Джулия Тот - Гном
13
От голодной усталости и сидения целый день в небольшом, довольно душном помещении у Кати кружилась голова, но, все еще не видя ничего, напоминающего спасательный круг в рассказе Сергея, а, наоборот, находя в его истории четкие мотивы совершения им того, в чем его обвиняли, она чувствовала физическую потребность – более сильную, чем поесть и отдохнуть, – услышать все сегодня, чтобы понять, было ли что-нибудь в жизни этих двоих, что сейчас могло послужить чугунно-сильным крюком, схватившись за который, она вытащит Сергея. Катя, очнувшись от своих мыслей, попыталась понять, как много она пропустила из рассказа Сергея, и, посмотрев на часы, успокоилась – она «отсутствовала» в реальности всего пару минут. Катя заставила себя сосредоточиться опять только на нем.
– Поначалу в Америке все было хорошо и спокойно, и я подумал: может Димка успокоился и станет однажды прежним – с чем-то внутри, похожим на душу? Целые дни мы проводили вместе – ему нужно было постоянно контактировать со студией как автору, и перед каждым съемочным днем мы долго говорили – о сценарии, о том, что ему делать в разных ситуациях. Но когда мы заканчивали, он только холодно желал мне спокойной ночи и уходил, или, наоборот, молча ждал, пока уйду я.
Две книги были уже переизданы в США, одной из которых, разумеется, была «Камни вместо песка», и я решился поговорить с Димой – даже не о том, чтобы поделить гонорары и разделить наши сиамские жизни, – я просто увидел на улице маленькую спортивную машину и решил, что здесь я калекой не считаюсь и вполне могу пойти и сдать экзамен на водительские права. От одной только мысли, что смогу один ехать за рулем машины, куда хочу, без ошейника и насмешек, я почувствовал себя, как не чувствовал никогда в жизни, почти задохнулся от счастья, и спросил у Димы, не поможет ли он мне с покупкой машины и с экзаменом. Состояние, в котором я увидел Димку через пару минут, я не мог себе даже представить – его лицо стало неприлично белым для Калифорнии, глаза пустыми, и только напрягшаяся до выступления артерий шея и сомкнутые губы выдавали ярость, подобную волчьей. Потом он резко наклонился, взял меня за плечи и, словно пытаясь меня избить этими страшно пустыми глазами, как-то даже не сказал, а прошипел, что я должен забыть свои бредовые надежды когда-нибудь освободиться от него, потому что чтобы я не сделал, мне никто не поверит – герой жизни он, а я – карлик, приживала! Что для всех – я несчастный дальний родственник великого писателя, которого тот всю жизнь облизывает, будучи наделенным огромным сердцем и плачущей душой, что никто не позволит мне ломать красивую картинку его образа – тем более сейчас, когда съемки фильма уже начались и пиар крутится с силой, затягивающей собой все наше прошлое и определяющей будущее. Что я обязан смириться и жить, как живу. Я пытался тогда возразить, что все изменилось, но Дима просто закрыл входную дверь и включил сигнализацию, давая мне понять, что закрыл мою жизнь навсегда, а затем ушел к себе в спальню.
С этого дня, если он уезжал, то всегда включал сигнализацию. Меня он уже никуда не возил, видимо, боясь, что, если я устрою скандал публично, он не сможет засунуть меня, как куклу в машину. Если бы даже не правда, а хотя бы намек на нее появился в прессе, то скандал сейчас был для него подобен концу его венценосной американской мечты, разрушив вылепленный средствами медиа и продюсерами образ. Телефон в доме он полностью отключил, используя только мобильный, окна были тоже блокированы сигнализацией, – в общем, в конце концов, он сделал из дома и нашей жизни виллу абсурда, никого больше не впуская в наши двери и никогда не выпуская из них меня. Много раз я думал, как страх может калечить разум – если бы Димка задумался, он бы понял, что при желании я мог бы устроить скандал элементарно – нарушив сигнализацию, рассказать все приехавшей полиции, но ничего бы этим не добился – документально все принадлежало ему, а остаться на улице, радуясь его разоблачению, я не мог. Как не мог и жить так дальше – единственными лекарствами в доме были аспирин и успокоительное, выписанное Диме его психотерапевтом, и я решил, что лучшим выходом для меня и убийственным для карьеры и жизни Штурмана, станет мое самоубийство – от подобного на нем останется несмываемая грязь и совершенно опустошенный студией и адвокатами – кошелек, – Сергей, казалось, совершенно забыв о Кате, уже удовлетворившей свои ожидания, и начинавшей понимать, что произошло с этими абсурдно-жившими человеко-особями, грустно улыбнулся:
– Разумеется, они меня откачали – без скандала, найдя какого-то русского врача, который за оплату, достойную спасения дальнего родственника Нобелевского лауреата, отработал лучше любой бригады реанимации. Через несколько дней я пришел в абсолютно нормальное состояние и, увидев входящего в комнату Диму, подумал, что, может быть, на него моя попытка прикончить нас обоих – меня физически, а его морально, подействовала, вернув ему его самого. Но, схватив меня странно-сильной для него медвежьей хваткой, он начал наносить мне удары такой силы, что я через несколько минут уже не чувствовал боли, радуясь, что сейчас он сделает то, что не удалось его снотворному и мне. Как всегда, я его недооценил – он также внезапно остановился, как и начал, и, отпустив меня, сказал, что каждый раз, пытаясь сломать его судьбу, я буду получать подобное наказание. А потом добавил, что пора бы мне садиться за новую работу, потому что у него есть планы по вложению капитала, от которых отказываться он не собирался.
Катя почувствовала, как сквозь усталость огромные бабочки в ее душе зашуршали сине-разноцветными легкими крыльями, показавшимися ей огромными, способными обнять, накрыв всю ее – она получила желаемое: если даже Сергей совершил то, в чем его обвиняют, приговор будет оправдательным. И, уже составляя план на вечер, она подняла на замолчавшего на несколько мгновений Сергея глаза:
– Сережа, ты извини. – Он вздрогнул – очень много лет никто не называл его так, и в его, ставших снова глубоко-серыми, глазах Катя увидела светящееся счастье и почему-то поняла – это было счастье избавления от тайны, от молчания о своей беде, и впервые посмотрела на клиента, как на живого человека, а не как на средство для победы. – Сережа, я очень устала. Думаю, ты и сам понимаешь, насколько все рассказанное – тяжело, давай завтра продолжим, тем более, что теперь у меня есть информация, с которой я могу начать работать.
Сергей, согласно закивав, вдруг положил руки в браслетах наручников на ее руку:
– Конечно, Кать, тем более, еще раз пережив все это, я чувствую себя не совсем живым, – он улыбнулся. – Спасибо, что выслушала.
Они попрощались и Катя, едва дождавшись, пока охранник уведет Сергея, не чувствуя усталости и голода, валивших ее со стула еще какой-то час назад, выбежала, на ходу включая телефон и набирая номер своего офиса – еще не было пяти часов и ее секретарша должна была быть на месте:
– Лейси, привет, – Катя заговорила быстро, не дав секретарше возможности начать перечислять все поступившие за день звонки и просьбы клиентов. – Лейси, пожалуйста, собери мне всю печатную информацию о Дмитрии Штурмане, знаешь, по делу Матвеева, и пришли мне электронной почтой, у тебя два часа, – выслушав обычное «да, конечно» и бросив «спасибо, жду», Катя уже набирала своего почти постоянного русского клиента – хакера-профессионала, взламывавшего все подряд, просто с целью доказать, что он – лучший, и, услышав хриплый прокуренный голос, зная, что он привык к ее неожиданным и срочным просьбам, спросила:
– Андрей, привет, сможешь для меня быстро собрать информацию из России о лауреате Нобелевской премии в области литературы Дмитрии Штурмане?
– Это тот, которого…
Договорить Катя ему не дала:
– Да, Андрей, пожалуйста, взламывать ничего не нужно, мне необходима информация не о его талантливости и гениальности, мне нужны статьи скандальные, с фотографиями, и всего одна посерьезнее, с биографией. – Она понимала, что в американских СМИ ничего плохого и даже просто с намеком на порочность Штурмана ей не найти, и именно поэтому позвонила Андрею, который, узнав, что у него есть целых два часа, и пошутив, что за такое время он сможет найти компромат даже на прабабушку клиента, отключился, пообещав вскоре все прислать.
Думая о следующем звонке, который ей предстояло сделать, Катя немного нервничала, но подумав, что, в конце концов, именно для этого она сохраняет эти отношения, набрала номер телефона Джейка:
– Джейк, дорогой, извини, первые дни нового дела, сам знаешь… – она ждала, что он заговорит, после приветствия, но тот молчал, и Катя вынуждена была продолжить: – Как ты относишься к идее поужинать сегодня у меня?
Услышав ответом веселый смех, Катя почувствовала неприятные иголки на спине. Последовавший за этим ответ удивил и напугал ее еще сильнее, вновь убедив, что Джейк понимает в ней все:
