Инна Хаимова - Скитания души и ее осколки
Я не позволила себе упасть и спиться. Заставила себя учиться. Мне необходимо стало доказать тебе, что многое могу в жизни, что отличаюсь от тех женщин, с которыми ты проводишь время.
Ты сидишь передо мной, и мы пытаемся говорить о недолгой и нелепой жизни моей подруги, твоей жены. Ты бежишь от этого разговора. А кому же было тогда ее вспомнить, как не нам с тобой. Я начинаю понимать, что слова, которые адресуешь мне, относятся к ней. Ты соединил нас воедино – ее мертвую и меня живую. И этому, единственно цельному, несешь свои чувства. Двадцать семь лет я жила без тебя, чтобы услышать то, что казалось бы мне святым, когда мы были вместе.
Я смотрела на тебя и размышляла – за что я тебя любила? Это трудно объяснить. Может – быть за легкость, за умение растрачивать себя. Может – быть, чувствовала в тебе неординарность и тянулась к ней.
Сидела и думала, как не обидев тебя, скорее проститься, хотела спать. Ты не привык к отказам. Они будоражили тебя. Ты прав, я никогда не раздражала тебя. Настолько была пронзена тобой, что не возникало мысли выяснять отношения, предъявлять претензии. Когда ты женился на моей подруге, оставив меня в выбранном тобой загородном жилье, мне не пришла в голову мысль, что могу что-то от тебя требовать.
Все время старалась не отстать от тебя. Ты еще занимал свой пьедестал – божественный пьедестал. Тебе стоило только кивнуть, и я бы поломала, что успела создать. Но, к счастью, ты носился в вихре различных затей и развлечений. До меня ли было – безвестной женщины, которая не поймешь, где ютится.
Я сама не заметила, как однажды ты ушел из моего сердца. Очнулась, когда встретила тебя на улице, сказала, что спешу. Это было правдой. Я любила человека. Он любил меня, научил быть женщиной. От его любви я расцвела. Почувствовала себя королевой. Это он мне внушил.
Сейчас, ты мне, зрелой женщине, даруешь слова нежности. Говоришь, что я без времени, что красивее всех. Что же перепуталось в наших жизнях? Кто мне вернет все поломанное? Кто будет каяться за мои разрушения? За человека, которого я уничтожила? Может, я виновата, что довела его до грани? Ты можешь дать ответ, можешь снять с меня этот груз?
Ты все говоришь и говоришь. Остановись, подумай о себе. О тех, кто с тобой был на время и о тех, кто остался у тебя навсегда. Не упусти момент мой мотылек. Я не знала, то ли пожалеть тебя, то ли ощутить свое превосходство. Мы с тобой больше нигде не встретимся.
Так вот, мне стало беспокойно от того, что тебя больше нет во мне, что ты пропал без вести. И даже очень хорошо, что нет вестей от тебя потому, что любые слухи могут породить тревогу. И, поэтому тебе – моя юность, знаменем ярким развевающимся много лет в моей судьбе, я говорю «Прощай!» Наши счеты закончены. Ты пришел ко мне и сказал все, что я ждала долгие годы, а потом, позабыв о тебе, и сбросив развевающиеся знамя, растоптала его сама.
Сегодня я его подняла испачканное, разодранное, оплеванное. Очистила от крови и запекшейся земли. Заштопала, сложила и, положив в саркофаг, захоронила навсегда. Прощай моя молодость с всплесками и падениями, с горестями и пирами и ты низвергнутый бог. Прощай. Отдыхай в своей жизни от тревог. Адье, мой мальчик, адье!»
– Господи! – Какое высокомерие и самодовольство, – подумала Женщина, дочитав письмо. Конечно, ее можно было бы обвинить в выспренности слога и «театральном морализаторстве». Но в тот момент она была искренняя сама с собой и чувствовала себя уверенной. Сейчас Женщина еще вспомнила, что в те годы находилась под впечатлением новеллы Стефана Цвейга «Письмо незнакомки», может и поэтому выбрала такой стиль общения. Так почему же письмо осталось у нее? Законченное к утру, что называется «по горячим следам», она решила сразу не отправлять. Дать себе остыть от пережитых эмоций.
А через несколько дней ей позвонила мать Павла (которую она видела всего раз, когда только с ним познакомилась) и сказала, что сын погиб в дорожной аварии. Когда та нашла телефон Нели в его записной книжке, к тому времени Павла уже похоронили. Еще сказала, что в последние дни много теплых слов слышала о ней от сына. И что он хотел бы связать свою жизнь с ней, если бы Неля согласилась. Тогда-то женщина и решила оставить это письмо, как напоминание о своей юности.
Голос оставил Женщину в покое, завывания соседки о готовящемся выселении смолкли, и в комнату спустилась глухая тишина. Она продолжала сидеть перед зеркалом, пытаясь снова заглянуть за него. Не хотела расставаться с теми видениями будущего, которые представлялись ей: то зелеными пастбищами, то бесконечной голубизной неба, то черными из козьей шерсти шатрами предков, где ей было спокойно и хорошо.
Вполне возможно, что эти видения вызывали в ней ощущения утраченного детства, в котором, было легко и беззаботно при всей несуразности, трудности и даже жестокости того времени. Тогда – она чувствовала защищенность, преданность, любовь своих близких к себе. И, вероятно, Женщине хотелось видеть будущее не только свое, но и своего народа, к которому принадлежала, в его прошлом. Когда он, народ, будучи еще племенем, только вступая в пору своего «детства», был взят под опеку Всевышнего, начал формироваться. И скорее всего от ощущения заботы, бесконечной любви Бога, тысячелетиями ее народ в своих молитвах, иначе, как «Отец наш!», к нему не обращался, – так сейчас размышляла она.
А еще пыталась вспомнить Женщина, отчего она конфликтовала со своей Душой, почему ей казалось, что очень часто от дыхания Души ей становится тесно и словно сокращается широта свободы. Может – быть и от того, что Душа ей представлялась в образе актрисы, к которой она вернулась после своего первого любовного крушения. После нескольких обменов, сумела поселиться в коммунальной квартире, расположенной недалеко от дома Нины, поэтому большую часть своего свободного времени проводила с ней. Именно тогда-то убедила Нина девушку, что она никчемна, ничего собой не представляет, нет в ней женской изюминки и кроме нее, актрисы, никому не нужна. Какой бы та не была вшивой (почему-то именно этот эпизод припомнила Нина), оборванной (Неля всегда следила за аккуратностью своего небогатого гардероба), а главное некрасивой, она, Нина, любит ее как сестру, даже как дочь. Поэтому девушка должна слушаться ее во всем. В те моменты Неля действительно чувствовала, что актриса и есть тот единственный человек на всем белом свете, кому она дорога. Может быть это Нина тогда отдала ей пульсирующий окровавленный комочек.
Но сердце Женщины порой отстукивало ритм, не совпадающий с дыханием Души. После того, как Душа отдала ей сердце, Женщина, обложив его жиром, выставила на жгучий мороз. Затвердев сердце, превратилось в камень. Если кто-то пытался его разогреть, то растопленный жир, обволакивал его, заглушал биение и трепет волнения. И тут Женщина вновь замораживала свое сердце, стараясь ни на что не реагировать, ничем не возмущаться. К работе была безразлична, хотя и повышали ее в должностях, и уже не было зарплаты мизерного человечка. Но убогая психология и газетные штампы еще долгое время жили в ней.
Правда, внешне Женщина очень изменилась. Модная, со вкусом подобранная одежда, придавала ее формам изящность и легкость движений. Создавалось даже впечатление, что она летит, столь стремительны были ее порывы. Но как одежда, так и движения говорили о некой механичности, автоматизме. Огромное сооружение в виде «Бабетты» больше не украшало ее голову. Короткая стрижка подчеркивала удлиненность носа. Огромные, широко распахнутые глаза, равнодушно взирали на мир. В посадке головы обозначились высокомерие и неприступность. Но все это было показным.
С того времени, когда пьяная Неля оказалась под столом, она больше не пила, держала себя в строгости и чести. Даже сумела получить какой-то диплом, который ее совсем не грел, не интересовал и ни к чему не обязывал. Рабочие будни отскакивали от нее как горох. Да она их и не замечала, потому что подчинила свой разум поиску человека, к которому можно было бы прислониться, ничего не делая.
Но, вероятно, не появлялось подходящего кандидата, соответствующего ее представлениям о престижной жизни с солидным мужчиной, и тогда она отвергала тех немногих, кто был согласен разделить с ней не только ночные утехи, но и тревоги и заботы дня. В тоже время, видя ее целенаправленность, многие, пугаясь, бежали от нее прочь.
Осколок третий
Голос вновь вторгается в сознание Женщины. Она видит себя в комнате с выкрашенными в белый цвет стенами. Теперешнее ее жилье с такими же белыми стенами, но тогда это была больница и она не уверена, что когда-нибудь выйдет из нее. Женщина ясно слышит слова, вплетающиеся в ее память.
– Когда стану миллиардером, а такое обязательно случится, тебя поселю в замке на необитаемом острове. Стены, обитые тяжелыми струящимися тканями, создадут иллюзию монументальности, огромности. Только редкие софы и кресла, разбросанные по комнатам, станут мебелью. А кругом – с густым ярким ворсом ковры, в которых утопает любой звук, даже движение воздуха теряется в них. Вечная тишина и лишь иногда звучащая, словно льющаяся из-под небес, тихая музыка, вызывает непонятные ассоциации чего-то знакомого, но давно утерянного. Она заставляет, что-то вспомнить, что-то пронесется неясными контурами перед твоим блуждающим взором. Появится желание изменить свою жизнь, может быть даже биться головой об стены. Но нет острых углов, нет каменных стен. И никого не сможешь соблазнить, чтобы тебе помогли. Евнухи-великаны, всегда стоящие на страже за дверьми или разгуливающие по широким галереям замка, пробудят досаду и разочарование. Самые лучшие модные одежды, дорогие камни, вправленные в золото и платину, серебряная посуда, украшающая быт, не будут вызывать блеска в глазах и самодовольной улыбки на лице. Никто и никогда не увидит роскоши, окружающей тебя. Нет большего удара для твоего самолюбия, чем не похвастать перед другими, не вызвать их зависть, не почувствовать свое превосходство и совершенство. И лишь на первом этаже замка будет одна комната, построенная из белого мрамора, а большие окна создадут видимость пространства и свободы.
