Людмила Загоруйко - Куклы Барби (сборник)
Утром итальянец подарил Клаве (Клавдия и императоры Клавдии – так созвучно) норковую шубу, закутал в неё женщину, поцеловал и укатил домой, но обещал вернуться. Она не поверила, слишком богат опыт, слишком много разочарований. Клава не плакала, не горевала, теперь она мудрая, счастлива и благодарна судьбе за случай. Теперь и умереть не страшно.
Подруги устроили ей бойкот: неверная, предала, показала суть и ядовитые зубки. Но Клава была их общей безотказной палочкой-выручалочкой, к тому же в ней души не чаяли их малыши. Светская жизнь требовала своё, и любимая няня незаметно вернулась в их дома и квартиры и снова читала детям на ночь сказки. Вика покрутила носом и сошлась со своим. Инцидент понемногу забылся. Тут бы следовало поставить точку и закончить историю, потому что счастливый конец и хорошая литература – вещи несопоставимые, но в рассказ вмешался чужой, итальянский, бурный темперамент. Наперекор всем глупым несчастливым финалам, он вернулся, подтвердил, что благополучный финал в хорошей литературе – дурной вкус, но в жизни он есть, правда, не сплошь и рядом, но бывает. Он вернулся и увёз её с собой, потому как, во-первых, его детям нужна была мать, итальянец оказался вдовцом, во-вторых, ему – любящая жена. Клава сходу его одарила, родила двойню, мальчиков, чтоб одним махом наверстать упущенное. Мальчики, обрадовалась она, это хорошо, девочкам в жизни так трудно.
«Невезучая» Соня
Соня выудила из салатницы помаду, прошлась рассеянным взглядом по сиротке с навеки утраченным среди хлама хрустальной посудины колпачком, смахнула налипшие на неё не то крошки, не то крупинки мелкого мусора, взглянула в зеркало и без всякой радости и вдохновения нарисовала губы. Ну да, выбор сделан верно, именно эта. Ей было безразлично, в какой цвет она красит губы, и объяснить вразумительно, почему сегодня именно бордовый, Соня бы не смогла. Так, наугад, чисто интуитивно, но в целом вышло ничего. Своим выбором она осталась довольна. Лицо сразу посвежело и приобрело вид, даже цвет. Теперь можно на выход. На улице её встретила осень. Она одобрительно окинула взглядом горящий пейзаж. Ого! Красота! И сразу же о нём забыла, потому что по утрам она никогда не могла собрать все свои мысли в кучу. Думала Соня часто и много, но мысли её обычно растекались, собрать их и преобразить в правильное, величаво текущее полноводное русло не получалось, наверное, потому жила она суетно и дёргано, как, впрочем, и основная масса населения этой уже непонятно какой ориентации страны. Бог с ней, страной, может как-то выкарабкается, но вот наша героиня…
Сонечка была женщиной без особых призваний, пристрастий и талантов. На модно-притягательную «вамп» она тоже не тянула. Так себе, обычная среднестатистическая дама. Скучное будущее её было генетически заложено и веками предопределено: узаконенный муж, дети, вечный символ домашнего очага – сияющая белизной плоти кастрюля, скорбная сумка, с куском сырого мяса и овощами внутри. Ну, может, не совсем так, собирательный портрет корректировался веками, допустим, посудомоечная машина, собственный дамский (миниатюрной яркой «божьей коровкой») автомобиль, но в целом – одно и то же, первобытно-первозданная и никакими феминистскими штучками не истребимая суть женского быта.
Яркой красотой Сонечка тоже не отличалась, но одним замечательным даром щедрый господь её всё же наделил. Она испытывала необыкновенную радость жизни, парила над обыденным и вдохновлялась малым, и от этого лицо её всегда светилось, улыбка сияла, а глаза обещали смотрящему в их глубины несметные богатства внутри её естества. Чуткие на добычу мужчины роились вокруг неё, жужжали осенними мухами, но как-то всё невпопад, без широты, плоско и безрадостно. Сонечка иногда грустила по этому поводу, не как великая её тёзка из русской классики: без надрыва, прозрачно и тихо.
Мужик, действительно, к ней шёл, и это её оптимистическую натуру радовало, но как бы рьяно ни тянула она невод, рыбка попадала в сети всё мелкая, худосочная. Какой полёт? Скука смертная и пошлость того же бытия, обратная сторона блестящей бляхи-медали. Словом, сплошные обломы, а годы всё шли и шли, и вот только теперь, когда ей слегка за тридцать, в её жизни появилось что-то настоящее.
Сонечка не находила себе места от вдруг навалившегося счастья. Когда её белокурый Аполлон оставался ночевать, она носилась с ним, как с иконой, не знала, куда посадить и чем угощать, заглядывала в жующий рот и трагично спрашивала: «Вкусно?» Она мыла его в ванной, как младенца, мягкой розовой мочалкой, затем принималась приводить в порядок амуницию: стирала сорочки, наводила стрелки-указатели на брюках, ревностно отслеживала на носках ещё невидимые потёртости, волновалась, когда он икал и чихал (может, ненароком заболел?) и для профилактики пичкала его лекарствами. Словом, её трясиной затянуло новое чувство, больше смахивающее на уход за тяжелобольным, чем на обычные взаимоотношения между мужчиной и женщиной.
Сонечке доставалось от замужних подруг, которым, как всегда, виднее, потому что жизненный опыт и аналитические мозги. Больше того, они, подруги, за скобками её сюжета, значит, без эмоций, могут оценивать ситуацию трезво. Подруги мыслили ёмко и монументально, как древние бабки, чьи лица исполосованы продольно-поперечными морщинами, будто из них, как из ручейков воду, они черпают свою житейскую мудрость. Подруги синхронно качали головами и предупреждали. Потом, уверяли они, Соню настигнет неизменное разочарование и она обольёт их грудь слезами. Испорченные блузы не жаль, отстираются, а вот её, бедняжку, реанимировать будет куда сложней. Девчонки убеждали, что для настоящего мужика у него слишком много изъянов. Каких конкретно? Да откуда им знать? Главное – предчувствие. Железная женская логика. Что такое настоящий мужик, никто толком не знал, нарисовать фоторобот все наотрез отказывались, не разглядели как следует, темнили по поводу «какой должен быть» и жаловались, что их собственные – далеки от схемы-идеала. Своих они любят не вообще, а в частности, за отдельно взятые качества, а вот если сложить вместе все знания, то окажется, что женатый мужик капризен, мелочен и может ещё чего доброго оказаться сильно пьющим, так что не за что их любить. Всё дело в молодости, гормонах, зове плоти и вечной женской склонности к преувеличениям.
Соня защищала своего избранника: интеллигент в четвёртом колене, потому мягкосердный и чуть безвольный, и мотает его по жизни, как дерьмо в проруби, то с работой не повезло, то очередная подруга бросила. С одной стороны – мягкий характер это хорошо, можно потом из него верёвки вить и в семье главенствовать, но когда наступит это ПОТОМ, Сонечка не знала. Не успела она подумать о своём, наболевшем, и взгрустнуть, как в сумочке зазвенел сотовый. Соня радостно вздрогнула. Он, любимый! Какое счастье, ты нужен. И снова она увидела пейзаж и набережную, и реку, и солнце, захотелось петь и смеяться, но она только вдруг пошла по улице с подскоком и замахала маятником сумочки.
– Ты? – Я. – Выспался? – Выспался. – И что? – Всё хорошо. – Сейчас встаю. – Замечательно. – Доброго тебе дня. – Тебе тоже.
Соня втянула ноздрями влажные запахи осени, зажмурилась от осенившей её мысли. Ведь как просто, а именно этих простых слов ей и не хватало. Язвительные она всю жизнь раскидывала, как копья, а вот такие никогда не говорила. Они пришли к ней сами, послушные, как агнецы. И что они понимают, эти её подруги, безнадёжно расползшиеся дурынды с задницами, похожими на клумбы. Мужья для них – не люди, банкоматы. А её милый, дорогой, складывает слова – в соломонову песню. Он и начитанный – страсть, и на работе его ценят, иначе бы не торчал на фирме сутками. А какой любовник замечательный, ездит по ней, пыхтит электричкой, изощряется в деталях, прямо жаль парня до такой степени, что приходится подыгрывать. Она так научилась имитировать оргазмы, что порой не может отличить творческий постельный вымысел от скучной были, вместе с партнёром впадает в долгую не то кому, не то прострацию, то летает, то цепляется за него, то карабкается вверх и держится, чтоб не провалиться в тартарары. Потом она лежит с ним рядом, молчит, очнувшись, бредёт на кухню кормить его бутербродами с ветчиной, сыром и маслом, которые щедро намазывает сверху собственноручно приготовленной аджикой, украшает тонко нарезанными его любимыми малосольными огурцами. Лучше переборщить, потому как голодный мужик злой, невосприимчив к ласкам и может увильнуть за подкормкой бог весть к кому, и она, Сонечка, снова останется у разбитого корыта. Нет, ситуацию из-под контроля выпускать нельзя.
Соня, наконец, вошла в офис. Работа была у неё непыльная, к одному месту не привязанная, в частых походах по инстанциям она позволяла себе истратить час-другой на свои собственные нужды, так что местом своим очень дорожила. Как обычно по понедельникам, Соня не могла вписаться и войти в курс дел, привычка впрягаться постепенно, а уж потом не оторвать, настоящий трудоголик.
