мэром, то моя свобода скорей всего будет урезана еще в большей степени. Ибо я окончательно превращусь в человека, за которым ведется непрерывная охота. Но долго ли я выдержу такой режим жизни? Так спрашивается на кой черт я ввязался в эту игру?
Признаюсь, я с нетерпением ждал на следующий день прихода Ксении. Более того, я готовился к нему. И не только тем, что коротко постригся, не только тем, что написал тезисы своего выступления на телевидении, затратив на это почти три часа; не менее тщательно я обдумывал и предстоящий разговор с молодой женщиной. Почему-то мне казалось, что от его исхода будет многие зависеть, каким путем будут развиваться наши дальнейшие отношения. И вот этот час настал.
На этот раз Ксения пришла не в короткой юбке, а в брюках. Не знаю, специально ли она сменила свой туалет, заметив, что я пялюсь на ее красивые стройные ноги или просто она решила без всяких задних мыслей поменять наряд. Она села за стол, показывая всем своим видом, что настроена на серьезную и исключительно деловую работу.
Я положил перед ней кипу бумаги, которую успел исписать после нашей вчерашней встречи, и которая также свидетельствовала о том, что я настроен на серьезную работу. Весь мой труд подвергся тщательному изучению. Несколько раз ее ручка оставляла красные следы на листах, но в целом замечаний оказалось не так уж много.
– Вы хорошо поработали, – бесстрастным тоном отдала она должное моим стараниям.
– У меня был хороший наставник, – вернул я ей комплимент.
Она быстро взглянула на меня, но никак не прокомментировала мою галантность.
– Я разговаривала с некоторыми журналистами, которые будут присутствовать на прямом эфире. У многих из них отношение к вам довольно скептическое. Немногие верят, что вы серьезно собираетесь бросить вызов мафии.
– Было бы странно, если бы они просто поверили моим словам, которые пока не подтверждены делами. А вы верите?
Мне снова был дарован быстрый взгляд ее больших темных глаз. Однако другой реакции в ответ на свой вопрос я не дождался.
– Вы не хотите мне отвечать?
– Этот разговор бесполезен, он ни к чему не приведет.
– Никто не знает, к чему может привести тот или иной разговор. Бывало люди начинали с пустяка, а кончали дуэлью. Или признанием в любви, – после короткой паузы добавил я.
– Ни то, ни другое нам не грозит.
– Собственно, а почему? Что мешает нам выйти к барьеру или полюбить друг друга.
– Вам стало скучно сидеть взаперти и вы решили немного пофлиртовать?
Ее проницательность меня не удивила, но я не хотел завершать наше общение на столь минорной ноте. Поэтому я решил зайти с другой стороны.
– Ксения, если мы с вами делаем одно дело, то должны по крайней мере доверять друг другу. А мы ведь с вами играем не в покер, речь идет о жизнях, в том числе и о наших.
– Так вы мне не доверяете?
– Вы понимаете, что я говорю о другом. Мне не нравится, как складываются наши отношения. Я не слепой и вижу: если вы не враждебны, то уж недоброжелательны ко мне – это точно. И мне хочется знать причины.
– Зачем?
– Я привык играть открыто, по крайней мере со своими. Когда я был командиром антитеррористического отряда, то говорил своим подчиненным: если вы кого-то не любите, в том числе и меня, не скрывайте это, пусть об этом знают все. В таком деле, как у нас, это повышает общую безопасность. Если люди испытывают недоверие или неприязнь, то им не стоит вместе заниматься таким рискованным времяпрепровождением. Когда речь идет о жизни и смерти, необходима полная ясность.
Мне показалось, что последние мои слова заставили ее задуматься. И это был уже некоторый мой успех.
– Так вы настаиваете на том, чтобы я была бы вами откровенна.
– Настаиваю, – набрался наглости сказать я.
– Хорошо, я скажу, хотя я и не хотела этого делать. Я вам не верю. Я видела таких, как вы. Для вас это способ поправить свои дела. Я знаю, что они находятся в плачевном состоянии. А если вас выберут мэром, то быстро наверстаете. Что касается риска, о котором вы так хорошо говорите, то вам рисковать не впервой.
– Любопытно. – Ее слова не слишком удивили меня, нечто подобное я ожидал услышать. – В таком случае, почему вы тут, почему помогаете мне?
Я инстинктивно почувствовал, что отвечать на этот вопрос Ксении хочется меньше всего. А раз так, надо ее непременно заставить дать ответ.
– Если вы не верите в нашу общую цель, то тогда не лучше ли вам не принимать во всем этом участие. Смотреть на все спокойненько со стороны. Если удастся мне что-то сделать, замечательно, если сломаю себе шею, так ему и надо.
– Меня попросили вам помочь, – негромко проговорила Ксения. – Меня попросил об этом Борис Эдмондович.
Мои подозрения, что этих двух людей что-то связывает, нашло дополнительное подтверждение.
– Жаль, что только это обстоятельство заставляет вас помогать мне. А мне, признаться, хотелось, чтобы вами двигало бы искреннее желание. Интересно, какие нужны вам доказательства, чтобы вы мне поверили? Я понимаю: смерть моего брата – это для вас слишком незначительное событие. То, что я ежечасно рискую жизнью, в ваших глазах тоже стоит немного; ведь я таким образом решил поправить свои незавидные дела.
Между прочим, один раз в меня уже стреляли, и я вполне мог быть уже благополучно мертв. Знаете, когда я приехал после пятнадцатилетнего отсутствия в город, то я его не узнал. Дома все те же, такая же в дождь грязь по колено. А вот люди другие. Когда я уезжал, все верили друг другу, никто никого не боялся, закрывали дверь квартиры на ключ, а ключ оставляли на видном месте, словно приглашая – заходи, кто хочет. Но при этом никто не опасался, что кто-то без их согласия проникнет в нее. А теперь все отгородились друг от друга железными дверьми – у кого на них есть деньги. Никто никому не доверяет, семь часов вечера, а даже молодежи не видно на улице; всех, как лед реку, сковал страх. Разве это жизнь? Это уже не мой город.
– Так уезжайте, если это не ваш город.
– А что будет с женой брата и двумя ее детьми? Они вырастут в страхе, в ненависти к этому городу, ко всем, кто допустил здесь такой беспредел. Если в их сердцах поселятся такие чувства, разве они смогут стать нормальными людьми. Ненависть и страх очень заразны, они передаются из поколения к поколению. Вы известная в городе тележурналистка, а зрители очень чутки к настроению своих любимцев. Если они почувствуют, что вы мне не доверяете, то уж точно не будут за меня голосовать. Разве вы этого не понимаете?
– Пожалуй, в этом вы правы, – впервые согласилась она со мной. – Но что я могу сделать? Я не могу изменить своего отношения к вам. Я же не автомат, чье поведение можно регулировать согласно заданной программе.
– Не можете или не хотите?
– Не знаю. Скорей и то и другое, – призналась она. – Да и разве по большому счету это не одно и то же.
– Вот видите, мы уже начали нормально разговаривать. Теперь я лучше понимаю, что вами движет. А от этого становится легче.
